Товарищ "Чума" - lanpirot Страница 12

[1] «На поле танки грохотали» — (другие варианты песни — «По полю танки грохотали» и «Танкист») — советская военная песня. Песня сложена во время Великой Отечественной войны. Представляет собой переделку старой донбасской песни «Молодой коногон», созданной в начале XX века, где рассказывается о гибели рабочего на шахте. Впервые песня о коногоне прозвучала в 1936 году в фильме Леонида Лукова «Я люблю», где её поют молодые донецкие шахтёры.

https://www.youtube.com/watch?v=xGbyMAeY704

Глава 5

С какого хрена в районе боевых действий разъезжают на реально раритетных моциках гребаные реконструкторы, никак не укладывалось у меня в голове. Или это у особо отмороженных нацгвардейцев, буквально преклоняющихся перед нацистской атрибутикой Третьего Рейха, напрочь чердак унесло? И они решили полностью на фашистскую форму перейти? Или это немецкие наемники, решившие немного поиграть в войнушку на нашей территории в поганых дедовских мундирах?

Но, нет, как-то не укладывался подобный бред у меня в голове. Слишком уж натуральным всё выглядело. Как могло бы быть в действительности во время войны, окончившейся восемьдесят лет назад. Всё-таки от современных реконструкций завсегда «попахивает» какой-то ненатуральностью, что ли. А здесь — на редкость полное погружение, как будто меня действительно в прошлое забросило.

Пока я внимательно следил сквозь прищуренные веки за заезжающими во двор «фрицами», градус истерии достиг в избе немыслимых пределов. Мамашка, оказалась сухощавой женщиной лет сорока, довольно приятной наружности. Она носилась с причитаниями по хате из угла в угол, как угорелая выдирая себе волосы на голове, явно не представляя к чему приложить усилия.

Её дочурка — ну очень симпатичная стройная девчушка, явно не старше двадцати пяти, напротив, проявляла чудеса выдержки и благоразумия. Первым делом она бросилась ко мне, и резко встряхнула, как будто бы пытаясь привести меня в чувство.

— Товарищ, очнитесь! Товарищ! — громко шептала она, продолжая трясти меня с неимоверной силой. — Немцы! Надо уходить! Ну, очнитесь же! Пожалуйста!

Изображать из себя овощ больше не было никакого смысла. Я распахнул глаза и резко уселся на жалобно скрипнувшей кровати. Акулинка, явно неожидающая от меня подобной прыти резко сдала назад и застыла в некотором отдалении.

Её мамаша тоже застыла «на полушаге» соляным столбом, что-то беззвучно шевеля губами.

— Какие немцы, красавица? — первым делом произнес я, пытаясь выдернуть руку из мертвой (в самом прямом смысле этого слова) хватки закоченевшей старухи.

Но холодные костлявые пальцы ведьмы, несмотря на всю их видимую хрупкость, казалось, были сделаны из крепчайшей стали. Мне никак не удавалось освободить свою руку — даже ладонь уже успела посинеть.

— Очнулся, болезный… — неожиданно громко выдохнула мамаша. — Как всё не вовремя — за живого красноармейца немцы с нас точно две шкуры спустят… И сила ушла…

— Мама, заткнитесь! — зашипела Акулинка, вновь подскакивая ко мне. — Товарищ, с вами все в порядке.

— Всё в порядке… — заторможено произнес я. — Всё, кроме немцев. Откуда здесь эти ряженые?

— Ой, вы совсем ничего не помните? — Акулинка прижала руки к лицу. — Осколочное в голову у вас было, и контузия сильная.

— Контузию помню… Немцев нет…

— Вам спрятаться надо! — Девчушка подхватила меня под свободную руку, пытаясь поднять с кровати.

У неё это практически поучилось, но… Застрявшая в железной спинке кровати рука, на которой продолжала висеть мертвым грузом окоченевшая старуха-колдунья, дернула меня назад. Не удержавшись на ногах, я вновь плюхнулся задницей на заскрипевшую панцирную сетку.

— Я бы рад спрятаться… — Я виновато улыбнулся и пожал плечами. — Но вот ваша бабушка меня не хочет отпускать. Понравился, наверное… — Как обычно не к месту «пошутил» я. Привычка, что ли, дурацкая такая.

— Ой, мамочки! — Испуганно взвизгнула девчушка, неожиданно рассмотрев, какой неразлучной парой мы стали с её бабулей.

Ну, вот, опять из меня «черный юмор» сплошным потоком попер. После двух лет войны, пропитался я этими специфическими шутками по самое небалуйся! Хорошо еще, что вслух этого не сказал.

Девчушка затравленно выглянула через окно во двор, куда уже стремительно закатывались мотоциклисты. А затем собралась с духом и попыталась разогнуть застывшие пальцы бездыханного тела своей бабки-колдуньи. Но не тут-то было — с ними даже я со своей мужской силой совладать не смог. А ей и подавно не удалось.

Времени что-либо предпринять совсем не оставалось — реконструкторы, облаченные в плевые куртки цвета «фельдграу»[1] и серо-пепельные штаны уже соскакивали во дворе с мотоциклов, глуша своих железных коней. Они с хозяйским видом лениво разбрелись по сторонам, ни капли не опасаясь нападения.

Я неожиданно вспомнил, как один из моих учеников-школьников, тоже увлекающийся реконструкцией времен ВОВ, рассказывал, что только с 1942-го года брюки солдат германской армии начали шить из того же сукна цвета «фельдграу», что и полевые куртки. Чем мне могла помочь эта информация, я тоже пока не понимал. Но чувствовал, что все происходящие вокруг меня события связаны между собой каким-то странным образом.

— Oh Stefan! Hier gibt es tolle Hühner! — Донеслась с улицы немецкая речь на явно выраженным «байрише» — баварском диалекте. — Heute Abend gibt es zum Abendessen tolle sommerliche Geschnetzeltes Züricher Art!

[О, Стефан! Здесь водятся отличные куры! Сегодня на ужин у нас будут отличные летние гешнетцельтес по-цюрихски! (нем.)]

Черт! Да это на самом деле немцы! Голову даю на отсечение! Мало кто и даже из настоящих фрицев, способен так смягчать твердые согласные, а мягкие произносить еще мягче, как истинные баварцы. Именно из-за этого байриш многим немцам кажется милым и дружелюбным, даже если его носитель натурально пышет гневом.

Только мне эти наглые рожи, что по-свойски гоняли кур на хозяйском дворе, совсем не показались белыми и пушистыми. Похоже, что именно в этом вопросе Акулинка была со мной полностью согласна — вон как глазенки грозно сверкнули и брови «насупились». Дай ей волю, и она этих гансов недоделанных на куски порвёт голыми руками!

Бежать уже было поздно с такой-то ношей, да, в общем-то, и некуда. Так что к тому моменту, когда хлопнула входная дверь, и в избу, с выражением брезгливости на лице ввалился лощеный и раскрасневшийся от жары не слишком возрастной обер-лейтенант, девчонка успела сунуть