Владимир Колотенко - Хромосома Христа, или Эликсир Бессмертия. Книга первая Страница 12

Было уже, наверное, около пяти часов вечера, когда на край скамьи, где я сидел, примостился мужик с шахматной доской под мышкой.

– Сыграем?

Солнце коснулось верхушек деревьев, но птицы еще трещали в ветвях. Собственно, я собирался уже уходить. А этот мужичок шумно высыпал фигурки в свою потертую кепку и установил между нами доску.

– Тебе – белые, – сказал он.

Я люблю играть в шахматы: сидишь себе за столом или на скамье, а то и на траве, думая об очередном ходе сколько душа пожелает, никто тебя не торопит, не гонит в шею, хоть час сидишь, хоть полдня, никто слова не скажет; вокруг, как обычно, галдят зеваки, и у тебя есть возможность побыть одному. В этом и есть прелесть шахмат.

Пока что мы сидели вдвоем. Можно было просто встать и уйти. Без слов. Я, собственно, и хотел это сделать, даже опустил ворот пиджака. Тем временем мой партнер, как оказалось, совсем лысый, уже успел расставить мои фигуры, белые, и теперь взялся за черные. Он даже сделал за меня первый ход: е2 – е4, классический ход. Белыми. Не успев расставить свои. Это был вызов, нет, это было приглашение, а вызов случился через несколько ходов. Нельзя сказать, что его угроза была серьезной, тем не менее нужно было как-то выпутываться. О том, что он неплохой игрок, свидетельствовал уже следующий его ход. Этот черный слон просто выводил меня из себя. Встать и уйти? С этим я не мог согласиться. Я все еще думал о бабочках и о наших генах. Что если заменить, думал я, динатриевую соль этилендиаминтетраацетата трипсином? Жесткая декальцинация клеточной поверхности, возможно, просто повреждает ее, а трипсин все-таки сработает мягко…

– Ходи.

Партия разгоралась, черные наступали, теснили на левом фланге. Я держал за голову своего короля, не находя ему места. Я понимал, что все дело даже не в повреждении поверхности. Тогда в чем?

– Что тут думать, у тебя один ход, – заверял меня лысый враг.

Это был его промах. У меня, действительно, был один-единственный ход: королем на с5. Я так и пошел. И он клюнул на это, он даже взялся за голову коня, чтобы объявить мне гарде2. Пожалуйста, объяви! И он-таки прокололся.

– Шаг!..

Моя пешка оскалила свои белые зубы.

– Фу ты, мать родная! – он всплеснул руками. – Ах, ты…

Теперь его мат слушали и зеваки, успевшие окружить нас со всех сторон. Его мат все еще стоял в моих ушах, когда меня просто жаром обдало: клон!.. Странная ассоциация: матерщина и клон, но было именно так. Клон! Я даже не слышал такого слова. Никто еще в нашем окружении его не произнес. Клонировали только растения, морковь, капусту… Но человека! Клонировать человека – это казалось безумием. Тинка бы отхлестала меня по щекам: дурак, что ли?! Даже фантасты еще не нащупали эту жилу. Я вдруг вспомнил – странная ассоциация – вспомнил Архипова, его лекцию о пересадке ядра из клеток кишечника лягушки в яйцеклетку. Это осуществил некто Кинг и что-то там у него получилось. Что если попробовать?..

– Ну, ты, брат, даешь, – сказал лысый и поскреб ногтем лысину.

Мне показалось, что закачалась скамейка. Можно ли вырастить клон человека из ядра клеток кожи или языка, или, скажем, крови? Вот вопрос! Что если попробовать?.. Когда я встал со скамьи, мне показалось, что качнулась под ногами земля.

– Ты куда? – не меняя позы, шахматный враг поднял голову и уставился на меня с открытым ртом.

Клон человека! Это был мат всем будущим моим врагам и противникам.

– Я счас, – сказал я.

Идея состояла в том, чтобы ядро нашей клетки, содержащее набор разнородных генов, скажем, черепахи (нам удалось добыть у индийских друзей геном черепахи возрастом свыше 250 лет), какого-то моллюска (северная речная жемчужница, не имеющая программы старения) и, к примеру, секвойи, живущей, как известно, сотни и даже тысячи лет, пересадить это многонациональное ядро в энуклеированную яйцеклетку. И вырастить плод! Живого ребенка, клон… Который мог бы жить, по идее, тысячу лет. Это была сумасшедшая идея! Тинка бы повертела пальцем у моего виска!

Но дело было не только в получении возможности увеличения продолжительности жизни. Все коварство этого шага таилось в другом. Хотя клоны еще и не ходили по улицам…

– Я счас, – повторил я и повернулся, чтобы уйти.

Я понимал, что эта идея может стоить человечеству жизни, что химеры и уроды заполонят пространство между землей и небом, что человек может превратиться в невиданное до сих пор на земле чудо-чудище, что…

Тинка бы своим острословым кляпом заткнула мне пасть…

– Сдаешься?! – победительно спросил беззубый рот.

Испустив радостный крик и восторженно озираясь, победитель только что разыгравшейся партии шумно зашелестел своими ладонями.

– Конечно, – улыбнулся я, и не думая сдаваться, – еще как.

Никакие взлеты фантазии не в состоянии представить даже в общих чертах последствия такого вмешательства в жизнь клеточного ядра человека. Атомному ядру такое и не снилось! Здесь нельзя торопиться: нужно быть прозорливым, умным, бережным и осторожным. Все это было понятно и дятлу, но уже тогда любопытство побеждало во мне осторожность. Любопытство мало подвластно разуму. Даже безгрешный Адам не устоял перед соблазном ощутить запах яблока. И вкус золотого налива, как известно, пришелся ему по душе. Как же нам устоять, маленьким и грешным? Мы чему угодно найдем оправдание.

– То-то, – сказал лысый победитель и тотчас потерял ко мне интерес.

А мысль моя продолжала лихорадочно биться. Экспериментировать можно бы и на бабочках-однодневках, – думал я, – на разных там мушках, жучках-паучках… Потом на мышах, на крысах… Пусть попробуют пожить дольше обычного, а мы посмотрим…

Но клонировать человека!

В моей голове был настоящий цугцванг! Или цейтнот?

Тинка бы все испортила! Хорошо, что ее не было рядом.

Но мы и без нее уверенно вступали в мир большой науки.

– И вступили? – спрашивает Лена.

– Ты же знаешь.

Глава 20

Вскоре мы были приглашены в Москву на международный съезд геронтологов. Жора встретил меня на вокзале. Мой доклад слушали, как всегда, с особым вниманием. Я еще не кончил его, когда раздались аплодисменты, а за ними хлынул жаркий поток славословий. Такого я не ждал! Тема была так актуальна, что произвела эффект разорвавшейся бомбы: клон?! В провинции?! Ну уж нет! Слово «клон» ни разу не прозвучало, но каждый о нем подумал. Природой нам дан дар воображения, видимо, поэтому мы так алчно и ненасытно впитываем в себя все запретное и таинственное.

– Слушай, – сказал тогда Жора, – ты гений…

Потом мы сидели на Арбате в пивбаре.

– Определенно, – добавил он, – ну давай, выкладывай…

Мне казалось, я был для него неплохим сотрапезником, которому он мог без стеснения рассказывать о своих успехах и трудностях. Мы говорили до самого закрытия и затем у него дома, всю ночь.

Никто уже не спорил по существу нашего открытия, не подвергал сомнению полученные факты. Во многих лабораториях мира их вскоре подтвердили и кое в чем нас даже опередили. Этого следовало ожидать, так как люди работали не в подвальных помещениях, а в хорошо оснащенных и достойно финансируемых лабораториях.

– Здесь уже ходят слухи, – сказал Жора, – что Академия Швеции рассматривает вопрос о включении цикла твоих работ в список на соискание Нобелевской премии в области биологии и медицины.

– Ух, ты! – воскликнул я, у меня, конечно, екнуло в груди. – Не может быть!

– Это переворот во взглядах на жизнь, – сказал Жора, – так что вполне может быть… Нужно все должным образом оформить и достойно преподнести. Я знаю, как это сделать, – Жора прикурил сигарету, глубоко затянулся и даже закрыл от удовольствия глаза. – Слыхал, – неожиданно сказал он, медленно выпуская из себя дым, – в Штатах кого-то тюкнули чем-то невидимым, неслыханным… Никаких следов. Интеллектом!

Я не понимал, к чему была сказана эта фраза: при чем тут какое-то интеллектуальное убийство к нашему разговору о модификации генов? Тут я вспомнил Юру. Он коллекционировал способы интеллектуальных убийств.

– Оружие, – сказал Жора одно только слово и сделал очередную затяжку. Несколько секунд он испытующе смотрел на меня, а затем добавил:

– Гены – как цель, как мишень… – Он выдержал небольшую паузу и еще раз уточнил: – Этническое оружие, понимаешь?

Я не понимал.

– Ты не думал об этом? – горячился он.

Об этом невозможно было не думать, но я покачал головой, мол, нет, не думал.

– Не думал, – повторил я вслух.

Об этом говорил весь мир, и это не могло нас не интересовать, хотя наши мысли и были направлены в противоположную сторону. Мы думали не о войне с человеком, а о битве за него.

Жора отвел от меня свой пристальный взгляд и не стал развивать тему. Дома у него мы долго не спали, болтали. Потом я откровенно зевал.