Владимир Моисеев - Букашко Страница 11

*

На следующий день история с детскими воспоминаниями Семена Михайловича Буденного получила свое неожиданное продолжение. Меня вызвал товарищ А… Он был явно не в духе. Можно было подумать, что он получил взбучку от вышестоящих товарищей. Но на самом деле причина его озабоченности оказалась еще более экзотической, — он задумался. Большая политика заставляла его совершать судьбоносные поступки, а, следовательно, связывать свое имя с определенным набором решений. А это было чревато осложнениями, поэтому товарищу А. хотелось со мной посоветоваться.

— Не кажется ли тебе, Григорий, что у нашего дорогого Семена Михайловича поехала крыша?

— Простите?

— Ну, скрючились мозги, хрюкнулись извилины…

— Не понимаю…

— Ладно, скажу без обиняков, — не кажется ли тебе, что у товарища Буденного нервный срыв, и он окончательно свихнулся?

— Никогда об этом не задумывался, — сознался я.

— Это не входит в твои служебные обязанности. Мне — положено, вот я и задумался. Пришло, надо понимать, время принимать решение. Есть мнение, что на место героя гражданской войны следует назначить другого, более подходящего человека.

— Как это?

— Как это делалось до сих пор.

— Вы хотите сказать, что героев гражданской войны назначали на заседаниях Политбюро уже в двадцатые годы?

— Но нельзя же было оставлять такое важное идеологическое решение без контроля. Мало ли кто там шашкой махал, а вот достоин ли он — стало понятно только теперь. Кстати, и Семена Михайловича назначили героем точно таким же политическим решением.

— Но разве это возможно?

— Вам, беспартийным, бывает трудно разобраться в диалектике природы. Прошлого ведь не существует. Странно, Григорий, что я должен тебе это разъяснять. История — это идеологически выдержанные рассказики, утвержденные на Политбюро. А прошлого не существует. Может ли существовать прошлое у народа, который не помнит, что было две недели назад?

— Вы так не любите свой народ?

— Что это еще за народ такой? Организмы, из которых время от времени вылупляются правильные люди. Те, что подчиняются нашим правилам.

— Требовать этого от людей довольно сложно. Не могут они быть правильными в том смысле, который вы вкладываете в это слово.

— Не могут? Это их обязанность. Считаешь, что не так?

— Считаю, что не так.

— Ты здесь на птичьих правах, поэтому кроме ущербности твое положение содержит и нечто положительное, — ты имеешь право считать по-своему, в основном потому, что твоим мнением никто не интересуется. Но это поэзия, лирика. А проза жизни заключается в том, что сейчас я дам тебе задание, и ты его выполнишь. Качественно и в срок. Мы отберем нового кандидата в герои гражданской войны, а твоя задача — придать процессу логическую законченность и доказательность.

— Но это же невозможно сделать!

— Почему? Вот ребята Молотова провернули же дельце с Василием Ивановичем Чапаевым. Пара статей в «Правде», книжка Фурманова, кинофильм, народные песни… И вот он — новый герой гражданской войны. Учись.

Я побрел к себе. А товарищ А. остался сидеть с гордо поднятой головой. С некоторых пор ему для поддержания душевного равновесия стало не хватать того, что он называл «моральной победой над капитанским сынком Корольковым». Состоявшийся разговор он был склонен расценивать как свою несомненную победу. Я придерживался прямо противоположного мнения.

*

Утром следующего дня наша беседа о замене в списке героев гражданской войны Семена Михайловича Буденного на более подходящую фигуру была продолжена. Ночью (как известно вождь и учитель народов любил по ночам нагнать на своих подчиненных страху) руководители партии нашли достойного претендента, — им оказался доселе неизвестный широким слоям населения полководец — Александр Иванович Букашка.

Товарищ А. пребывал в отличнейшем настроении. Ему, видимо, было до невозможности приятно сознавать свою власть над временем, историей и судьбой случайно подвернувшихся под руку людей. Он даже позволил себе пошутить со мной.

— Мы с тобой, как боги, Григорий, вынимаем из пронафталининой коробочки человечка и вставляем в историю, даже не интересуясь, как он вел себя там, на фронтах гражданской войны. И это правильно, потому что события, по большому счету, значения не имеют. Вот таким забавным образом мы и приступили с тобой к практической работе по переделыванию человеческих зародышей в людей. Берем зародыш неизвестного исторической науке человека и делаем величайшим полководцем нашего славного века. И чудо — перед нами орел, герой без страха и упрека… Личность… Кто с ним впредь сможет поспорить в гениальности воителя, разве что Александр Македонский или Чингиз-хан… И то вряд ли… потому что наша партия популярно объяснит каждому, что те, исторические соперники его, были захватчиками и варварами, а Александр Иванович Букашка талант свой поставил на службу трудовому народу. Нет, куда этим господам до нашего Александра Ивановича…

Вскоре к нам привели самого кандидата для ознакомления и инструктажа. Сразу скажу, претендент представлял собой фигуру монументальную, этакий здоровяк и крепыш: высоченный, широкоплечий, с могучим грудным басом, словно специально созданным природой для отдачи приказаний. И при всем при том от этого несуразного человека исходила странная всепобеждающая волна привлекательности. Букашка оказался чрезвычайно обаятельным человеком, хотя я бы не рискнул объяснить, что конкретно в его образе могло вызвать симпатию. Выражение его лица постоянно менялось, впрочем, диапазон этих изменений был довольно узок: от откровенной звероподобности до жесткой решимости…

— Настоящий красавец, не правда ли, — с радостной улыбкой обратился ко мне товарищ А… — Широким массам советских людей такие образы нравятся прямо-таки до дрожи в коленках. Они их завораживают. Нет, Григорий… наши люди отлично чуют силу и уважают ее. А наша задача — потакать подобным вкусам и всячески поощрять их проявление.

Букашка застыл по стойке «смирно» — весь, даже зрачки его целиком отдались внутренней команде.

— Вот что, Александр Иванович, партия решила направить тебя на новую работу — отныне будешь работать героем гражданской войны, — товарищ А. был доволен и по-своему ласков.

— Так точно.

— Думаю, Григорий, что он справится. В настоящее время Букашка — заместитель командира дивизии по строевой подготовке и, как следует из его характеристики, со своими обязанностями справляется хорошо. Справится и с новым поручением. Я в этом ни на минуту не сомневаюсь.

— Так точно.

— Будете героем гражданской войны вместо Буденного. Есть ли вопросы?

По лицу кандидата пробежала тень.

— Не знаю, как и сказать, — неожиданно прошептал Букашка. — У меня вопрос или просьба… Моя фамилия… Все смеются. У меня фамилия смешная. Не помешает ли это?

— Это не проблема, — товарищ А. стал серьезным. — Пойдете к секретарю по кадрам, он вам документик подправит. Ну, конечно, если дадите ему бриллиантик. Не очень большой, баловать этого брата ни к чему.

— Так точно.

Уже через полчаса Александр Иванович вернулся, он был счастлив. Его фамилия в документах была заменена. Отныне он и его потомки носили гораздо более благозвучную фамилию — Букашко.

*

Мне и в голову не могло прийти, что афера с объявлением А.И. Букашко героем революции может иметь продолжение. Поэтому, наслаждаясь неожиданным затишьем в делах, я предавался работе над одной из самых трудных глав в моей монографии о диких муравьях, посвященной музыкальным вкусам жителей муравейника. Казалось, что меня на какое-то время оставили в относительном покое, но пропагандистская машина уже была запущена на полные обороты и остаться в стороне мне не удалось. Вот так, несмотря на мое нежелание связываться с созиданием новой истории, о котором я неоднократно заявлял товарищу А., его намерение привлечь меня к созданию образа непобедимого комбрига не пропало. Думаю, что Хозяин приказал привлечь меня, и товарищ А. всю свою душу отдавал тому, чтобы этот приказ выполнить, поскольку тот не противоречил его собственным интересам, как он их понимал.

— Ты, Григорий, пошел в гору… Я, по доброте душевной, поверил, что тебя не интересует продвижение по службе. А ты… хитрец, всех обошел. Мы здесь одни, так что хочу сказать тебе откровенно — связываю с тобой и свое возрождение. Я сейчас у Хозяина в опале, но надеюсь, что с твоей помощью наверстаю упущенное. Я не забывчивый, своих людей не обижаю, так что ты держись меня. А предашь, я до тебя дотянусь. Будь уверен, если я пойду ко дну, и тебе не жировать…

— Меня карьера не интересует… И на положение свое я не жалуюсь. Я секретарь-референт и хочу впредь оставаться секретарем-референтом. Мне нравится решать ваши маленькие интеллектуальные задачки, но связывать с принципиальными решениями свое имя я не намерен.