Гибель старых богов (СИ) - Чайка Дмитрий Страница 12

— А что потом, великий царь? — спросил Хумбан-Ундаш.

— А потом ты разрешишь моим проповедникам свободно с людьми общаться. Храмы зажирели у вас, наверное?

— Да, лопаются от серебра, ни одного мешка зерна не дали, когда от ассирийцев откупались.

— А вот ты думаешь, я на какие деньги войско вооружаю?

Хумбан-Ундаш задумался.

— Но это же против воли богов. Они покарают нас.

— Слушай, это тебе с моим братом поговорить надо.

— С Камбисом? — изумился эламит.

— С Заратуштрой. С ним сам Ахурамазда говорит, а значит и тебе не вредно. В голове тут же ясность появится, уж ты мне поверь, по себе знаю. И да, я как из Кермана вернусь, что-то надо будет с царством делать, уж больно большое станет. Буду страну на сатрапии делить, сам не справлюсь. Мне в Сузиане сатрап понадобится. Подходящего человека знаешь?

Хумбан-Ундаш судорожно сглотнул.

Глава 8, где войско почти торжественно возвращается домой. Элам. Год 697 до Р.Х

Без малого пятьдесят тысяч воинов возвращались в Сузы из второго бесславного похода на Аншан. Усталые голодные мужики плелись, едва передвигая ноги, когда на двадцатый день показались стены столицы. Став лагерем в предместьях, войско стало привычно ждать указаний, мечтая о сытной кормежке. Вдруг сотники подняли всех, и начали строить, ожидая командующего. Тот появился вскоре, торопливо взбежав на наспех сколоченное возвышение.

— Воины! Во дворце, подле великого царя, есть изменники. Это они погнали нас в ловушку, на крепость, полную войск, в место, где нет ни воды, ни еды. И нас должны были истребить персы, а родную землю забрали бы ассирийцы. Пока вы умирали бы под персидскими копьями, ваших жен погнали бы на рабские рынки, а ваши дома сожгли бы. Вы видели персидскую конницу?

Войско загудело, соглашаясь. Видели и прониклись.

— Вы видели, как ваши товарищи гибли, раздавленные камнями, брошенными со стен?

Войско загудело громче.

— Персидский царь не стал биться, потому что был поражен вашей отвагой под стенами Адамдуна. Он сказал, что с таким войском покорил бы весь мир.

Солдаты выпятили грудь. Самая грубая и беспардонная лесть лилась на их головы, превращая из хронических неудачников в герои.

— Он не захотел терять своих воинов в битве с такими храбрецами, и даровал каждому воину по сиклю серебра, десятникам- по три, а сотникам- по пять.

Войско разразилось восторженными криками. Они из победоносного похода на Эллипи принесли куда меньше.

— Так что мы сделаем с предателями, которые послали нас на верную смерть?

— На кол их!

— На копья!

— На куски порежем! — солдаты орали, заводя себя и стоящих вокруг товарищей.

— Двум сотням копьеносцев — взять ворота под охрану. Городскую стражу- пинками по домам. И никого не трогать, шкуру спущу. Шума! — седой тысячник вышел из строя. — берешь половину своих, окружаем дворец.

— Слушаюсь, господин!

— Остальным ждать в лагере. Я передал голове купцов, что если вечером не будет на каждый десяток по жареному барану, то я их самих на вертеле зажарю. А пока-всем вина!

Войско восторженно заорало. Они уже и забыли, как выглядит мясо, и, тем более, вино.

Полтысячи тяжелых пехотинцев шло к царскому дворцу. Шума, седой ветеран, покусывал губу, рассеченную ударом ассирийского тесака. Тридцать пять лет он воюет, но из такой задницы выбрался впервые. И он не забыл свое обещание повесить на собственных кишках ту сволочь, что погнала их на убой. Это, конечно, была фигура речи. Шума по молодости как-то попробовал исполнить свою угрозу, но выяснилось, что кишки очень скользкие, и пока освободишь их от разных пленок, то виновный оказывается дохлым, помирая от болевого шока. А если не помирал, то душить ими категорически не получалось, опять-таки из-за того, что они скользкие. А так да, звучит очень волнующе, и на неопытные умы оказывает просто магическое действие. Особенно когда это говорит ветеран, прошедший десятки схваток, с мордой, изрубленной сильнее, чем колода мясника.

Отборные бойцы в хорошем доспехе оцепили дворец и максимально убедительно попросили дворцовую стражу собраться в отдельном помещении во избежание кровопролития. Солдаты, в каждом из которых сидело по полкувшина вина, а душу грело полученное серебро, стали в коридорах, пока Хумпан-Ундаш с командирами быстрым шагом шел к покоям царя, распугивая придворных, с мышиным писком разбегающихся по своим комнатам.

— Аттану, всех евнухов найди, особенно главного. Если эту жирную сволочь упустите, на ремни порежу.

— Слушаюсь, — крепкий сотник пошел исполнять приказание.

Двери в покои великого царя были раскрыты могучим пинком, и взорам воинов предстало пикантное зрелище. Великий царь Элама Халлутуш-Иншушинак, второй этим именем, умножитель государства, владеющий троном Элама, наследник царства в Эламе, любимый слуга богов Хумпана и Иншушинака стоял на карачках и постанывал, когда в его сиятельный зад заходил конских размеров член мускулистого нубийца. Надо сказать, что однополые отношения не были чем-то из ряда вон выходящим, но пассивная роль считалась довольно позорной и воинским сословием категорически не одобрялась. Активная — сколько хочешь, в походе особенно. А вот быть женщиной для воинов было западло.

— Да убейте уже кто-нибудь эту мразь, — не выдержал командующий.

— Которую? — поинтересовались воины, в которых тоже плескалось по полкувшина натощак. Вообще, дворцовые перевороты крайне редко проводились трезвыми людьми, весь восемнадцатый век в России тому пример. Там история Империи творилась просто в пьяном угаре.

— Да обоих. Мы что, за этого дырявого свои головы клали? В ножи его! И каждый по два удара, не меньше.

Через минуту одуревший от ужаса великий царь и ни в чем не повинный нубиец лежали, жестоко исколотые кинжалами, на окровавленном ложе.

— Нарам-Суэна сюда. Скажите ему, что царь тяжело заболел и внезапно умер. — Волчьим смехом засмеялись воины, почувствовав, как впервые в жизни голова кружится не от вина, а от власти, что куда сильнее и слаще, чем все вино на свете.

Через полчаса в покои притащили трясущегося суккала, который увидел жуткое зрелище и попытался упасть в обморок.

— Эй, не трясись, — поигрывая окровавленным кинжалом, сказал Хумбан-Ундаш. — Великий царь заболел и внезапно умер, и теперь ты великий царь. Понял?

Тот затряс головой, поняв из сказанного только слово «понял» и то, что его прямо сейчас убивать не будут.

— Ну понял, и хорошо. Нам еще этого жирного кастрата судить. Будешь судить жирного кастрата?

Нарам-Суэн снова затряс головой, показывая, что да, будет, и со всем старанием.

— Слушай, а ты как царь, гораздо лучше двух последних. Посмотри, как вопросы быстро решаются, — восхитился командующий. — Нашли евнуха?

— Нашли!

— Сюда тащите!

Перед двумя десятками нетрезвых воинов бросили на колени Великого Евнуха, который совершенно не понимал, что происходит, но точно знал, что выбраться живым будет большой удачей.

— Ну что, сын гиены, рассказать тебе, о чем я думал все время, пока мои воины подыхали от персидских мечей?

Евнух молчал.

— А я тебе сейчас расскажу, гнида. Я думал, кто же рассказал покойному государю, что войско из Адамдуна ушло на юг, воевать в Керман? А еще я думал, а кто же не рассказал, как ассирийцы строят финикийские биремы на Тигре и Евфрате? А еще кто-то, наверное, хотел, чтобы войско погибло без воды и пищи, утыканное персидскими стрелами, а наши земли достались Синаххерибу? А еще этот кто-то должен был знать, что три тысячи тяжелой конницы персов растопчут двадцать тысяч моих пехотинцев и не вспотеют. Ты, сволочь, не знаешь, кто этот кто-то?

Евнух продолжал молчать, а Хумпан-Ундаш опрокинул его могучим пинком в лицо, превратив нос в кровавую лепешку.

— Я полтысячи хороших парней за один день из-за тебя потерял, жирная жаба. Самых смелых, кто в первом ряду под стрелами стоял и на стены не ссал лезть, когда им на башку кипящее масло лили. Я некоторых по двадцать лет знал, а их потом по кускам хоронили. Палача сюда!