Василий Звягинцев - Не бойся друзей. Том 2. Третий джокер Страница 13

– Ты хочешь сказать, что инцидент с «Гебеном» в Царьграде и следующая попытка нашего уничтожения «молнией» исходят не от тебя? – приподняла тонко очерченную бровь Сильвия.

– Именно это я вам и говорю! Я никогда не поднял бы руку на своих друзей, людей, бывших гостями Замка и столь многому меня научивших. Всё, что я себе позволил – лишь показать вам всем собственную способность управлять мировыми процессами, причём уже после того, как вы приняли моё предложение заняться более интересными и безопасными делами за пределами расползающейся ткани Бытия. То, что я решил совершить в первой и второй реальностях, никак не затрагивало ваших интересов и должно было спасти то, что ещё возможно спасти.

– Реинкарнация британского неоколониализма как способ спасения России, – насмешливо загнул длинный костлявый палец Удолин. – Оригинально. Уничтожение всего, что дорого твоим «друзьям» как метод объяснить им степень твоего уважения. Если им нечего будет больше любить, придётся любить тебя. Прелестно. Но, увы, дражайший, настолько не ново, что просто скучно.

Он протянул вперёд кулак с загнутыми четырьмя пальцами.

– Разрешаю тебе загнуть пятый, – очень жёстким, даже беспощадным голосом, каким, наверное, разговаривал Ашурбанипал со своими клевретами, сказал Константин Васильевич. – Что за неожиданный шаг, способный рассеять все наши сомнения, ты придумал? Впрочем, лучше оставь нас в покое до утра, мы все очень устали, и сам разберись, что же за неведомая сила вмешалась в твои гениально-безупречные планы? А главное – зачем? От кого ты нас спас, и что мы будем делать дальше? Надеюсь – вместе. Ибо глупо и бессмысленно продолжать спор о курице и яйце, когда неведомый враг выламывает двери твоего дома…

Удолин сказал всё, чтобы перегрузить оппонента «Белым шумом». Не так много труда это составило тому, кто опроверг силлогистику Аристотеля задолго до того, как тот её создал.

Неизвестно, сколько триллионов рефлекторных связей задействовал Замок, чтобы Арчибальд – его эффектор — сумел прекратить этот симпосион и распрощаться с гостями самым милейшим, в его понимании, и взаимоприятным (как ему казалось) образом.

Глава двадцатая

– Знаешь, Михаил, – вдруг придержала за локоть Басманова Сильвия, когда они вышли из каминного зала, в которым перед ними вещал, изображая из себя нового «Властелина мира», Арчибальд, – мне нужно с тобой серьёзно поговорить.

– О чём? – сделал вид, что удивился, Басманов. – Как власть в отряде делить будем? Тебя это волнует? – Он вдруг впервые обратился к ней на «ты», а раньше положение и возраст будто бы мешали.

– Волнует, – тихо и спокойно ответила она, чтобы не услышали шедшие впереди Катранджи, Уваров и профессор, говорившие о своём. – Сейчас расходимся по своим комнатам, через полчаса выйди на лестничную площадку.

Тон у леди Си был такой, что спорить не хотелось, да и нужды не было. В любом случае – она для него «старшая сестра». А в «Братстве», как в нормальной биологической семье, случиться в личных отношениях может всякое, но младший брат старшим всё равно не станет. Это вам не армия, где иногда лейтенант (в понятиях Басманова – поручик) обгоняет полковника.

А вдобавок Сильвия очень легко, одновременно нежно и уверенно коснулась пальцами его ладони.

Басманов переоделся в так и не ставшие ему по-настоящему привычными джинсы и майку с короткими рукавами, открывающими руки, в недружественные объятия которых мало кому хотелось бы попасть. Полковник с первого дня в отряде рейнджеров на «Валгалле» понял, что теперь спортом заниматься надо без дураков(иначе просто не выдержишь сержантской муштры), в назначенное время вышел из комнаты. Свой любимый с германской войны «парабеллум» на всякий случай сунул сзади под ремень. Не помешает, пусть просто как атрибут офицерского достоинства. Сильвия появилась через минуту. Точная женщина. Она была одета легкомысленно. Возможно, чтобы дезориентировать того (или тех), кто за ними вздумает наблюдать. Очень открытый сарафанчик, в вырезе которого вольно покачивалась нестеснённая галантерейным изделием грудь. Басманов, несмотря на совсем другой настрой, слегка удивился. Сколько он знал леди Спенсер, она всегда одевалась достаточно строго, и эта часть её тела специального внимания не привлекала, ему как-то не приходило в голову задумываться, что именно скрывается у неё под жакетом или платьем. Полковник вообще всякой ерундой интересовался не слишком, имел слабое представление о «размерах», не мог в отличие от приятелей навскидку отличить третий размер от четвёртого. Зато славился на фронтах умением попадать в наблюдаемую цель вторым снарядом, обходясь без классической «вилки»[19]. На его взгляд, достаточная компенсация. Дурак, кто, засмотревшись на женские сиськи, иногда крайне эффектные, пропускает нечто более важное. Михаил заметил, что не только груди «мадам» освободила (может, им, женщинам, снять свою «сбрую» так же моментами хочется, как солдату – размотать портянки), но и бёдра у неё выглядят шире обычных. Значит, там пистолетные кобуры, пусть и изготовленные по форме тела. Два пистолета, не меньше, чем «девяносто вторые» «беретты». Или нечто примерно того же размера.

Басманов был человек, умеющий мыслить в любой обстановке и не поддающийся слишком броским очевидностям. В боковом кармане юбки Сильвии почти в открытую лежит портсигар. Курящей женщине вполне уместно держать его именно там, раз больше негде. Любой понимающий человек (если Арчибальда можно отнести к таковым) сразу сообразил бы, что владеющей блок-универсалом почти раздетой даме совсем ни к чему таскать под юбкой два килограмма стреляющего железа. Значит, она уверена, что Арчибальд и Замок в целом не подозревают о функциях её золотой игрушки? Если так – это великолепно! Тогда две «пушки» у бёдер – отвлекающий маневр, очевидное доказательство и её «боеготовности», и безвредности для того, кто обладает высшими, на его взгляд, возможностями. Пусть веселится, воображая, что люди всё так же примитивны, раз даже в недрах Замка полагаются на свои примитивные пистолеты, считая их некими амулетами, способными от чего-то спасти.

Она посмотрела на него яркими, до невозможности откровенными и, как показалось наивному полковнику, «старому солдату, не знавшему слов любви», очень добрыми глазами. Ну, действительно, старшая сестра, без всяких посторонних смыслов.

– Сейчас мы немного покатаемся, не спрашивай меня ни о чём, делай то, что я буду показывать только жестами, – шепнула Сильвия на ухо Михаилу во время поцелуя в щёку, так тихо, что и на расстоянии сантиметра он едва услышал. Басманову этого было достаточно. Несколько десятков раз, наверное, Шульгин под настроение заводил ему патефонную пластинку американского певца Дина Рида под названием «Война продолжается». Александру очень нравилась мелодия и слова, и родившемуся полувеком раньше Басманову она в памяти засела. Хорошая военная песня, в строю исполнять можно.

Для него война всегда продолжалась. Но сейчас – в более приятном варианте, чем зябкой, дождливо-снежной весной шестнадцатого года. Вот тогда штабс-капитан Басманов усвоил, что офицерская шинель впитывает в себя до ведра льющейся с неба воды, а самые лучшие сапоги промокают насквозь через два часа.

Сильвия для любого из нескромных наблюдателей, хоть из своего отряда, хоть включённых Арчибальдом, мастерски изображала женщину, охваченную страстью и ни о чём больше не думающую. Разве что решившую, для обострения чувств, предварительно показать любовнику прелести места, где они оказались. Неважно, чьей волей и по какой причине. Радуйся, мол, жизни, пока есть такая возможность, «на том свете не дадут…».

Они заглянули в самый знаменитый среди «братьев» вымышленный и воплощённый Шульгиным бар, с витражами обнажённых наездниц. Басманову «модели» понравились, но сама идея, будто такие красавицы способны получать хоть какое-то удовольствие от строевой посадки (даже для позирования, а не реальной скачки на галопе), в своих эфемерных туалетах или вовсе без них, вызвала у него добродушную, но уничтожающую критику.

– Александра Ивановича я понимаю. Не одну ночь в душещипательных беседах провели. Весь он в этих картинках сублимировался…

Сильвия сначала удивилась чересчур научному слову, не совсем подходящему стилю старинного строевика, потом вспомнила, что он артиллерист, а значит, познаний в химии не чужд.

– Со мной бы посоветовался, я в седле с двенадцати лет. Эту вот фею, – он указал на самый эффектный из витражей, – лучше б в дамское седло посадить. И достовернее вышло бы, и куда соблазнительнее…

Сильвия прикинула и согласилась. Вот тебе и батарейный командир, ничего, кроме кадетского корпуса, училища и шести лет войны, не видевший. Она вспомнила этого же Басманова, только что «завербованного» в Константинополе. Нет, всё правильно – иным он и не мог быть, если из сотни тысяч беженцев Новиков с Шульгиным выбрали именно его. И ни разу не имели оснований усомниться в правильности выбора.