Валерий Елманов - Княжья доля Страница 12

– Ты пальцами-то не тычь. – Костя едва сдерживался, чтобы не засмеяться. И в самом деле, было над чем. Это ж надо, какая ситуация. Потенциальный насильник вовсю критикует свою жертву, а та с подобным раскладом ни в какую не соглашается и вовсю расхваливает свои прелести. Парадокс, да и только.

– Твои пупырышки, – он на секунду задумался, поскольку зеленки здесь еще не знали и надо было спешно придумать ей средневековый заменитель, – медом смазывать надо.

– Это еще зачем? – удивленно уставилась она на него.

– А чтобы опухоль спала и волдыри прошли, – пояснил он свою мысль.

– Да чего ты глупости говоришь?! – Она гневно распахнула останки своей то ли кофты, то ли платья, то ли ночной рубашки, и на Костю в упор глянули две небольшие острые девичьи грудки с темно-вишневыми капельками сосков на концах. – Гляди вот. Какие такие волдыри? Я каждый Божий день в росе купаюсь, родниковой водой умываюсь, я вся чистая.

И только потом до нее дошло, что она сделала, причем сама. Реакция девчонки была мгновенной. Она тут же испуганно запахнулась и так резко откинулась назад, что едва не полетела со стула. Видя же, что князь не поднимается с лавки и, вместо того чтобы жадно накинуться на нее, только весело хохочет, она стала понемногу успокаиваться, но тут наконец уразумела, какую часть ее тела Константин обозвал волдырями, и в него тут же полетел огурец.

– Хорошо, что промазала, – задумчиво сказал Костя, медленно поднимая его с пола, тщательно вытирая о многострадальные пролетарские штаны и с хрустом надкусывая.

– А то что? – с вызовом поинтересовалась она.

– А то задрал бы я на тебе юбчонку и всыпал бы по одному месту, да так, чтоб мало не показалось.

– Вот только попробуй, – уже тише и более примирительно проворчала она и, видя, что князь всерьез занялся огурцом и даже не пытается встать с места, тоже понемногу успокоилась и опять принялась за еду, однако спустя несколько минут вновь начала: – Ты хоть и князь, только у меня и зубы, и когти есть. Вот. – Для вящей убедительности она наглядно продемонстрировала ему весь боевой арсенал, широко растопырив пальцы и еще шире рот. На всякий случай она даже пару раз щелкнула зубами, на что Костя уважительно заметил:

– Острые.

– А то, – сразу повеселела она и снова принялась уплетать за обе щеки нехитрую снедь. Наконец стол опустел, и девчонка, сыто икнув, виновато ойкнула и смущенно закрыла ладошками рот.

Потом она встала со стула и чинно отвесила Константину степенный, солидно-уважительный поклон, чуть ли не коснувшись рукою пола.

– За угощенье благодарствую, княже, – посерьезнела она. От недавней недоверчивости к Константину не осталось и следа. Чувствовалось, что сейчас она больше удивилась бы, если бы он полез к ней с объятиями, чем тому, что он не собирался приставать.

– А как хоть зовут тебя, красна девица? – Костя тоже поднялся с лавки, не зная, как ответить на этот поклон.

– Зовут Марфуткой, а кличут... – начала было она опять, но тут же осеклась и виновато поправилась: – Доброгневой бабка Марфа нарекла.

– Это значит добрая во гневе, – перевел Костя и тут же раскритиковал: – Неправильное у тебя имя. Ты и в обычное время как змеюка глядишь, а уж во гневе тебе, поди, и вовсе под горячую руку не попадайся.

Юная чертовка в долгу не осталась. С невинным видом поинтересовавшись в свою очередь, как зовут князя, и узнав, что он наречен греческим именем Константин, что означает постоянство и неизменность, она тут же нашлась:

– Так ведь и у тебя, княже, имечко неподходящее.

– Это как так? – подивился он.

– А очень даже просто, – пояснила она. – Какой же ты постоянный, когда нынче на девку зверем кидаешься, ссильничать ее желая, а через день хаешь ее всяко. С таким имечком человек себя одинаково должен вести, а ты вовсе и не таков. То ищешь меня со слугами да с собаками, а поймавши, накормил вон да наутро отпустить обещался.

– Да, это верно, – согласился Костя. – Тут надо либо имя менять, либо характер.

– Вот-вот, – поддакнула она, довольная, что и здесь последнее слово осталось за нею.

– Имя менять, – продолжал он размышлять вслух, – так это мороки много. Опять же не по-христиански такое дело. Ладно уж. Как нарекли, так тому и быть. Придется характер заменить, и займусь я этим, пожалуй, прямо сейчас.

– Это как же? – насторожилась Доброгнева.

– А очень просто, – начал он растолковывать свою мысль. – Я ведь с чего начал? Ссильничать тебя хотел. Так?

– Так, – подтвердила она, начиная понемногу пятиться от него.

– Стало быть, придется тем же самым и теперь заняться. Вот я сейчас на тебя накинусь и... – Костя резко сделал полшага вперед, и Доброгневу как ветром сдуло. Она вновь заняла привычное место на лавке близ ложницы, только на этот раз уже стояла на ней, инстинктивно пытаясь вжаться в толстые, гладко ошкуренные сосновые бревна, источающие легкий смолистый аромат.

– Ты не балуй, – испуганно пискнула она еле слышно, на что Костя, нахмурив брови, угрожающе поинтересовался:

– Так что, подходящее у меня имечко, или как?

– Ой, подходящее, – замахала на него руками вконец замученная девчонка.

– То-то, – миролюбиво заметил он и принялся деловито делить шкуры, кидая половину их на ее лавку.

– А теперь ты чего?.. – недоверчиво осведомилась она, глядя на его труды.

– Так ночь на дворе, дурочка, – пояснил он, добродушно улыбаясь. Видя, что она продолжает стоять, не двигаясь с места, Костя заметил: – Бревна сосновые. Сейчас к свежей смоле прилипнешь и все тряпье, пока еще кое-где целое, располосуешь напрочь.

Доброгнева отпрянула от стены и сделала робкий шаг вперед.

– Ты лучше не топчись без толку, – порекомендовал он ей. – Возьми да постели себе. Или думаешь, что я сам тебя укладывать буду? Чай, не маленькая уже.

– А мы отдельно спать будем? – настороженно глядя, уточнила она у него.

– А ты вместе хотела? Ишь хитренькая какая. И не надейся. Тесновато будет. К тому же ты храпишь, поди.

– Вот еще, – фыркнула она.

– Ну, тогда брыкаешься. Дети всегда брыкаются, – философски заметил Костя.

– Да я сплю завсегда тихонечко, как мышка, – возмутилась она. – На какой бок легла, на таком и проснусь. И не дите я вовсе. Мне этим летом восемнадцать годков уже исполнилось.

– И не проси, и не мечтай, – отрезал он сурово. – И хватит об этом. Все равно к себе не пущу.

– Это я-то прошусь? – ахнула она, чуть не задохнувшись от гнева. – Да я...

– Опять начинаешь, – строго заметил Костя, начиная угрожающе хмурить брови.

– Ой, молчу я, молчу, – тут же осеклась она и принялась проворно застилать свою лавку, но при этом все-таки продолжая что-то бормотать себе под нос.

Константин погасил почти сгоревшие свечи, быстро разделся и лег. Доброгнева, пошуршав еще немного в темноте, тоже наконец улеглась. Полежав с пару минут молча, она не выдержала:

– Княже, спишь ли?

– Да разве тут заснешь, – недовольно проворчал Костя.

– А спросить тебя можно остатний раз?

– За спрос куны берут.

– А у меня нет, – ойкнула она растерянно и тут же приглушенно хихикнула. – Да ты все шуткуешь, а я по правде узнать хочу.

– Ну, если только в остатний, – предупредил он ее. – Сама сказала. Спрашивай, и спать будем.

– А на кой я тебе понадобилась-то? – подала она робкий голос.

«Наверное, не спрашивала бы, если бы чудес не было и я в этой шкуре не оказался», – подумал Костя, а вслух ответил:

– Покормить тебя решил. А то гляжу, кожа да кости, аж смотреть тошно.

– То-то ты накинулся сразу, – проворчала она.

– Так я тебя хотел на колени посадить, чтобы покормить. Думал, у самой-то сил, поди, и вовсе нет, даже ложку поднять не сможет.

– А чего ж под юбку полез? – не отставала она и добавила лукаво: – Сам же говорил, что только собаки на кости бросаются.

В ответ раздалось глухое княжеское рычание. Получилось вроде бы убедительно. Во всяком случае, Доброгнева, приглушенно пискнув, окончательно затихла и больше вопросов не задавала.

Наутро Константина, как обычно, разбудил Епифан. Первый вопрос, который он ему задал, был следующий:

– Княже, а где ведьма-то?

Константин рывком поднялся со своей лежанки и увидел только ворох скомканных шкур на соседней лавке. Его ночной собеседницы и след простыл. На секунду стало чего-то жалко и немного обидно. «Хоть бы попрощалась», – подумалось ему, но потом он ее понял. И впрямь вчера один, а сегодня – совсем другой. А ну как на следующий день вновь на нее полезет? Что тогда? И пожаловаться некому. Он – князь, а она – внучка ведьмы. Нет ни заступников, ни защитников. Наверное, правильно сделала. Тем более что в один прекрасный день он из этого тела исчезнет, и что тогда с нею будет? Получится еще хуже. Приручил, прикормил, а потом на тебе. Поэтому Костя как можно равнодушнее зевнул и лениво пояснил Епифану:

– Да отпустил я ее. Она со мной ночью сполна за все рассчиталась, вот я ее под утро на все четыре стороны и отправил. Ну, чего стоишь как вкопанный, давай кувшин – мыться буду. Поди, на охоту уже пора?