Дохлый таксидермист - Мария Самтенко Страница 12

Однако товарищ главред не проникся моим заверением и продолжил изрекать пессимистичные прогнозы. Потенциальный загул великого крестьянского поэта и любимого ученика Есенина Ивана Приблудного фигурировал в них как начало цепочки зловещих закономерностей.

Впрочем, главред слегка успокоился, когда узнал, что в Ташкент прилетает Женя Петров.

Как и я.

– Кажется, вы меня не слушаете, – нахмурился Ганс.

– Простите.

– Я говорю, ваш соавтор, Евгений Петров, мне соврал. Я только что попытался выяснить подробности насчет его смерти, и он заявил мне, что с ним не случилось ничего особенного! Ничего особенного, вы представляете?

Я поправил пенсне и взглянул на следователя. Претензии Ганса были мне не совсем понятны. Петров? Врал и скрывал? Только не он!

– Такого не может быть. Зачем Жене врать?

Кажется, я сказал это слишком резко. Ганс озабоченно потрогал усы, отпил остывший и покрытый пленочкой утренний кофе из кружки, смерил меня цепким взглядом и только после этого демонстративно закатил глаза:

– Илья Арнольдович, мне жаль, что вы не воспринимаете ситуацию всерьез. Что ж, я расскажу подробнее. С самого начала, чтобы вам было понятнее. Мы уже два месяца занимаемся делом «картофельного маньяка», и у нас уже есть два трупа и один живой потерпевший. Это Лидия Адамовна Штайнберг, глава Министерства Смерти, пользы от которой не больше, чем от всего их, с вашего позволения, министерства. Половину она не знает, а вторую половину не имеет права. Преступники у нее ходят в картофельных мешках и перчатках, и это единственная полезная информация, которую удалось узнать. Мы обшарили десять помоек и нашли этот мешок, все. Перчатки нападающий, очевидно, унес домой постирать. Ну, вы знаете.

Вообще-то Ганс мог не напоминать мне про дырявый мешок. Уж я-то в курсе, он же заставил меня снять пенсне, надел мешок на голову и сфотографировал в таком виде в целях показать Лидии Штайнберг.

– К сожалению, потерпевшая отказалась давать показания. Все, что она сказала, это «Евгений Петров, писатель». И вы знаете, – с едва уловимой иронией добавил Ганс, – какие у меня появились версии.

Я фыркнул. Кому как не мне знать про версии! Товарищ Ганс Гросс первым делом подумал, что завканц назвала имя преступника. Сначала он проверял эту версию, потом решил, что она могла перепутать соавторов, и взялся выяснять мое алиби.

А потом и вовсе предположил, что Петров мог напасть на нее. Я был возмущен и назвал эту версию идиотской. Во-первых, мой друг никогда не стал бы бить женщину. Во-вторых, он умер в Ростове и оказался в местном распределительном центре, так что он и просто физически не смог бы напасть на завканц в Москве.

Потом пришли анализы, и выяснилось, что на одежде чиновницы обнаружили чужую кровь. Ганс, разумеется, предположил, что это кровь Петрова. Он сделал запросы в Минжизни и Минсоответствия, получил несколько фотографий с Женькиных похорон и пригласил меня на опознание. А мало ли, кто там под видом Петрова. Прислали же в одну из газет фотографию Мамуляна!

На фотокарточках действительно оказался Женька. Я долго смотрел на одну: гроб, тело в гимнастерке, руки сложены на груди, половина лица до носа закрыта увядшими на жаре цветами. Ужасно хотелось коснуться его головы, поправить цветы, закрывающие страшную рану. Утешить. Уменьшить боль.

Я хотел забрать фотографию себе, но Ганс не дал. Сказал, что отдаст, когда выяснит, мог ли Петров потерять столько крови, сколько обнаружили на форме завканц.

А теперь, похоже, у криминалиста появились новые идеи.

– Давайте, товарищ Ганс. Удивите меня.

Следователь усмехнулся в усы:

– Сейчас я думаю, Штайнберг притащила кого-то, или до, или после Петрова. Скорее, до. И она там кого-то или что-то увидела. Или могла увидеть. На нее напали, чтобы запугать. И, как видите, цель достигнута. Штайнберг сидит у себя в палате и идет в полный отказ, а про Петрова тогда выдала на аффекте. Допустим, Штайнберг вела его, вся в крови, он спросил, в чем дело, и она ответила – «это кровь такого-то». Третьего трупа.

– А почему ее не убили?

– А зачем ее убивать? – хмыкнул Ганс. – Проблемы себе создавать? Все знают, что мы не сможем вытащить из нее ничего ценного. По крайней мере, официально. Вы помните шестую статью УПК СССР? Хотя откуда, вы же писатель. Так вот. Показания сотрудников Министерства Смерти, Министерства Жизни и Министерства Соответствия по обстоятельствам, ставшим известными во время исполнения ими своих должностных обязанностей, не могут быть положены в основу обвинения или иным образом использоваться в материалах уголовного дела. У меня эта шестая статья как кость в горле. Поэтому я хочу, чтобы вы поговорили с вашим соавтором и убедили его сотрудничать.

Он серьезно взглянул мне в глаза. Ждал. Наверно, мне следовало кивнуть и пообещать, но…

– Я не могу это гарантировать, Ганс, – сказал я, опустив взгляд. – Раньше я мог бы пообещать за Женю как за себя. Точнее, не за него или за себя, а за «писателя Ильфа и Петрова». А теперь нет.

Я знал, что он спрашивает не столько и не сколько про соавторство. Но не думать об этом было невозможно.

Пять лет без Петрова. А есть ли писатель?

У Жени было два удачных сценария, военные очерки, фельетоны, очаровательная ироничная пьеса «Остров мира» и две книги на стадии набросков. Может, и еще что-то, о чем я не знал. У меня, не считая фельетонов и ежемесячных очерков, были три наброска под романы и странная работа в соавторстве с Приблудным, где мы вроде как пытались написать поэму, но стихи сочинял только Ваня, а я выступал в качестве мотивирующей и пинающей силы, и основная проблема заключалась в том, что перед тем, как пойти мотивировать Ваню, мне требовалось как-то начать мотивировать себя.

В результате этих процессов у нас получалось не умереть с голоду и не пойти в дворники. Ни я, ни Женя не могли похвастаться чем-то законченным. Батальных полотен в обозримом будущем тоже не ожидалось. Пожалуй, мне очень хотелось признать, что двум половинам писателя «И.А. Ильф и Е.П. Петров» следует функционировать вместе. Но я не имел права решать ничего один – безоговорочное право «вето» другого было основой нашего сотрудничества.

Пять лет назад было. А как же сейчас?..

Я