Майкл Суэнвик - Джек-Фауст Страница 12

Бекманн, лениво опершись о бак с горячей водой, повернулся к Фаусту. Рядом с ним из омерзительного рта медной макрели текла тоненькая струйка.

- Поговаривают, что доминиканцы собираются дать взятку одному сговорчивому священнику, чтобы он осудил тебя в своей проповеди. Что же, о небеса, ты натворил, что так разозлил их?

Фауст лишь махнул рукой.

- Я сказал брату Иосафату, что первоначально его имя принадлежало вовсе не христианскому святому, а языческому богу, Бодхисаттве, глубоко почитаемому в Индии за то, что он много лет просидел под деревом. В восьмом веке Иоанн Дамаскин сделал рассказ о нем достоянием гласности посредством причудливого перевода искаженного арабского текста.

Если у Бекманна и был какой-нибудь изъян, то это была глубокая неприязнь к ссорам в любом виде. В его взоре появилась глубокая и, похоже, неизгладимая печаль, что лишь подчеркнуло его сходство со старой и мирной длинномордой охотничьей собакой.

- Зачем тебе понадобилось говорить такие вещи?

- Потому что это правда.

Сбрулиус рассмеялся.

- Вот, милейший Фауст, и затеян спор сквернейшего толка, и виновник этого - ты. Многие вещи - правда. Из них некоторые - правильны. Еще меньше - желательны. - Он был не самым умным в университете - его дар был скорее поэтическим, нежели аналитическим, - и оттого в разговоре в значительной мере полагался на парадокс, метонимию, литоты, перестановку слов, меняющую логический порядок, и другие подобные незначительные риторические уловки. У него не имелось врагов, кроме тех, что поневоле обрел своим неразборчивым распутством, ибо он не делал различия между мужчинами и женщинами.

- А я подумал, - угрюмо произнес Метте, - что для вас неортодоксальность и, вероятно, еретические взгляды - новая космология.

Этот худощавый мужчина был теологом и алчно стремился к более высокому положению в здешнем обществе, а равно и в университете. Жирный и ленивый Балтазар Факкус пожал плечами и протянул руку к пивной кружке.

- Это, вероятно, тоже. Тот факт - я знаю, что тебе неприятно слышать об этом, но таковы факты, - что Земля вместе с другими планетами вращается вокруг Солнца, неизбежно должен порождать противоречия. Я признаю это. Столь радикальный пересмотр общего предубеждения обязательно порождает врагов.

И все же - я слышал из своих источников о недовольстве брата Иосафата. Его лицо не побагровело исключительно потому, поскольку боялся, что обидит этим солнце. А неуважение к его имени вызывает у меня гнев.

Хорошо сказано, - заметил Мефистофель. - Расскажи им о том, как он мастурбирует.

- Славные мои друзья! - вскричал обеспокоенный Бекманн. - Давайте побеседуем как ученые, без нападок ad hominem [9] . Фауст, нет никакой нужды порочить имя брата Иосафата, особенно принимая во внимание, что он может принять это за личное оскорбление. И, Метте, - весьма скандально называть теорию Фауста еретической. Николай Кузанский предполагал нечто подобное, когда писал, что человеку, стоящему на Земле под солнцем, может показаться, что Солнце вращается вокруг него. Это - не более чем подтверждение твоей мысли.

- Нет! - воскликнул Фауст. - Упаси меня Господь от защитников вроде тебя, славный Бекманн! Твоя защита моих тезисов приведет к их полному забвению. Уверяю тебя, я намереваюсь лишь пересмотреть ваше понимание устройства вселенной. Взгляните на мои цифры. Вагнер! Принеси книгу! Вы увидите красоту, изящество и совершенную логику моей системы. Взгляните! Взгляните! Посмотрите же сами!

К разочарованию Фауста, только Факкус с ворчанием тяжело поднялся и вышел из бани. Подобно моржу, он прошлепал к ограде, похлопал себя ладонями по ягодицам, избавляясь от оставшейся воды, и протянул руки прислужнику, чтобы тот вытер их насухо. С учтивой помощью Вагнера, служившего ему подставкой, он небрежно пролистал рукопись, просматривая сразу по пять страниц. Затем, задумчиво почесывая нижнюю часть гигантского брюха, вернулся на свое место на краю ванны.

Наконец он изрек:

- Что ж, весьма мило и тщеславно, но в чем же суть? В том, чтобы найти оправдание этому ряду цифр? De minimum [10] , мой дорогой. Чтобы перевернуть вселенную вверх дном, нужна веская причина.

- В любом случае, - произнес Метте, - все это не выдерживает никакой критики. Если Земля вращается вокруг Солнца, тогда вокруг чего вращается Луна?

- Вокруг Земли, разумеется!

Леукополитанцы дружно расхохотались.

- Вот видишь? Одно слово - и отходишь от своего гелиоцентризма.

Туше! - воскликнул Мефистофель. - Стоит задуть в трубы, чтобы население могло собраться и засвидетельствовать, среди каких светочей мысли мы живем!

- Все тела взаимопритягиваются, - запальчиво промолвил Фауст, - в прямой пропорции к произведению их масс и в обратной квадрату их расстояния друг от друга. Луна, будучи пропорционально своему размеру ближе к Земле, захвачена ее полем притяжения, и обе вместе вращаются вокруг общей точки в пределах Земли, а также описывают орбиту вокруг Солнца как двойная планетарная система. Если бы вы изучали математику, то сами бы это поняли.

- Одна сложность, наложенная на другую сложность!

- Ничуть! Если бы только представили себе строение космоса как живого существа…

- Фауст, - решительно прервал его Бекманн, - ваши коллеги мягко и доброжелательно указали вам на вашу ошибку. Не капризничайте.

- Это не каприз и может быть доказано в трех словах: у Юпитера есть спутники! Я видел их в свой телескоп!

- Ну это уж слишком.

- Хватит с нас линз!

- Приходите сегодня ночью, все, и я покажу.

- Выходить из дома в безлунную ночь? - презрительно хмыкнул Метте. - Только глупцы, разбойники и астрологи бродят там, где нет света. У меня нет никакого желания подставлять голову под удар какого-нибудь безымянного мазурика, благодарю покорно. Пусть кто-нибудь еще принесет себя в жертву на алтаре вашей лженауки.

Выведенный из себя Фауст оглядел одного за другим своих голых товарищей. За исключением Метте, который глазел на него как на василиска, он не встретился взглядом ни с кем. Даже Бекманн смотрел куда-то в сторону.

- Хорошо! Вагнер! Неси сюда мои оптические стекла. Хочу показать действенность моего нового прибора прямо здесь! - Он подошел к ограде и на скорую руку установил и настроил телескоп. - Смотрите же сюда, в этот проем между зданиями и участком городской стены, а потом за деревья. Вы все увидите! Если вы посмотрите в мой телескоп, вам покажется, что деревья протянул к вам свои ветви. Вы сумеете даже сосчитать листья. Если на ветке сидит птица, вы с изумлением увидите, как раскрывается и закрывается ее клюв, когда она поет, и все это издалека, откуда вы не могли бы услышать эту песню. Теперь посмотрите вниз, где через ручей, змеящийся по лужайке, переброшен каменный мост… Ну, видите двух хозяек, остановившихся по дороге к рынку посплетничать? Через мою трубу вы сможете увидеть чудо: как их языки шевелятся, не исторгая ни звука. Идите же, Метте, идите, мой Фома неверующий, вам следует быть первым.

Метте отвернулся и промолчал.

- Нет? Тогда - Сбрулиус… Факкус? Подходите, уважаемые коллеги. Кто же будет первым?

Сбрулиус лениво приблизился к трубе и нагнулся, чтобы заглянуть в окуляр. Следуя указаниям Фауста, он навел трубу на отдаленный мост и настроил фокус. Некоторое время молчал. Потом поднял голову, чтобы взглянуть на мост, затем снова посмотрел в трубу.

- Удивительно, - пробормотал он. - Неужели с ее помощью можно видеть и через стены? А куда надо навести трубу, чтобы взглянуть отсюда на женскую баню?

Превосходно! Изобретению всего лишь день, а магистр Сбрулиус уже умудрился отыскать способ поставить его на службу своей похоти!

- Бекманн! - закричал Фауст. - Конечно же, вы не откажете в просьбе приятелю и ученому другу. Прошу.

Когда Бекманн посмотрел вверх через телескоп, в его взоре появилась задумчивость.

- Гм… занятное приспособление. Но нужно ли оно? Не далее как вчера Метте напомнил мне, что еще Аристотель точно описал этот феномен много лет назад.

- Ничего подобного!

- Нет-нет, описал, - недовольно вмешался Метте, - в своей « Физике ». Там объясняется, почему днем со дна пересохшего колодца видно звезды. Сам колодец, очевидно, служит подобной же трубой, не пропуская лишний свет на пути лучей. А оптическими стеклами служили сгустившиеся слои воздуха. Так что ваш прибор не представляет собой ничего нового.

- Вот и я замечу, - вставил Сбрулиус, - что наблюдения Аристотеля, даже сделанные невооруженным глазом, были совершенно недвусмысленны. Поэтому можно допустить, что он обратил внимание на это устройство не ради лавров «отца науки». Что достаточно хорошо для Аристотеля, то безусловно важно и для нас.