Фидель Кастро - Фидель и религия. Беседы с фреем Бетто Страница 12

Фрей Бетто.  И где вы жили?

Фидель Кастро.  Меня поселяют в доме одного коммерсанта, друга моего отца. Там я опять переживаю новый этап – переход в другую школу. Это была школа более строгая, но главное, я часто сталкивался с непониманием со стороны взрослых, которые за мной присматривали. То была одна из тех семей, что из дружбы берет к себе чужих детей; они отнюдь не были примером доброты, в этих случаях существует денежный интерес и неизбежно несколько иное отношение. То были чужие дети, и с ними не могли обращаться как со своими.

Я уверен, что лучше жить в школе интерном, чем в доме у какого-то друга, в знакомой семье. Если только не исключительно добрые люди – а есть и такие, - это значительно хуже. В обществе, где я рос тогда, люди жили очень тяжело, в больших лишениях; тогдашнее общество воспитывало глубокий эгоизм – так я говорю и так считаю, когда думаю об этом, - тогдашнее общество по большей части превращало людей в эгоистов, в корыстолюбцев, в тех, кто старался из всего получить выгоду, получить пользу. То общество вовсе не воспитывало в людях доброту и благородство.

Фрей Бетто.  И это общество считало себя христианским?

Фидель Кастро. Есть много людей в мире, которые называют себя христианами и делают ужасные вещи. Пиночет, Рейган и Бота – чтобы назвать несколько примеров – считают себя христианами.

Но хорошо, эти люди выполняли религиозные обряды, эта семья, где я жил, была христианской, потому что – а-а! – они ходили к мессе. И однако, мог бы я сказать что-то особенно плохое об этой семье? Нет, я не мог бы сказать ничего особенно плохого.

О моей крестной я тоже не мог бы сказать, что она была плохим человеком, потому что она тоже голодала вместе с нами, она на самом деле не распоряжалась хозяйством в тот период. В доме командовала ее сестра; та, что получала жалованье, деньги, та и распоряжалась. Но она вправду была хорошая, благородная женщина; однако речь шла не о своем ребенке, с которым обычно существуют другие отношения, а о чужом, живущем в их доме.

Когда я уже в пятом классе поселился в доме коммерсанта, я не могу сказать, что они были плохими, не могу утверждать этого; но то была чужая семья, они не могли заботиться обо мне, как о своем, и устанавливали порой строгие, иной раз даже произвольные правила. Например, они не учитывали, что у меня были трудности в прежней школе, как я уже объяснил, и что я перешел в другую школу, намного более строгую; не учитывали психологических факторов, того, что мне надо было привыкнуть

к новой школе, к новым учителям, к новому заведению, где требования были выше, чем в прежнем, и хотели, чтобы я получал самые лучшие отметки, настаивали на этом; если я не получал наивысших баллов, то они не давали мне еженедельного минимума, а это были десять сентаво на кино, пять сентаво на мороженое после кино в конце недели и пять сентаво по четвергам, чтобы купить комиксы. Я очень хорошо это помню: тогда продавались аргентинские комиксы, еженедельный выпуск назывался «Эль Горрион» - «Воробей». Там я прочел кое-какие истории с продолжением, одна из них называлась «Яблоко от яблони недалеко падает». Пять сентаво! Собственно, в неделю я должен был получать обычно двадцать пять сентаво, но если я не приносил наивысших отметок, мне их не давали. Это была произвольная мера, полностью несправедливая, потому что они совершенно не принимали во внимание моих новых обстоятельств; неправильный психологический подход к мальчику одиннадцати лет.

Теперь спросим себя, зачем им нужны были хорошие отметки? Из тщеславия, они гордились этим, потому что тут действовали другие факторы. Эта школа пользовалась определенным престижем; родители детей, в ней учившихся, интернов и экстернов, гордились этим, для них это было лестно в социальном плане. А ты, ребенок, должен был страдать, если никто не поддерживал тебя.

Я пошел в эту школу экстерном после рождественских каникул и тоже после жестоких споров у себя дома. Мне пришлось спорить и требовать, чтобы меня послали учиться. Можно сказать, это была моя битва за учебу. Мне пришлось выдержать эту битву, потому что прежняя школа известила наших родителей, что мы плохо себя вели, и эти произвольные оценки повлияли на отношение к нам семьи. Я заявил: я не позволю, чтобы меня оставили без образования. Зная, в чем дело, в чем причина конфликта –

в несправедливости к ученику, в применении физической силы, в телесном наказании, - я думаю, что понимал все это очень ясно. Будь то инстинктивно или благодаря тому, что уже приобретал некоторые понятия о справедливости и достоинстве – быть может, потому, что с малых лет стал замечать плохое, несправедливое, и в отношении к себе тоже, - я начал постигать, что такое моральные ценности. И в силу этих понятий я настоял дома, настоял очень решительно, чтобы меня послали учиться, может, не столько из любви к учению, сколько из убеждения, что со мной поступали несправедливо. И меня послали учиться. Мать поддержала меня; сначала я убедил ее, потом она убедила отца, и меня снова отправили в Сантьяго, но поселили вне школы. И там начались трудности, о которых я тебе рассказал.

И вот приходит лето; летом меня оставляют в городе, потому что там учится моя старшая сестра. Нашли учительницу, которая давала уроки моей сестре, учительницу-негритянку из Сантьяго-де-Куба, прекрасно подготовленную, ее звали сеньорита Данхер; она очень полюбила меня, потому что я, поскольку мне нечем было заняться в эти каникулы, ходил на уроки вместе с сестрой, которая готовилась к поступлению в лицей, и отвечал на все вопросы по всем предметам, что вызывало у нее настоящий восторг. По возрасту я еще не мог поступить в школу второй ступени, и она предложила, чтобы я учился в своей школе и одновременно проходил программу первого года лицея и сдал экзамены, когда подойдет мой возраст. То был первый человек, который меня подбодрил, поставил передо мной цель, задачу, дал мне импульс; она сумела вызвать у меня в этом раннем возрасте желание учиться, потому что я говорю, что в этом возрасте можно заставить человека загореться каким-то делом. Сколько мне было? Десять, может, одиннадцать лет.

Здесь начинается новый период. На каникулах мы занимались с учительницей, но когда начался учебный год, мне пришлось лечь в больницу, где меня прооперировали от аппендицита. В то время у всех вырезали аппендикс. У меня он не болел, только иногда слегка давал о себе знать. Но рана воспалилась, и я пролежал в больнице около трех месяцев. План учительницы был забыт, и мне пришлось начать шестой класс почти в конце первого триместра.

После этого я решаю перейти в интернат. Я уже устал от той атмосферы и в конце первого триместра заявляю, что перехожу жить в интернат; собственно, я должен был энергично потребовать этого. Я уже приобрел опыт подобных баталий. Я решил создать такую ситуацию, чтобы не оставлять ничего иного, как поместить меня в интернат. Так что между первым и шестым классом мне пришлось выдержать три битвы, чтобы разрешить три проблемы.

Поселившись интерном, в шестом классе я стал получать прекрасные отметки и в седьмом занял одно из первых мест. В интернате я много выиграл и потому, что передо мной открылся мир спорта и экскурсий за город и в горы. Меня очень привлекал спорт; особенно я любил баскетбол, футбол и бейсбол.

Фрей Бетто.  Там играли в футбол?

Фидель Кастро. И футбол тоже, он мне очень нравился.

Фрей Бетто.  Больше, чем волейбол?

Фидель Кастро. Мне нравился футбол, хотя также и баскетбол; кроме того, я играл в бейсбол и в волейбол, занимался всеми видами спорта. Я всегда очень любил спорт. Он развлекал меня, я вкладывал в него много энергии.

Теперь я уже учился в более строгой школе, где надо было больше заниматься, и религиозность там тоже чувствовалась намного сильнее; в школе, где все было поставлено намного лучше, серьезнее, целенаправленнее, больше внимания уделялось занятиям, было больше дисциплины, чем в прежней школе, новая была несравнимо выше; по моему мнению, в такой школе мне стоило учиться. Я встречаю здесь людей другого склада, преподавателей и иных людей, заинтересованных в том, чтобы сформировать характер ученика. Кроме того, испанцев; вообще я думаю, что в этих вещах, о которых мы говорим, традиции иезуитов, их военный дух, военная организация сочетаются с испанским характером. То были люди, интересовавшиеся учениками, их личностью, их поведением, люди очень целенаправленные и требовательные.

Иными словами, ты приобретал там определенные этические нормы, определенные правила, не только нормы религиозные; там ты ощущал влияние в плане человеческом – престиж преподавателей, их мнения, их оценки всего вокруг. Они поощряли занятия спортом, экскурсии в горы, а я как раз любил спорт, экскурсии, походы, подъем в горы, все это очень привлекало меня. В иных случаях я заставлял всю группу ждать меня по два часа, потому что залезал на гору. Меня за это не бранили; если причиной моего опоздания было нечто, требовавшее больших усилий с моей стороны, они видели в этом доказательство предприимчивого и упорного духа; если дело было рискованным и трудным, они не расхолаживали нас.