Андрей Дай - Поводырь. Часть вторая. Страница 13

— Дочка-то хоть — любимая? — пробасил Безсонов, подумав, видно, о том же, о чем и я.

— А хто иё знат, Астафий Степаныч. Бают — страшненька. Личико, как у лисички, ножки прямые да маленьки. Туземцы-то больше широколицых, да штоб ноги колесом выбирают… Глаза аще шоб — будто гвоздем нацарапаны, а китайка у их страшненька, значицца…

Казаки, совсем заскучавшие без дела, с энтузиазмом принялись обсуждать знакомую тему, а я всерьез задумался о тесте незадачливого князька. Какого он, интересно, мнения о цивилизованности русских? Если, так же как и прочие китайцы, считает нас дремучими северными варварами, то может много чего себе нафантазировать и кинуться спасать любимую доченьку. Что в нем перевесит? Опасение устроить дипломатический инцидент, лишиться половины гарнизона и, весьма возможно, звания, или страх за здоровье и честь дочери?

Мориц рассказывал, что в заставе на Борохудзире гарнизон был не меньше полутора тысяч человек. С пушкой, которой самое место в музее. У меня тоже не "Гиацинты", но все-таки лет на сто пятьдесят помоложе. И именно эта, запомнившаяся брату, бронзовая каракатица, навела меня на мысль озаботиться собственной артиллерией.

Так вот. Сколько маньчжурских солдат здесь? И есть ли у них хоть что-то сравнимое с моими шестифунтовками? Численность туземных "эскадронов" комендант пикета Кактын Табатты себе прекрасно представляет. И их воинскую силу тоже. А вот с русской армией он наверняка еще не сталкивался. Как много воинов он рискнет вывести в поле? И куда? Я, наверное, взял бы пару сотен лихих кавалеристов, да рванул бы к стоянке Турмека. Хотя бы в расчете на то, что пришельцы с севера не посмеют напасть на циньских солдат. С другой стороны, приз, в случае успешного штурма русского форта, уж очень лакомый. Не удивлюсь, если за трофейные орудия, этого безвестного коменданта с самых задворок огромной страны, могут и генералом сделать. Плюс — политический аспект. Изгнание соперника со спорной территории, ежели правильно подать это в докладе непосредственному руководству, может и в Пекин вытолкнуть.

И последний вопрос нашей викторины "Поле чудес", едрешкин корень. Нам-то что делать, если китайцы придут на выручку Турмеку?

Не то что бы я сомневался в возможность разбить двинувшийся к форту маньчжурский отряд. Думаю, при большом желании, можно притащить пушки и растарабанить и пограничный, как-то невнятно укрепленный, пикет. И, наверное, я даже смогу оправдать свои действия перед Дюгамелем. Брат же смог, когда хулиганил на Борохудзире. Только есть одно "но"! О-но мне надо? Оккупировать Монгольский Алтай с его богатейшими залежами серебра? Хорошая идея! Только это полностью перечеркнет мои планы по отделению как бы никчемных южно-алтайских земель от АГО. Даже при условии, что я как-то переживу самоуправство, останусь на своем посту, и не отправлюсь заведовать исправлением Имперских законов на Камчатку. И какова вероятность, что генерал-губернатор, под которым и так кресло качается, не вернет мои завоевания, или не обменяет на какую-нибудь условно плодородную долину?

Ну, допустим, все сошло мне с рук. Я объявил о существовании огроменных запасов серебра под хребтом. Царь пожал мне руку и повешал орден во все пузо. Потом сюда приедет Фрезе… Бр-р-р-р… Если и отхватывать кусок, то уж точно не для того, чтоб тут горный начальник развлекался.

И еще одна тема для размышлений — сколько русских солдат, не важно — евреи они или поляки, останется гнить в этой земле ради благосостояния, даже не России, а только царской семьи? Готов ли я заплатить такую цену? Именно я, поводырь Германа Густавовича Лерхе, захватчик и оккупант из будущего, потому что смерть этих людей ляжет на мою совесть. И еще потому, что именно я сидел с ними за одним костром, ел одну с ними пищу и полз одной и той же тропой. Потому, что умрут те, чьи лица я помню.

В тот момент я вдруг осознал всю беспредельность отваги и нерушимую твердость веры армейских офицеров. Отправить знакомых тебе людей умирать, по той лишь причине, что ты веришь в необходимость этих смертей. И иметь отвагу смотреть им в глаза, отдавая приказ. Вот где чистилище, сравнимое с тем, что мне удалось покинуть, прорвавшись в прошлое!

Пока размышлял, передал подзорную трубу казакам, а сам повернулся спиной к укутанному пороховым дымом и пылью форту. Съехал чуточку по глинистому пригорку, сел, пристроил спенсерку на коленях и смотрел в глубину вяло колышущихся ветвей тальника. И вдруг, то ли заметил, то ли почувствовал, что кусты тоже смотрят на меня. Четко различил два болшущих желтых глаза, которые, не мигая, пялились на меня из зарослей.

Медленно-медленно я нашарил карабин и взвел курок. Одного быстрого взгляда хватило, чтоб удостоверится — в прорези блестит краешек латунной попки патрона, а значит оружие готово к стрельбе. "Хорошо, хорошо", — прошептал в глубине головы Гера, и я, заворожено повторил за ним одними губами: "Хорошо, хорошо".

И так и повторял, будто заклинание, высмотрев, наконец, и лопушки кругленьких ушей, и богатые стебельки совершенно кошачьих усов. Потом уже проявились, проступили среди играющих со светом и тенью веток черные и рыжие полоски. И я, боясь шумно вздохнуть или слишком резко двинуться, увидел любопытного молодого, с мокрой от недавнего купания мордой, тигра. На Алтае! Всего в паре сотен километров от того места, где в двадцать первом веке появятся искусственно выращенные газоны и совершенно европейского вида жилые корпуса домов отдыха вокруг здоровенного открытого бассейна с аквапарком.

Наверное, даже носорогу я не удивился бы, и что удивительно — обрадовался, как этому грациозному и невероятно редкому животному. Любопытный кот замер всего в десятке человеческих шагов, и, наверняка, мог добраться до меня в два прыжка. Но и я, сжимая в руках чудо современной технологии — американский многозарядный карабин, едва ли промахнулся бы. И я прекрасно себе представлял, какие жуткие раны наносит тринадцатимиллиметровая свинцовая пуля.

— Ваше превосходительство! — гаркнул чуть ли не прямо в ухо Безсонов. — Они отступают. Отходят, басурманы! Выстояли наши мальчишечки! Выдюжили, парнишоночки!

— Идут сюда? — краешком рта проговорил я, отчего-то не желая разорвать вдруг образовавшуюся связь между нашими с тигром глазами.

— Чегось? Я говорю, Турмешка к родным кибиткам побёг, Ваше превосходительство! С минуты на минуту здеся будут… Едрить твою… Этож тигра!

Очарование спало. Я поднял ствол и пальнул, не целясь, куда-то над головой полосатого разведчика.

— К бою! — напрягая голос — в ушах звенело от неожиданно громкого звука выстрела из короткого ствола. — Командуйте, сотник.

— Экак, — крякнул Степаныч, вместе со мной дождался, пока травяные шторы укроют в одно мгновение исчезнувшего зверя, и засуетился, расставляя стрелков. С ними в одну шеренгу встал и я. Лишний ствол не помешает.

Казаки, как мне показалось, спокойно заняли места в двух шеренгах. Передняя линия встала на колено. Именно к ним я и присоседился. Опасался, что ноги от страха станут дрожать и это повлияет на меткость. Но сердце, после "свидания" с полосатым котом, еще в полусжатом состоянии, так что, удивляясь сам себе — совершенно не боялся.

Краем глаза успел заметить, как рядом опустился на колени шкафообразный Безсонов. В его руках десятифунтовое ружье кажется мелкашкой из студенческого тира. Но это, конечно, свойство рук, а не винтовки.

Что только не лезет в голову. Островерхий край приклада неприятно упирается в бедро, глаза высматривают в клубах пыли серые контуры приближающихся врагов, а размышлял о том — успеет ли молодой тигр сбежать из прибрежных зарослей до того, как небо вздрогнет от залпов…

— Тооовсь, — орет сотник. Левое ухо сразу заложило. Звуки стали доноситься, как в плохо дублированном кинофильме — с некоторой задержкой.

Воинство Турмека давно уже нас заметило. Остатки эскадрона начали разворачиваться в атакующую дугу. Нас, тонкую линию стрелков, преграждающих путь к родным стойбищам, они в серьез не воспринимали. Ну, да. Мы же не прячемся за валами, а от того кажемся легкой добычей.

Их, по крайней мере, раза в четыре больше. Гера тут же любезно подсказывает, что каждому из нас нужно успеть сделать по четыре выстрела за пару минут. Потом лава сомнет, растреплет строй. Начнется свалка, где все решит сабля. И револьвер.

За себя не беспокоюсь, а вот возможна ли такая скорострельность у казачьих дульнозарядных фузей — понятия не имею. Так и не удосужился узнать.

До орды, старательно подгоняющей усталых лошадей, шагов шестьсот. Руки вспотели и скользят даже внутри тончайших перчаток. Хочется, чтоб уже началось. Нет, жажды крови — нет. Просто — раньше начнешь, быстрей закончишь.

— Ну, братишечки! — медведем ревет Безсонов. — С нами Господь! Пали!