Виктор Тюрин - Ангел с железными крыльями Страница 13

— Так я пойду?

— Погодите, не спешите! Я вам еще не все рассказал. Вы знаете, Сергей Александрович, что один из ваших задержанных, покупатель коллекции, это довольно известный в воровских кругах аферист, по кличке Броня. Когда‑то имел антикварную лавку. Довольно хорошо разбирается в старинных монетах, коллекционной посуде, фарфоре. Так вот, он собирался развести этих лапотников, как последних лохов. Деньги, которые у него были с собой, все как одна, фальшивки.

— Фальшивки?! Хм! Сколько ему лет дадут?

— Нисколько. Броня заявляет, что бумажник не его, и он о нем ничего не знает. Он жулик опытный, бумажника при нем не взяли, так что мы ему ничего объявить не сможем.

— И вы его просто так отпустите?

— Увы! К сожалению, никаких прямых улик по отношению к этому преступнику не имеем.

— На нет, как говориться, и суда нет!

Следователь, по его виду, видно хотел что‑то спросить или сказать мне, но вместо этого достал часы, щелкнул крышкой, посмотрел на циферблат, а потом сказал: — Знаете, у меня для вас еще кое‑что есть. Где‑то,… минут через десять приедет профессор за своей драгоценной коллекцией. Он очень хотел вас лично поблагодарить. К тому же, вы не забыли, что вам полагается награда?!

— Не забыл.

За время ожидания мы успели выпить по стакану чая с сушками, которыми вперемешку с городскими сплетнями потчевал меня следователь, пока не открылась дверь, и не вошел Антон Павлович Иконников. Увидев меня, он остановился в явном замешательстве. В следующую секунду из‑за его спины раздался перестук легких каблучков, и в проеме двери появилась… его родственница. В воздушном белом платье, с легкой улыбкой на лице, но стоило ей увидеть меня, как улыбка сразу померкла.

Следователь, вскочивший с места и собравшийся представить нас друг другу, увидев реакцию профессора и его племянницы, растерянно молчал, не понимая создавшейся ситуации. Первой вышла из оцепенения девушка. Нахмурившись, она раскрыла свой ридикюль, резким жестом извлекла из него конверт, сунула его в руки профессора, развернулась, бросив на ходу: — Я жду вас, дядюшка, в экипаже, — вышла из кабинета следователя. Затянувшуюся молчаливую паузу прервал крайне удивленный следователь:

— Господа, а что собственно происходит?

Я промолчал, поэтому отвечать пришлось профессору: — Э — э…. Извините ее невежливость, господа и давайте вернемся к цели моего прихода, — он повернулся ко мне. — Нас так толком и не представили друг другу. Иконников Антон Павлович. Член — корреспондент, профессор. Читаю лекции в Петербургском университете по курсу словесности.

Я вытянулся, щелкнув каблуками, хотя был одет в гражданское платье, затем вскинул подбородок, развернул и без того широкие плечи, а затем представился: — Богуславский Сергей Александрович.

Профессор бросил на меня удивленный взгляд.

— Мне кажется, когда вы приходили ко мне, то назвались…. Впрочем, это неважно. Главное, что вы сделали для меня! Большое вам спасибо, Сергей Александрович. Причем даже не столько лично для меня, сколько для русской нумизматики! Вы вернули… — и он, от избытка захлестывающих его чувств, махнул рукой. Затем после короткой паузы продолжил. — Впрочем, что вам мои стариковские восхваления! Держите! Это вам! Вы заслужили!

При этих словах он вручил мне конверт.

— Эх, голубчик! Меня сейчас просто переполняет чувство признательности! Может нам опрокинуть по этому случаю пару рюмочек коньяку?! — я отрицательно покачал головой.

— Тогда может в другой раз? Скажем,… насчет вечера пятницы.

— К сожалению, никак не могу. Извините меня.

Профессор искренне огорчился, затем дал мне свою визитку и попросил телефонировать ему, как только найдется свободное время, после чего попрощался и ушел. Я посмотрел на следователя, а тот в свою очередь посмотрел выразительно на мой конверт, который я до сих пор держал в руках.

— С прибытком вас, Сергей Александрович.

По его выражению лица и хитрой улыбке было нетрудно понять, но что он намекает.

— Нет вопросов. Куда и когда?

— Да прямо сейчас. Время самое что ни есть обеденное. Знаю тут недалеко одно местечко, где мясо готовят просто божественно.

Дома я посчитал деньги, лежащие в конверте. Их там оказалось намного больше обещанной премии. Целых пять тысяч рублей.

"Не думаю, что они перепутали. Видно решили, подобным образом, спасителя коллекции отблагодарить. А мне и лучше!".

ГЛАВА 3

Утром принесли телеграмму от сестры, в которой сообщалось, что та прибывает на следующий день, утренним поездом. Выглянул в окно. Весь вчерашний день бродили из стороны в сторону хмурые тучи, обрызгивая улицы мелким, частым дождем, а сегодня на всю ширь небес сияло весеннее солнце, отражаясь в подсохших лужах.

Приехав на вокзал, я только успел выйти на перрон, как издалека раздался, приглушенный расстоянием, протяжный свисток и люди, все как один, повернув головы в сторону сигнала, застыли в ожидании. Спустя несколько минут, когда состав стал медленно подходить к перрону, все вдруг начали суетиться, перебегая с места на место. Наконец паровоз, окутанный парами, остановился. Станционный смотритель трижды ударил в медный, начищенный до блеска колокол. Я неторопливо направился к нужному мне вагону, но только начал искать сестру глазами, как увидел, что она уже сама бежит мне навстречу. С разгона кинувшись на грудь, она уткнулась лицом мне в пальто.

— Привет, сестренка! Как доехала? — сказав заготовленную фразу, я замер, так как понял, что это отнюдь не вспышка радости. Выждав немного, осторожно спросил. — В пути все нормально было?

В ответ раздалось еле слышное сопение. Осторожно погладив ее по спине, я тихо сказал:

— Наташа, здесь не самое удобное место для разговора. Можем поехать ко мне, а если хочешь, закинем твои вещи в пансионат, после чего посидим в кафе или ресторане. Там обо всем и поговорим. Идет?

Оторвавшись от меня, она подняла полные слез глаза и, кривя рот, хотела что‑то сказать, но не смогла и только кивнула головой. Я подозвал носильщика, который забрав ее вещи из вагона, пошел следом за нами к стоянке прокатных экипажей. По дороге она немного успокоилась и сказала: — Извини, Сережа. Я крепилась, а как увидела тебя, так и….

— Ты так по мне соскучилась, что при виде меня от счастья расплакалась?

Она попыталась улыбнуться, но потом покачала головой и с какой‑то тоской в голосе ответила:

— Нет, Сережа.

— Так в чем?

Наташа отвела взгляд, и некоторое время молчала, потом посмотрела на меня:

— Понимаешь, Сережа,… мне кажется, что я никогда не смогу его полюбить. Никогда! Дома, с тоской, я ждала его прихода и наполнялась радостью, когда он уходил. Теперь же со страхом думаю, что мне придется жить с ним бок обок долгую — долгую жизнь. Знаешь, от этих мыслей у меня в душе все переворачивается и слезы наворачиваются на глаза. Я становлюсь просто сама не своя! Радости нет….

— Ясно. А что мама?

— Она за меня переживает. Я вижу и чувствую это, но при этом все время твердит, что он выгодный жених, что он станет поддержкой и опорой на моем жизненном пути…. Я понимаю, что она хочет мне добра…. Но я не люблю его! И все тут! Помнишь, ты тогда говорил, что у каждого должен быть выбор?

— Говорил.

— Так вот. Я тоже хочу, чтобы у меня был выбор. Леша говорит…. — тут она резко замолчала, потом стала медленно краснеть, при этом старалась не смотреть на меня.

— Так что говорит Леша? — спокойно спросил я, старясь смотреть на спину извозчика, чтобы как можно меньше ее смущать.

Минуту она собиралась с духом.

— Он как‑то сказал мне, что надо отбросить старорежимные правила и устои, которые ставят женщину в унизительное положение рабы своего мужа. Еще он говорил, что самодержавие скоро рухнет, и на его обломках будет построен новый мир, где все будут равны. Как ты думаешь, Сережа, такое может быть?

— Знаешь, Наташа, не думаю, что это правильные мысли. Гм! Как тебе сказать…. Идея может и неплохая, только вот ее исполнение будет настолько грязным, что после этого переворота нескольким поколениям людей придется отмываться от грязи и крови.

Какое‑то время она внимательно на меня смотрела, а потом вдруг спросила: — Ты не согласен с его словами?

— Просто так это не объяснишь, поэтому скажу тебе по — другому: нельзя строить свое счастье на несчастье других людей. Ничего хорошего из этого не получится. Теперь понятнее?

— Извини, но я в этом совсем не разбираюсь. Может, ты и прав, — какое‑то время она молчала, потом сказала. — Хоть я и привыкла к тебе другому, но когда ты так говоришь, то кажешься мне совершенно чужим человеком.

— Наташа, я и есть не тот человек, которым был твой брат. Пойми это.

— Извини меня, Сережа, ради бога! Я… я все время забываю о твоем ранении! Ой! Господи! Какая же я страшная эгоистка! Все о себе и о себе! — и она вдруг начала копаться в своей сумочке. Наконец она извлекла конверт и протянула мне. — Там письмо от мамы и деньги. 50 рублей.