Анатолий Сигов - ТРЕТЬЯ МИРОВАЯ ВОЙНА. НА ОКРАИНЕ ИМПЕРИИ Страница 12

Оксана зашевелилась и что-то сказала во сне. Наверное, плохой сон приснился. Свирский обнял её, и она успокоилась.

Он подумал о том, что благодаря этой женщине, стал по-другому видеть мир. Раньше он был для него чёрно-белым, а сейчас генерал вдруг начал замечать цвета. Зелёная ёлочка во дворе, которую они нарядили на Новый год. Штормовое море тёмно-синего цвета. Голубое небо в разрыве облаков.

Еда перестала быть средством заправки организма для поддержания его работоспособности. Раньше он не замечал, что ел, а сейчас начал радоваться, когда видел на столе поджаристые блинчики с вареньем из летних запасов и другие вкусные вещи.

В штабе Свирский стал смотреть на часы, ожидая, когда он сможет уехать домой. В последние годы у него были лишь помещения, которые он занимал и куда являлся, чтобы переночевать. А теперь у него был дом, с уютом, теплом и любимой женщиной.

И постель. Не койка, заправленная шерстяным одеялом, куда он ложился, чтобы дать организму отдохнуть несколько часов и затем бежать на службу, а огромная кровать с чистым бельём и приятным запахом. Не просто отдых, а полноценный сон. И женщина, согревающая его постель и его жизнь.

И ещё он стал замечать время. Раньше Свирский вспоминал о течении времени два раза в году: на Новый год и в день рождения. За рюмкой с сослуживцами он вдруг осознавал, что стал на год старше, но потом в военных буднях всё напрочь забывалось. Впервые он задумался о времени и о том, как быстро оно бежит, возле елочки во дворе в новогоднюю ночь. Генерал смотрел на резвящихся вокруг неё людей и думал о том, как много отпущенной жизни было растрачено на борьбу и как мало её осталось для себя. И с тех пор Свирский начал воспринимать каждый день как подарок.

С этой мыслью он провалился в сон до утра.

Глава 2

Утро всегда начиналось с неизменной зарядки. Оксана занималась вместе с ним и не давала ему пропустить ни одного дня. Свирский заметно окреп, хотя часто кружилась голова, и мерк свет в глазах, но он переводил дух минуту-другую и продолжал изводить себя на тренажёрах.

На кухне уже возилась Галина Алексеевна. Они пригласили маму Оксаны пожить у них, когда в её блочном доме 50-летней давности стало совсем холодно. Она поначалу отказывалась, но Оксана уговорила её побыть с ними хотя бы временно, пока не пройдут холода. С тех пор она распоряжалась их нехитрым запасом продуктов и старалась как-то разнообразить стол. Они со Свирским были на «вы» и называли друг друга исключительно по имени и отчеству. Мама Оксаны была на несколько лет моложе его.

Затем поездка в штаб. Генерал перестал стесняться брать с собой Оксану, которая стала ездить на работу. Он высаживал её у поликлиники, и сотрудники уже давно перестали судачить и не обращали на них внимание. Зима была тяжёлой, и каждый был занят своими проблемами.

В штабе его ожидали документы и сообщения из центра и из штаба округа. После этого неизменное обсуждение текущих дел с Ворониным.

— Мы остаёмся без нач. разведки, — было новостью дня. — Он сегодня оформляет документы и отбывает в Москву. Прощального банкета не планируется. Уезжает тихо.

Свирский, молча, пожал плечами.

— Нас торопят с аттестацией.

— С чего бы вдруг? Он же на операцию ложится.

— По-видимому, Москве нужно время для подыскания нового места службы.

— Ну, и напишите такую, которая подходила бы и на повышение, и в тюрьму.

Воронин понимал, о чём шла речь. Такую, чтобы опытный кадровик сразу бы понял, с кем имеет дело. Они умеют читать между строк.

Проинструктировать нового главного разведчика Свирский решил, когда уляжется пыль после отъезда старого. У него были некоторые мысли на этот счёт, но тот вдруг сам напросился на приём.

— Нам сообщили с Дуная, что сегодня ночью с того берега открыли огонь по лодке, которая попыталась переправиться на наш берег. Тут же подошёл катер и снял находившихся на ней людей. Засекли краткие переговоры между катером и берегом. Переговоры велись на арабском или турецком языке. Мы передали запись в Москву, и там занимаются переводом.

Офицер в целом производил положительное впечатление, хотя генерал знал, что у него почти не было боевого опыта. А Свирский считал, что это было существенным недостатком в людях.

— На прошлой неделе был такой же случай?

— Так точно. Только тогда, по-видимому, люди в лодке были убиты.

— Две попытки в течение недели. Что-либо ещё?

— Отмечается значительное увеличение числа приборов ночного видения вдоль реки. Они явно усилили охрану.

«А бывший не доложил! Думал только об отъезде».

— Эфир?

— Практически ничего.

«Плохие признаки!» — подумал генерал, а вслух сказал:

— Подготовьте план разведывательных мероприятий, которые будем проводить, когда закончится непогода. Даю вам два дня.

В последние дни шли проливные дожди и дул ветер, а на море был сильный шторм. Люди сидели по домам, и работы не велись. Штаб убрал с моря сторожевые корабли, которые ушли в Севастополь.

Потом был комендант.

— Ночью мы уничтожили группу, которую разыскивали последние несколько дней.

Генералу показалось, что ночью сквозь сон он слышал стрельбу и взрывы в отдалении, но не придал этому значения. В городе частенько стреляли по ночам.

— Есть потери?

— Нет. Окружили дом в Червоном хуторе и расстреляли из гранатомётов. Никто не ушёл.

По приказу генерала неделю назад ликвидировали посёлок цыган, где женщины практически в открытую торговали наркотиками. Все задержанные семьи были отправлены в лагеря для интернированных в глубине Украины, но трём мужчинам удалось не попасть в окружение. Вечером того же дня они убили двух военнослужащих в качестве мести за депортацию семей, и на них была объявлена охота. Комендант опасался, что они могут попытаться напасть и на дом генерала. Весь город знал, где он живёт. Поэтому прислал дополнительно двух человек, которые ночью охраняли территорию. Свирский в душе порадовался, что теперь их можно убрать. Слишком много народа стало бродить по его дому.

— Как удалось так быстро обнаружить бандитов? Обычно, они уходят безнаказанными.

Комендант пожал плечами.

— Воры навели. Они не любят мочилово.

«Выражается, как в кабаке».

— Но они же своих не выдают.

— А эти — не свои. Цыгане, одним словом.

Свирский вспомнил слова Оксаны о коменданте. Оказывается, он и у воров пользуется авторитетом. Но уничтожил банду, и ладно. Они могли бы много чего наделать.

Потом пошли доклады других подчинённых, разговор со штабом в Севастополе. Ближе к обеду вдруг опять потемнело в глазах, и Свирскому показалось, что на какой-то момент он потерял сознание. В это время он сидел за столом, и никого в кабинете не было. Генерал стёр испарину, появившуюся на лбу.

Днём раньше он, наконец, прошёл новый медосмотр у начмеда. Свирский с улыбкой упомянул о происходивших затмениях сознания, но связал их с тем, насколько интенсивно занимался на тренажёрах. Начмед тогда как-то внимательно взглянул на него, но ничего не сказал в ответ, и это Свирскому не понравилось.

Обедать он, обычно, ездил домой. Дом находился недалеко от штаба, и они с Оксаной укладывались в отпущенный на обед час. Генерал не хотел, чтобы подчинённые думали, что для него и для Оксаны не существовало правил. По пути домой Свирскому показалось, что она была в подавленном настроении. В последнее время она плохо себя чувствовала.

Рабочий день, который мало отличался от других, уже подходил к концу, когда неожиданно появился начмед. Он был нечастым гостем.

Как обычно, Свирский поинтересовался, как идут дела у его дочек. Обе служили в армии Израиля, а там тоже складывалась непростая обстановка. Используя своё тактическое ядерное оружие, стране удавалось отбрасывать орды окружавших её арабов, но единственный иранский ядерный заряд, который достиг территории Израиля, нанёс значительный ущерб, хотя и взорвался в пустынном месте. Дул неблагоприятный ветер, который разнёс радиоактивную пыль по населённой территории, и теперь половина населения была вынуждена выходить на улицу в марлевых повязках и с сумками с противогазами. Были заражены поля и источники воды.

В ответ Израиль нанёс ядерный удар и полностью уничтожил инфраструктуру Ирана, что послужило катализатором для объединения мусульман в борьбе с неверными.

— Редко разговариваю. Но у них всё в порядке. Воюют.

И в Союзном государстве, и в Израиле существовала жёсткая цензура на разговоры через спутниковую связь.

— Виталий Сергеевич! — приступил начмед к теме, с которой явился.

Они с генералом с первого дня перешли на обращение по имени и отчеству. Начмед начинал с полевого госпиталя в период польской войны, и с тех пор помотался по Дальнему Востоку, пока не получил назначение в «тихий округ» перед уходом в отставку. Он никак не производил впечатления военного, хотя носил форму. Хотелось называть его: «Доктор», а не «Товарищ полковник».