Андрей Посняков - Ладожский ярл Страница 12

Войдя на двор, незнакомец, сняв шапку, поклонился Найдену, спросил сладенько:

— Дома ли боярин-батюшка?

— Почивать изволит боярин, — в тон ему ответил Найден. — Почто пришел-то?

— Говорят, князю нашему грамотные люди нужны: дань записывать да землицы обмерять.

— Нужны, — вспомнил тиун. — Так ты грамотен?

— А как же! Еще и по-варяжски могу.

— И по-варяжски… Это хорошо. — Найден потер руки. Нужны были Хельги-князю грамотеи-ярыжки, ох как нужны. Этакой стороной управлять, от Нево-озера до дальних весянских лесов — в голове все ли удержишь?

— Вот что, человече, — Найден задумчиво поскреб затылок, — боярин посейчас почивает, так что приходи-ка ты завтра.

— Завтра так завтра, — покладисто согласился старик. Впрочем, нет, никакой не старик, это он просто таким казался, сутулился.

— Звать-то тебя как? — спохватившись, крикнул ему вослед Найден.

— Борич. Огнищанином был у боярина одного.

— Чего ж ушел?

— Помер боярин. А наследникам его не нужон оказался.

— Бывает… Ну, так ты не забудь, заходи завтра.

— Зайду. Не забуду.

Борич улыбнулся, потерев рукою хищный горбатый нос.

Проверив, накрепко ли заперты ворота, Найден потянулся и повернул к своей избенке, прилепившейся почти к самой ограде. Небольшая была изба — да своя, к тому же — новая. Недавно выстроенная. Впрочем, здесь, в Ладоге, почти все было новым, отстроенным после страшного пожара, случившегося три года назад. От старого города сохранился лишь кремль-детинец да несколько зданий, в их числе хоромы Торольва Ногаты и постоялый двор Ермила Кобылы. Туда-то и направился сейчас бывший огнищанин, надеясь обрести стол и ночлег. Себе на уме был Борич, жесток и алчен. Служба у князя — доходное место, его и нужно добиваться, пока не кончились кое-какие сбережения. Пустить их в оборот? Ну его к ляду — купеческое счастье изменчиво, да и риск изрядный, то ли дело — ярыжкой при сильном князе. От дани, от мзды мытной, неужто да к рукам ничего не пристанет? На то и рассчитывал Борич, бывший огнищанин, не глуп был и грамоте разумел. Корчмаря Ермила Кобылу сразу просек — хитер зело. Потому и платить за ночлег загодя не стал, отговорился, что получит вскоре серебришко от князя, сам же все богатство свое — золотые браслеты да мониста серебряные — на дворе дальнего родича, купца Изяслава, спрятал. Схоронил в овине — чай, не понадобится до лета овин-то.

Ермил новому постояльцу не перечил — углядел сразу, что непростой человек. Хочет потом заплатить? Милости просим, все одно никуда не денется. В цене сойдемся. Две резаны в день. Много? Да как много, мил человек, это ж и полбарана не будет? Яростно торговался постоялец — Борич-огнищанин его звали — скуп оказался, алчен. Ермил цену и скинул, от себя бражки поднес бесплатно. Одну кружку Борич с удовольствием выпил, от второй отказался — не дело это — с пьянством дружить, отправился почивать в гостевую. Ермил проводил его взглядом, прикинул — нужный человек, коли и в самом деле войдет в милость к князю.

Огнищанин Борич поворочался на лавке, что-то не спалось. Может, потому, что браги напился на ночь, может, и от лепешек несвежих, а только пучило живот, спасу нет! Где тут у хозяина отхожее место? На дворе аль к дому пристроено?

— Во дворе, батюшка, — показал разбуженный служка. — Во-он, за амбаром. Осторожней только ступай — скользко.

— Сам знаю…

Ворча, огнищанин вышел на двор. Серебристый месяц светился в небе, блеяли в хлеву овцы, за амбаром забрехал пес. Засмотревшись на месяц, Борич едва не завалился в снег — тропинка действительно оказалась скользкой. Выругавшись, он свернул за амбар. Сидевший на толстой цепи кобель — огромный, щетинистый, злой — встав на дыбы, зашелся лаем.

— Цыть! — убедившись, что пес до него не достанет, рявкнул Борич. Углядел в углу двора небольшое, прилепившееся к амбару строение, ринулся туда, приложив к животу руки. Уж так накатило! Еле успел спустить порты, присел блаженно… А когда собрался выйти, услыхал вдруг приглушенные голоса. Один — хозяйский. Вышел-таки Ермил Кобыла на улицу — интересно, зачем? Может, тоже по тем же делам? Наверное, спрашивает, чего кобель лает? Служка оправдывается… ага, заработал затрещину… Побежал куда-то… Скрипнули воротца… Снова послышались голоса. Вроде как торговались.

— Да что ты, батюшка Ермил, нешто за такую красу да всего одну ногату? Хоть бы две.

— Две родичи тебе подадут. Той девки, с которой ты эти подвески снял.

— Тьфу-ты, типун тебе на язык. Добавь хоть пару резан.

— Леший тебе добавит. Еще что-нибудь есть?

— Вот, пряслице…

— На шею себе надень вместо ярма! Мне-то оно на что сдалось? Кому я его продам-то? Ладно, подвески, но прясло? Что, больше совсем схитить нечего?

— Так весна ж, батько. Народу мало, а тот, что есть, пасется, ставни да воротца накрепко запирает.

— А ты б хотел, чтоб незапертыми оставляли? — Корчемщик засмеялся. Потом резко оборвал смех: — Знаешь такого парня — Овчара? Подумай… Две ногаты за все: за подвески, кольцо и пряслице.

— Да побойся… ладно, давай… Послышался звон.

— А Овчара сыщу, ежели надоть. Чего с ним сделать-то?

— После скажу, как сыщешь.

Смолкло все. Торопливые шаги заскрипели по снегу к воротам. Хлопнула дверь.

— Ага, Ермил Кобыла, — выходя из уборной, тихо прошептал Борич. — Значит, не брезгуешь краденым? Хорошо. — Он тихонько засмеялся и, осторожно пройдя по скользкой дорожке, заскрипел широкими ступеньками крыльца. Полускрытый тучами месяц все так же висел в темном ночном небе и, казалось, насмешливо щурился.

Утром Конхобар Ирландец встал рано, еще до восхода. Покричал слугу, потребовал бражки. Тот ломанулся в погреб, да перепутал спросонья, притащил вместо бражки квас. Тоже, конечно, хмельной, но не такой, как бражка. Жаль, вина не было — вино-то Конхобар еще в прошлый месяц все выпил, теперь уж до самого лета без вина, до появления первых гостей заморских. Ну и ладно. Бражка-то ягодная ничуть ведь вина не хуже! Лучше даже — забористей. Совсем одичал с тоски Конхобар Ирландец, скучно ему было… впрочем, не так скучно, как одиноко, вот и гнал от себя нехорошие мысли, топил тоску в вине да браге. Вроде ведь всего в жизни добился, раньше и не мечтал о таком. И все же — одиноко. Скучно. Так ведь и не заснул больше, промаялся до утра — на пару с хмельным квасом. Едва забрезжило, накинув на плечи плащ, вышел на крыльцо, оперся, пошатываясь, на резные перильца. Теплый ветер швырнул в лицо мелкую дождевую пыль, Ирландец с наслаждением вдохнул пропитанный влагой воздух.

— По здрову ли спалось, господине? — поднялся по ступенькам Найден. В чистом кафтанце, весь такой опрятный, причесанный. Конхобару даже стыдно стало своего внешнего вида — туника грязная, борода топорщится дыбом, волосы — патлы.

— Не велеть ли баньку истопить? — улыбнулся, глядя на него, парень. Словно ведь мысли читал, стервец!

Хотел было Ирландец послать его вместе с банькой куда подальше, а потом вдруг посмотрел вдаль, на синий лес, на затянутое разноцветными — бурыми, розовато-желтыми и даже синими — облаками небо, усмехнулся, закашлялся.

— Скажи, — кивнул. — Пускай топят.

Забегали, засуетились по двору слуги. Натаскали в баньку дровишек, затопили — черный духовитый дым повалил через щели.

Найден одобрительно смотрел на все это с крыльца: вот, ладно-то! И самому бы помыться неплохо, чай, после хозяина жар останется.

После бани, распаренный и красный, Ирландец уселся за стол. Рука его, уже более не дрожащая, сама собой потянулась к кувшину… Так ведь и не успел дотянуться! Вошел управитель Найден с докладом:

— Человек к тебе, господине.

— Что за человек?

— Грамоту, говорит, знает гораздо!

— Грамотей? — Конхобар оживился. — Зови.

Низко кланяясь от самой двери, в горницу бочком вошел мужичонка в крашенном черникой плаще, но с цветным поясом. Узкое морщинистое лицо его прямо-таки источало доброжелательность, темные глаза из-под кустистых бровей внимательно разглядывали хозяина. Слишком внимательно, так, что Ирландец чуть не поперхнулся квасом. Совладав с собой, взглянул строго:

— Грамотей?

— Буквицы ведаю, — с неожиданным достоинством ответил вошедший.

— Звать как?

— Борич. Огнищанин бывший.

— Ведом ли тебе язык людей фьордов?

— О, да, господин, — на том же языке отвечал Борич.

— А земляная наука? — Взяв с очага уголек, Ирландец нарисовал прямо на лавке треугольник. — Чему равны квадраты малых сторон?

Огнищанин усмехнулся:

— Квадрату большей. То доказал еще еллинский ученейший муж Пифагор.

— Верно. — Ирландец довольно похлопал Борича по плечу. — Откуда сие ведаешь?

— Жил когда-то в Царьграде, в рабстве.

— Вот как? И бежал?

— С русью… Те набегом пришли, грех было не воспользоваться.