Лидия Раевская - Взрослые игрушки Страница 11

— Зырят. — Прошептала Маринка, кося накрашенным чем-то зелёным глазом в сторону.

— Щас должны позвать. — Я тоже покосилась в сторону шпаны. И не ошиблась.

— Эй, девчонки! — Раздалось сбоку. — Вашим мамам зять-пьяница не нужен?

— Юмористы. — Скривилась Маринка. — Ничо нового придумать не могут.

— Нужен. — Крикнула я в ответ, и неспешно двинулась в шпане.

За десять метров до сторожки меня опознали.

— О, это ж Лидка-инвалидка! А дед твой в курсе, что ты куришь?

Дружеское прозвище досталось мне два года назад, когда я, пытаясь выебнуться перед шпаной, нырнула с обрыва в пруд-лягушатник, и уебалась головой в какое-то ведро, которое ржавело на дне. Башку я тогда проломила знатно, и в местной больнице меня обрили нагололо, чтобы наложить швы. Я очень боялась, что ко мне прилипнет погоняло Лидка-лысина, и взохнула с облегчением, отделавшись «инвалидкой».

— А я не только курю. — Пространно намекнула на нечто большее я, подойдя к шпане вплотную. — Я, знаете ли, такими вещами вообще занимаюсь…

Какими такими вещами я занимаюсь, я не придумала, и боялась, что меня могут об этом спросить. Но меня не спросили, потому что к сторожке подошла Маринка, вытаскивая на ходу бутылку из кармана.

— Чо, мужики, — Маринка подкинула бутылку вверх, и поймала её за пробку. Я восхитилась. — У меня в феврале день рождения. Отметим?

«Мужики», самому старшему из которых едва стукнуло восемнадцать, посмотрели на дерзкие Маринкины сиськи, и достали в ответ гитару.

— Этой наливать? — Кивок в мою сторону.

Я растерянно посмотрела на Маринку, и прочитала в её глазах ответ…

— Наливать. — Грустно сказала я, понимая, что если мой дед учует сигареты — это полбеды, это я получу костылём по горбу, и два дня не выйду гулять, а вот если я припрусь домой бухая… У меня вообще не будет ни жопного эпидермиса, ни самой жопы.

Мне протянули пластиковый стаканчик с вонючей жидкостью, и бутылку с водой, набранной на водокачке, с разведённым в ней пакетиком «Зуко».

По какому-то наитию я перестала дышать носом, и наебнула водку как лекарство, немедленно запив его бурой жидкостью из бутылки. Я не опозорилась, не проблевалась, не поперхнулась, и даже не сморщилась. Меня тут же зауважали, и самый шпанистый из всей шпаны — мой сосед Ванька — хлопнул себя по коленкам и сказал:

— Присаживайся.

Я плюхнулась к Ваньке на коленки, чувствуя себя ахуенно взрослой женщиной-шпаной, которая пьёт водку, сидит на коленях у мужика, и щас будет курить «Яву».

Второй стакан водки я выпила уже без запивки, потому что она закончилась, но Ванька сказал: «Закусывай курятинкой» — и сунул мне в рот прикуренную сигарету.

И вот тут я допустила роковую ошибку. Я затянулась.

Бетонный блок сторожки стремительно поднялся вверх, дал мне по еблу, и наступила темнота, в которой слышался Ванькин голос: «Я её домой не потащу. У неё дед пизданутый. Отхуярит меня костылём, а потом ещё к моей матери пойдёт, и настучит, что это я эту овцу споил. Я её у калитки брошу», а потом меня куда-то поволокли…

Очнулась я от холода. Открыв глаза, я обнаружила, что лежу на мостике возле своего дома, и что в комнате младшей сестры горит свет. Кое-как поднявшись, я по стенке доползла до светящихся окон, и поцарапала стекло.

— Кто там? — Послышался испуганный детский голос.

— Йа-а-а-а-а… Прохрипела я. — Твоя сестра-а-а-а-а-а…

Машка отодвинула занавеску, вгляделась в темноту, и истошно завизжала.

— Не ори! — Я замахала одной рукой, поскольку второй цеплялась за стенку дома. — Бабушку разбудишь! Открой мне дверь.

Пошёл отсюда, бомж сраный! Я щас дедушку разбужу, у него костыль и трофейный миномёт! — Крикнула Машка, и погасила свет.

Я подождала пять минут, поняла, что на сестру надежды нет, и поползла к другому краю дома, где был врыт трёхметровый столб, на котором держалась телеантенна. По-трезвому я не раз залезала по нему к себе на второй этаж, и это было нетрудно, а вот попробуй залезть туда, есть ты через губу перешагнуть не можешь…

Несколько раз я срывалась, и падала в бабушкин розарий то мордой, то сракой. В какой-то момент я даже уже доползла до крыши крыльца и попыталась подтянуться, но снова пизданулась. Я уже понимала, что и дед, и бабка давно уже проснулись от грохота, и щас стоят у двери с миномётом и костылём. Но упорно продолжала лезть вверх.

В очередной раз пизданувшись в бабушкины розы, я громко заплакала.

— Лид, это ты? — Послышался бабушкин голос.

— Йа-а-а-а… — Провыла я. — Бабушка, я напилась водки, накурилась сигарет, и пытаюсь залезть на крышу дома-а-а-а-а… Пусти меня домой, а завтра убей!

Скрипнула дверь, в лицо мне ударил яркий свет, и сознание начало меня покидать…

Как сквозь вату я слышала голоса. Бабушкин: «Юра, держи ей голову», дедушкин: «Тазик, тазик несите!», снова бабушкин: «Какой тазик?! Достань горшок из-под кровати!», и Машкин: «О, Лидка выблевала огнетушитель?!»

… И наступила тьма.

Утром я проснулась, оторвала голову от подушки, и посмотрела в зеркало, висящее напротив моей кровати. Не буду врать: я не заорала от ужаса, не нассала под себя, и не потеряла рассудок. Хуле пиздеть? Но скажу честно: я поняла, почему вчера Машка, увидев меня в окне, завизжала на всё Подмосковье. Делаем вывод: собираясь на пьянку, с которой тебя могут волоком тащить домой — никакого фиолетового макияжа. Никакого.

Стерев жуткие трупные пятна с лица краем простыни, я перекрестилась, и спустилась вниз на веранду, где обнаружила бабушку. Сжавшись в комок, я приготовилась к пиздюлям.

— Что, хронь, проснулась? — Бабушка старалась говорить строго, но я видела, что её тянет ржать.

— Похмело не мучает? — Сбоку возник дед, который даже не пытался выглядеть зловеще.

— Бить будете? — Я опустила голову.

— А как же? — Бабушка налила из графина стакан воды, и протянула мне. — Обязательно будем. Только толку-то? Сама должна башку иметь.

— Я имею…

— Сушняк ты имеешь, а не голову. Учти: я матери-отцу ничего не расскажу, но если хоть ещё раз…

Меня передёрнуло:

— Я больше никогда… Да чтоб я… Да чтоб ещё раз…

— Вот и хорошо. — Бабушка забрала у меня стакан. — Время покажет.

… С того самого дня прошло больше пятнадцати лет. И за все эти годы я нажиралась до потери памяти раза три. А последние пять лет не пью вообще. Только по большим праздникам. И уж никак не водку.

Зато с тех самых пор я курю взатяг все эти годы, за исключением периода беременности сыном и грудного вскармливания. А когда год назад я привезла своего десятилетнего отпрыска на дачу, и повела его гулять по окрестностям, рассказывая о достопримечательностях, то, проходя мимо пустого места, на котором уже давно нет даже бетонных блоков, вскользь заметила, что вот на этом месте его мама впервые в жизни напилась.

И почему-то я даже не удивилась, когда по приезду в Москву, сын рассказал моей свекрови, как мама возила его на дачу, чтобы показать ему место, где она нажралась и накурилась. Больше он не вспомнил ничего. Гены, хуле.

Глава восьмая

— Так, записывай… — командовала в телефонную трубку Сёма: — Три пачки гидропирита, три флакона перекиси водорода, пузырь нашатырного спирта…

*Титры: Сёма. Шестнадцати лет от роду. Судя по первичным половым признакам — баба. Вторичные отсутствуют. Имеет старшую сестру — ученицу парикмахерского училища, и обширную лысину на затылке, полученную в результате неудачной попытки стать блондинкой. Тем не менее, услугами Сёмы как парикмахера пользуются все, кому жалко тратить бабки на салон красоты.*

— Угу… — кивнула в трубку я, не изменяя своей привычке во время телефонного разговора жестикулировать так, будто меня на том конце провода видят.

*Титры: Лида. Шестнадцати лет отроду. Судя по первичным половым признакам — баба, судя по вторичным — баба, которой суждено умереть девственницей. Такое ебать никто не станет. Имеет пегую волосню по всей башке, хочет превратиться в платиновую блондинку. Мозги отсутствуют.*

— Хуле угукаешь? Ноги в руки — и в аптеку! — скомандовала Сёма, и бросила трубку.

…Через полчаса я сидела на табуретке, замотанная по шею в мамину праздничную скатерть, а Сёма, вывалив язык, старательно хуячила толкушкой для пюре большые белые таблетки.

— Это что такое? — спрашиваю, и боюсь уже чота.

— Это такая поеботина, — важно отвечает Сёма, и добавляет в фарфоровую миску нашатырный спирт, — от которой волосы становятся белыми. У меня Светка всегда так делала, когда девок своих красила.

— Ты хоть одну девку после этой процедуры видала? — Спрашиваю, и нервничаю такая.

— Неа. — Спокойно отвечает Сёма, и льёт в миску перекись водорода.

— Слыш, а вдруг они потом облысели? — Я ещё больше занервничала, если кто не понял.