Андрей Гончаров - Яд для императора Страница 12

– С них мы тоже спросим в свое время. Никто из тех, кто виновен в смерти Государя, не уйдет от ответа!

– Но мы невиновны! Ни я, ни мои коллеги…

– А кто же тогда вручил ему склянку? – проникновенно спросил чиновник для особых поручений.

Глаза Мартина Мандта, и без того расширенные, при этом вопросе вовсе вылезли из орбит; казалось, что медик близок к апоплексическому удару.

– Какую… какую склянку?! – прохрипел он.

– Склянку с ядом! Ведь ты дал ему яд, верно?

– Нет, клянусь! Всем, что есть святого, клянусь, я не давал!

– Но она была у тебя под рукой, не так ли?

– Да, была… она имелась… среди лекарств всегда есть такие… – зачастил Мандт. – Возможно, вы знаете этот поговорка, что все на свете есть яд, и все лекарство…

– Значит, яд у тебя был! – удовлетворенно произнес Углов, откинувшись на спинку стула.

До сих пор он блуждал в темноте и, что называется, стрелял наугад. О трупных пятнах он узнал не от слуг – те хранили молчание. Об этом членам группы рассказал научный руководитель проекта Григорий Соломонович. Он же сообщил, что многие современники связывали появление на теле Государя пятен с его возможным отравлением. И вот теперь лейб-медик фактически признался, что некая склянка с ядом у него имелась.

– Значит, яд у тебя был… – повторил статский советник. – И ты дал его Государю…

– Нет, клянусь, я не давал! – с жаром воскликнул Мандт. – Не дал, хотя он просил!

– Просил?!

– Да, да! Был такой минута, минута слабости, когда… Это был вчера… позавчера… нет, три дня назад, вот когда! Он очень мучился. Кашель, боль в груди и судороги… Он говорил: «Я не знал, что умирать так тяжело». Я, конечно, его заверял, что о смерти нет речи, что он выздоровеет… Но он уже не верил. И тогда он попросил… Да, один раз…

– И ты принес склянку?

– Да, я принес яд, который дает мгновенный смерть. Мгновенный и безболезненный! Но он уже передумал.

– Почему же?

– Он сказал… Государь говорил, что Ему запретила мать Иисуса… Как же это? Да, в русском языке есть такой слово, но я забыл…

– Богоматерь?

– Да, так, Богоматерь! У него над кровать висел икона. Очень для него дорогой, он рассказывал. И он глядел на нее, и Богоматерь сказал, что принять яд есть страшный грех. И запретил ему.

– Ну да, Богоматерь запретила, и Государь отказался, а ты все же дал! – заявил Углов. – Признайся – дал?

– Нет, нет! – вскричал лейб-медик, вновь прижав руки к груди. – Почему вы мне не верить?! Вы должен мне верить! Я применял самый лучший метод, атомистический метод, я сам его разработал. Я давал все лекарства, которые рекомендует наука, я тщательно их измельчал, чтобы организм усвоил. Но он не слушал! Он поехал сначала на свадьба к граф, потом на смотр! Он не говорил, что ему плохо, он говорил, что хорошо! Спросите других врачей!

– Кого? Карреля, Магнуса, Рейнгольда? Они такие же немцы, как и ты! Что, если вы получили такое задание от вашего короля – извести нашего Государя?

– Что вы такой говорите?! – всплеснул руками Мандт. – Это невежественный народ на площади так говорит, но зачем вы повторять? Я лечил, мы все лечил! Если не верите мне, спросите вашего профессора Енохина! Он тоже там был, он знает!

– Енохина мы спросим, – заверил Углов. – Но сначала хочу спросить тебя. Значит, по-твоему выходит, что Государь сам виноват в своей смерти? Он умер потому, что не слушался вас?

– Нет, я не так говорил, – покачал головой Мандт. – Он умер от болезни, против которой современная медицина бессильна. К сожалению, так. У него в легких был очаг воспаления, и погасить его мы не могли, как ни старались. Если бы Государь лежал в постели, возможно, нам бы удалось справиться. Но он не лежал! Он все стремился заниматься делами! К тому же его организм был ослаблен… Он был очень расстроен… Очень переживал…

– Это ты про военные неудачи?

– Да-да, военные поражения! Он человек военный, он очень переживал! Я уговаривал его лежать в постели, а он все стоял перед картой, говорил про фельдмаршала Паскевича, про конницу, артиллерию…

– А когда он попросил у тебя яд – после неудач в Крыму?

– Да, так теперь говорят, я слышал. Но это не так, неудача ни при чем! Он попросил яд в минута слабости, когда был большой мучений. А потом стало немного легче, и Богоматерь запретила, и отказался.

– Откуда у тебя был яд?

– В моей аптечке самый разный снадобья. Могут пригодиться в разных обстоятельствах…

– Даже яды?

– Вы же знаете: «На свете все есть яд, и все лекарство». Тот яд, что я хотел дать Государь, в малых дозах помогает при желудочных коликах.

– Где сейчас эта склянка, которую ты приготовил для Государя?

– Там, где и стояла, – в аптечке.

– Кому ты рассказывал об этом эпизоде? О том, что Государь просил у тебя яд?

– Великий княгиня… да, великий княгиня Ольга. Она была при отце неотлучно, все видела. И я ей рассказал.

– А кто-нибудь еще, кроме тебя, мог дать Государю яд?

– Но кто мог? Нет, никто не мог! Никто не хотел его смерти!

– А трупные пятна на теле? Быстрое разложение? Разве это не признаки отравления? – продолжал допытываться Углов.

– Да, пятна есть… – признался Мандт. – Но это может быть не слишком качественное бальзамирование…

– Перечисли мне всех людей, кто находился возле покойного Государя в последнюю неделю до его кончины, – потребовал статский секретарь.

– О, это трудно! Таких людей было много. Прежде всего надо назвать Ее Величество Александру Федоровну, братьев и сестер покойного Государя – Анну Павловну, Марию Павловну, Михаила Павловича, Его Величество Александра Николаевича…

– Родственников пока оставим в стороне, – распорядился Углов. – Кто еще, кроме них?

– Если говорить о приближенных, то чаще других у постели покойного Государя бывал его сиятельство граф Киселев. Также навещали императора светлейший князь Василий Андреевич Долгоруков, генерал-адъютант Горчаков, граф Орлов, директор канцелярии императора Панаев, князь Мещерский, граф Клейнмихель… Я могу назвать еще много имен.

– Потом назовешь. Теперь врачи, слуги, денщики – в общем, все, кто не графы и не князья.

– Ну, больше всех возле больного был ваш покорный слуга, подвергшийся ныне необоснованным нападкам и обвинениям… Затем доктора Каррель, Магнус, Рейнгольд, Енохин, камердинер Гримм… Что касается денщиков, то они менялись. Всего их трое, зовут… Нет, не припомню, как их зовут. Еще прислуживали управляющий дворцовым хозяйством Худяков, лакеи… их я тоже не помню.

– А скажи: все эти люди – медики, камердинеры, лакеи – они все люди со стажем?

– Простите? – в глазах лейб-медика отразилось удивление. – Что вы изволили спросить, я не понял?

– Да, это я так… не то слово использовал. Я хотел сказать: это все люди опытные? Проверенные?

– Да-да, все они опытные, служат давно. Управляющий Худяков, кажется, служил еще при покойном государе Александре, был младшим лакеем… Все очень предан Государю, отлично известен…

– Значит, никого нового за последние месяцы не появлялось?

– Нет, какие-то младшие лакеи новые бывают. Но они делают совсем неважную работу: моют, убирают… Что-то принесут… Подать еду или питье им не доверяли. А вас ведь это интересует?

– Меня интересует всё! – веско произнес чиновник для особых поручений. – В деле, которое мне поручено, нет мелочей. Поэтому мы с тобой сейчас сделаем так. Мы попросим дражайшего хозяина дома, господина Фогеля, достать нам бумагу и ручку…

– Вы хотели сказать – перо?

– Ну да, все время забываю… Перо, конечно. И чернил. И я запишу все, что ты мне сейчас рассказал. А пока я пишу, ты постараешься вспомнить имена всех лакеев и прочих слуг, что окружали Государя. Всех – и старых, и новых. И мы их запишем туда же, в твои показания. А еще вспомнишь все свои действия как врача, все, что ты делал для лечения больного, – прямо по дням. Понятно?

– Понятно, выше высокоблагородие, – покорно отвечал лейб-медик.

Глава 7

В Демутов трактир статский советник вернулся поздно вечером – запись, а затем сверка показаний Мартина Мандта потребовали немало времени. Помня о наказах Кати, как должен себя вести «человек его положения», он направился прямо к лестнице, даже не повернув головы в сторону портье. Однако его остановили.

– Ваше высокоблагородие! – воскликнул человек за стойкой.

– Чего тебе? – надменно произнес статский советник.

– Так что, изволите видеть, тут ваша супруга вам изволила послание передать, – зачастил портье. – И на словах велела сказать, что вы теперь тута не проживаете. Поскольку она квартиру сняла. Тут, в записке, все сказано.

И он с поклоном передал Углову листок бумаги. Развернув его, майор прочитал следующее: