Игорь Денисенко - Ронин Страница 13

Какое-то щекотание, легкое как дуновение ветра в моём кармане меня насторожило. Цапнув сквозняк рукой, я ощутил в своей ладони маленькую грязную скользкую ручку.

— А-а-а! Отпусти! Больно!

Хозяин руки метр с кепкой, упал на землю извиваясь и пачкая грязными подошвами ботинок мои брюки. Норовя стукнуть меня по голени, причем кепка с него не свалилась, по-прежнему закрывая его лицо.

— Ты куда это полез паршивец?

— По што дитя обижаешь? — Наступила на меня серая личность дыхнув самосадом из козьей ножки. При этом козья ножка переместилась из одного уголка рта в другой.

— Помогите! Помогите! — Заголосил «дитё» чувствуя, что пришла помощь. — Убивают!

— Где?

— Кого?

Заинтересовались в рядах.

— Урядника зовите!

— Урядник! Урядник!!

Я сплюнул. Мне ещё урядника не хватало, и отпустил мальчишку. В кармане он всё равно ничего не взял. Не было в этом кармане ничего. Мальчишка тут же встал на четвереньки и ящеркой скользнул средь ног прохожих. Только его и видели. Серые личности, коих стало уже двое опустив руки в карманы галифе грудью пошли на меня.

— Ты смотри господин хороший! Детей не забежай, а то ответить придется.

— Ладно, ладно. Проехали.

Отвернувшись от «папаш» карманника, я побрел своим путем выискивая взглядом галантерейные ряды. Галантерея меня не интересовала вовсе, но как правило где-то поблизости должен был быть ломбард. Серые личности, как я отметил, двинулись вслед за мной, особой заинтересованности не выказывая. Наоборот, таращась по сторонам. Ага, так я и поверил, что его хомуты заинтересовали. Интересовал их мой фанерный чемодан. Он с головой выдавал меня как личность целиком не здешнюю. Да и весил чемодан не мало. Не смотря на то, что вещей там было раз-два и обчелся, книги занимали в нем приличное место, как не рисковал я, но расстаться с недочитанными книгами было выше моих сил. Риск заключался, в том, что первый встречный околоточный мог заинтересоваться ими и всерьез. Не из-за их замечательного содержания а по причине гораздо прозаичней. Изданы они были в советское время, кое ещё не наступило, и отсутствие в них ятей бросалось в глаза. Ну, что ж, кто не рискует, тот живет не всегда дольше, но всегда скучнее.

Долгожданный ломбард не замедлил появиться. Я с облегчением вздохнул. Есть традиции, которые не меняются с течением времени. Где торговля, там недостача, недостаток средств купли продажи был всегда. Лавки менял, стояли ещё в древних храмах, помнится, разгонял их оттуда некто кнутом, или не кнутом. Но сдается мне их даже танком не разгонишь. Да и держат ломбарды личности вечные с гордым орлиным профилем и пейсами. И они везде. Я представил себе ломбард где-нибудь на острове Врангеля. Что он там мог принимать и менять? Тюлений жир у чукчей на водку менять? Это запросто.

Добротная дверь оббитая железом тяжело поддалась. Суровая пружина сварливо скрипнула, но всё же запустила меня в затхлую пыльную лавчонку с грязными стеклами зарешеченных окон.

Не порядок. Я огляделся в полумраке и увидел хозяина. К моему разочарованию, его профиль орлиным не был, по ходу дела не было у него профиля. Шарик с какой стороны не рассматривай он кругом одинаковый. Над лицом хозяина явно потрудилось татаро-монгольское иго. И почему такие лица принято называть рязанскими? Лицо круглое и красное как кирпич, хоть блины жарь.

— День добрый хозяин!

Поприветствовал я объёмистое тело.

— И тебе не хворать.

Туша вроде и не шевельнулась, но я уверен зорко разглядела меня. И почему-то сразу всё про меня решило. И обращение на ты к незнакомому человеку, и пренебрежительный тон, указывали на моё незавидное положение, и на то, что прибыли от меня хозяин не увидел. А потому интереса не проявил, и считал моё появление пустой тратой своего драгоценного времени. Что ж, подтвердим имидж, подумал я, выковыривая пальцем из потайного кармашка перстенек без камня.

— Милейший, тут со мной оказия приключилась, камешек с перстенька выпал, — сказал я повертев его в пальцах. Чемодан я опустил на пол у прилавка, готовясь долго и отчаянно торговаться.

— Ну так и иди к ювелиру, — буркнул хозяин, слегка изменившись в лице. Вроде как улыбнулся.

— Был уже у ювелира, — подтвердил я, — Но он заломил такую несусветную цену.

Что. Одним словом, я решил, что выгодней его продать.

— Так и продал бы ему…

— Ну, я не сразу продать решился. Стесненные жизненные обстоятельства толкнули меня обратиться к вам. Шел вот мимо..

— Ты грамотный?

— А что?

— Читать обучен? Написано «Ломбард». Вещи принимаются в залог. А если уж не выкупишь, тогды пеняй на себя.

— Ладно, милейший, сколько бы вы могли ссудить мне за него.

Хозяин оторвал-таки неподъемное тело от лавки застеленной древним и ветхим ковром. Объемистая ладонь сцапала мой перстенек и поднесла к глазам. Повертев перед лицом, по которому сейчас было видно, что оно предельно загружено умственной работой, так что даже сальные железы выпустили через кожные поры свои избытки, хозяин что-то покумекал про себя и наконец решил.

— Ну пожалуй оформим. Пятнадцать рублей дам.

Я кивнул, понимая, что торговаться с этим лицом бессмысленно. Всё равно, что айсбергу в рупор кричать, чтоб уступил дорогу Титанику. Встречал я уже таких людей, плавали знаем. Хотя за перстенек рублей двадцать пять получить я рассчитывал.

Достав из под прилавка бронзовую пепельницу с жеванным гусиным пером и листок желтой бумаги, ростовщик окунул перо в чернильницу и поднял отекшие глаза на меня.

— На чьё имя оформлять будем?

— Лазарев Игорь Николаевич.

Хозяин неожиданно быстро заскрипел пером.

— Где проживаем?

— Да ещё не где. Я тут проездом.

— Ах, проездом. Пачпорт покажи.

— Да вот не захватил я с собой паспорта.

Далее случилось нечто из ряда вон выходящее. Хозяин сделал ещё более скучное лицо и цапнув лапой чернильницу убрал её под прилавок, левой рукой умыкнув незаполненный бланк — расписку.

— Что это значит?

Напрягся я.

— Перстенек отдай!

— Какой перстенек? Пошел вон, — отмахнулся от меня лавочник как от назойливой мухи. Красное тяжелое лицо килограммов на шестьдесят было исполнено скукой, превозмогая которую, хозяин всё же оторвал своё седалище от лавки и поднялся оказавшись на голову выше меня.

— Ты что?! Не понял? Пошел вон тебе говорят! Или помочь?

Таким наглым образом меня кидали первый раз в жизни. Кровь прилила к моему лицу.

А рука непроизвольно потянулась назад нашаривая рукоятку аигути за поясом. Видимо это движение лавочнику не понравилось и он рявкнул:

— Ванька! Ванька, беги за урядником! Тут шантрапа подозрительная отирается!

— Бегу! Митрофан Палыч! Бегу! — Пискнуло из-за шторки, за хозяйской спиной.

На миг из-за занавески проявилось заморышное лицо Ваньки и пропало. Быстрый топоток ног, хлопанье двери и приглушенные крики Ваньки донеслись с улицы.

— Урядник! Урядник! Палыч зовет!

Сосиски хозяйских пальцев протянулись к моему воротнику. Левая же рука уже откидывала широкую доску прилавка. Окинув плотное тело взглядом, я понял, что так просто этого мамонта не свалить и залепил раскрытой пятерней ему по глазам.

Митрофан от неожиданности охнул, попятился назад, и вернулся на лавку припечатав её чугунным задом. Г де-то на улице забренчали чем-то по мостовой. Небось урядник своей «селедкой» по камням задевает, сообразил я. Но уходить вот так запросто оставив всё как есть я не собирался. Поэтому выхваченный из-за пояса нож был приставлен к заплывшему глазу.

— Перстень отдал! Быстро!

Рука Палыча с готовностью извлекла его из кармана жилетки, где обычно носили часы. Прибрав его левой рукой, я продолжил.

— Деньги где? Паскуда! Деньги давай!

— Там.

Перст указал куда-то в угол конторки. В жестяной банке из под чая денег оказалось до обидного мало. Высыпав наличность в карманн, я решительно откланялся. А попросту подхватил свой чемодан и опрометью выскочил на улицу.

Стыдно. Стыдно боевому офицеру имеющему медаль за отвагу, бежать от какого-то жандарма. Но я как тот «голубой воришка», который стыдился и воровал. Стыдился бежать, но бежал. Бегать мне раньше часто доводилось. Через линию фронта и обратно.

Der — лягушка, Das — болото, шлеп, шлеп. Угадайте кто это?

Армейская разведка. Жаль только награды свои я оставил в 45 году. В аккурат десятого мая, сложил в коробочку и написал письмо. «Дорогая моя! Вот мы и дожили до светлого праздника! Дня победы».. В общем, прощальное письмо. Так как меня в очередной раз нашли и мне пришлось уходить дальше в прошлое.

Всё это мелькнуло в моей голове пестрыми картинками, никак не соотносящимися с происходящим. Была у меня такая странность в минуты опасности думать на отвлеченные темы. Особенность эта была прошита в моём подсознании на уровне инстинкта. Благодаря ей, разум мой оставался холодным, что выживанию весьма способствовало.