Я Распутин - Алексей Викторович Вязовский Страница 12

— Григорий! Чтобы вечером непременно был у нас. Расскажешь, как лечил царевича.

Ага, сейчас, только шнурки поглажу. Я нахмурился.

— Что же ты рожу кривишь?!

А вот это уже грубость. Я развернулся и не отвечая, пошел прочь.

— Эй, паря, низзя так с княжной! — с облучка спрыгнул мордатый кучер, щелкнул кнутом.

Ловкий, сукин сын — самым кончиком кисть ожег. Я обернулся, потирая руку, кучер нагло скалил откормленную ряху и терпение у меня разом лопнуло. Я прыгнул к нему, схватил правой рукой за грудки на камзоле, левой за пояс. Рванул и под удивленный вскрик Станы бросил головой в сугроб у дороги.

— Охолони, защитничек!

* * *

После собрания боевой дружины, товарищ Мирон как обычно уходил вместе с Дрюней. Слабый снег падал на город, Дрюня прокручивал в голове преподанную сегодня премудрость и оттого внимательных взглядов провожатого не замечал.

Уже у Нарвской заставы Мирон вдруг остановился, придержал парня за плечо и опустил ему в карман пальто нечто тяжелое.

— Завтра. В шесть утра за тобой зайдет Цапля.

— Что завтра? — растерянно спросил Дрюня.

Он опустил руку в карман и выдернул ее, будто ожегшись — там, в драповой глубине, лежала холодная сталь пистолета.

— Завтра, — повторил товарищ Мирон. — Отомстишь за батю.

Дрюня закаменел, неуверенно кивнул, вновь полез в карман и обхватил рубчатую рукоятку браунинга.

Почти год назад, 9-го января, совсем рядом от этого места, у Нарвских ворот, винтовочная пуля догнала отца. Был он человеком работящим, искренне и глубоко верующим, так же и детей воспитал — старшего, Петра, Дрюню и трех сестер.

После похорон Дрюне пришлось уйти из Политехнического — без отцовского жалованья стало трудно, надо было работать, подрядился на ломовой извоз. И тогда же ему в голову стали приходить разные мысли вразрез с христианским «не убий», а потом друг детства Демка позвал его в кружок, где и познакомил с товарищем Мироном.

Мало-помалу к Дрюне присмотрелись и летним днем взяли за город, где научили стрелять. Такие поездки становились все чаще и вот, наконец, настоящее дело.

На следующий день, Демка, известный в кружке как Цапля, не подвел, забежал в шесть. Через час они сидели в мастерской на Псковской и слушали Мирона, разложившего на столе карту города.

— В одиннадцать часов из портовой таможни, с Гутуевского острова выедет карета. Поедет по Обводному, Петергофской, Садовой и Подъяческой. Везут в губернское казначейство три баула — золото, кредитные билеты и процентные бумаги.

«Откуда знают?» мелькнуло в голове Дрюни. «Ограбление?» догнала следующая мысль.

— Охрана обычная, восемь жандармов, двое в карете, шестеро верхами. Теперь смотрите сюда, товарищи, — Мирон развернул поверх карты нарисованную от руки схему. — Вот здесь перекресток, карета пойдет медленней. И до казначейства уже близко, охрана расслабится. Тут мы их и встретим.

Еще за час распределили роли, кому где стоять, куда стрелять. Оказалось, что Мирон и еще два товарища за последнюю неделю все улочки и переулки вокруг этого места промерили шагами и просчитали расстояния. Дрюне поручили пролетку с лошадью, стоявшую в конюшне мастерской.

— Встанешь вот тут, у ресторана Кина. Делай вид, будто упряжь чинишь, седоков отшивай. Как сядет к тебе товарищ Труба, — Мирон глазами показал на барышню в пальтишке с каракулевым воротником и муфточкой, — так сразу гони сюда. Вопросы есть?

— Так это что, ограбление?

— Ограбление это если мы эти деньги пропьем и прокутим. Но это экспроприация, и эти деньги пойдут на помощь нашим товарищам на каторге, в тюрьмах, на издание газет и листовок. Понятно?

Дрюня кивнул. В кружке много говорили об экспроприациях и он сам мечтал отнять много денег у царских сволочей, чтобы помочь рабочим, чтобы сделать жизнь свободной.

Почти в половину двенадцатого Дрюня поставил пролетку у ресторана, слез с козел и принялся ковыряться с постромками, поглядывая по сторонам. Место было тихое, немноголюдное, не сравнить с соседним Вознесенским проспектом. Кое-какое шевеление было только у дверей портерной лавки, да шедший в сторону канала крестьянин с длинными распущенными волосами ожег Дрюню пронзительным взглядом.

Дрюня поежился, поглядел ему вслед и только сейчас заметил, что тот был не один, рядом шагал широкоплечий мужик с мрачным лицом. А крестьянин, как будто почувствовал взгляд, обернулся и снова зыркнул своими глазищами, да так, что у Дрюни сердце ушло в пятки, погрозил пальцем и потопал дальше, к пешеходному мостику.

И сразу за ним из-за угла показалась карета с охраной.

Показалась, проехала перекресток с переулком и не успела скрыться за другим углом, как грохнул первый взрыв.

Дрюня подскочил, и только инстинктивно успел схватить поводья и придержать захрапевшую лошадь.

Вдоль канала валил дым и сыпались стекла, страшно кричал бившийся на земле конь.

Застучали первые выстрелы.

И второй взрыв, аж земля вздрогнула!

Упала вывеска портерной, трех жандармов сбросило с седла, лошади поднялись на дыбы.

В сторону метнулся окровавленный человек.

Выстрелы все чаще, вступила вторая группа товарищей.

Жандармы кое-как отстреливались, один присел за тумбой спиной к Дрюне, в каких-то двух десятках саженей и Дрюня полез в карман за пистолетом но вовремя спохватился, что его дело сегодня вовсе не стрелять.

Из портерной выскочили трое, товарищ Мирон на бегу выстрелил в жандарма за тумбой, тот повалился кулем, боевики подскочили к карете, распахнули двери, вытащили баулы и кинулись врассыпную.

Со всех сторон стали слышны крики прохожих и свистки городовых и дворников.

Послышался и троекратный свист Мирона — сигнал на отход.

Мимо Дрюни пронесся Цапля, на ходу закинул баул в пролетку и тут же из дверей ресторана вышла Труба, повелительно махнула рукой и села в коляску. Дрюня поклонился, бросил постромки, запрыгнул на облучок и тронул.

— Хватай их!

По другой стороне пробежал еще один боевик с баулом, стреляя за спину, ему отвечал городовой и Дрюня хлестнул лошадь еще раз, обернулся и увидел упавшего в крови Цаплю, которого добивал прикладом набежавший солдат, а офицер стрелял из револьвера во другого боевика.

На канал он свернул мимо убитых и раненых лошадей, пяти неподвижных тел на мостовой и ползущих к дому жандарма и боевика.

За обоими тянулся широкий кровавый след.

— Держи! Лови!

На мостике косматый мужик и его спутник обхватили каждый по боевику и выламывали им руки — одному с пистолетом, второму с баулом.

Последним он увидел товарища Мирона с поднятой рукой, из которой выпадал пистолет.

Свистнули запоздалые пули, за поворотом, в переулке, бухнул еще один взрыв, но Дрюня уже мчался в сторону от побоища, подгоняя лошадь вожжами, мимо