Сергей Шкенёв - Параллельные прямые Страница 13

— Слушай, Изяслав Родионович, когда выберемся отсюда, познакомишь нас? Стой, Изя, положи пепельницу. Конечно же — пусть живёт. Я имел в виду вживую встретиться.

Ладно, на этот раз бить Лаврентия не буду. Хотя и стоило бы. Я же помню недавнее увлечение нашего шефа поэтами. Вот гнида! И ведь ещё молодых сманивал, обещая райские условия и стопроцентно надежную маскировку переселения. А в итоге? Да нет никакого итога. Хоть бы кто строчку написал. А ещё говорят — душа поёт, душа поёт. Ни фига она без тела петь не хочет. Мотивации нет. Вот псалмы, те да… те получаются. Нет уж, пусть живут долго и счастливо, дай им Бог здоровья.

Да я и сам почти поэт. Не верите? Ваше право. А, к примеру, Баркова читали? Что? Нет, конечно, сам стихи не пишу, так, эпиграммы иногда. Но идею подбросить и вдохновить — это с удовольствием. Вот Вы говорите — музы. К Анне Ахматовой, возможно, и музы приходили. Но у Ивана Семёныча я побывал лично. Да точно Вам говорю. А у меня и книга с автографом есть. Вот как помрёте — заходите, покажу.

— Как ты думаешь, — Берия поставил пустую чашку на стол, — найдёт Гиви «Пижму»?

Житие от Гавриила

А что её не найти? Нашёл. Вот она, родимая, показалась вдалеке на исходе третьего часа полёта, когда я уже начал беспокоиться, хватит ли нам бензина на обратную дорогу. Дымит-то как. Там что, котлы вместо донецкого антрацита старыми сапогами топят? И ведь прёт кораблик точно в сторону Маточкиного Шара. На всех парах, пользуясь отсутствием льдов. На орден капитан рассчитывает. Да, но по моим расчётам они должны были уже Новую Землю пройти. Заблудились?

Самолётик быстро, с бешеной скоростью в сто двадцать километров в час, догнал «Пижму», и, как заправский топ-мачтовик нарезал круги, проносясь над палубой. Выскочивший народ придерживал шапки, рассматривая необычное явление.

— Гавриил Родионович, — крикнул Бабушкин, — приготовьтесь к бомбометанию.

Оно мне надо, своих бомбить? Но на всякий случай вынул из необъятных карманов три гранаты.

— Я пошутил, товарищ Архангельский! — Бабушкин оставил штурвал и замахал руками. — Надо вымпел с запиской сбросить.

За отсутствием вымпела, на палубу полетел старый валенок. Там его подобрали, почесали себе ушибленную макушку, изучили послание и побежали на доклад к капитану. Который принял правильное решение, и судно сбавило ход, предупредительно просигналив гудком. Бабушкин сделал ещё один облёт и повёл «Шаврушку» на посадку. Приводнившись, мы были встречены набивающимся в родственники дельфином.

— Деда-деда-деда-деда….

— Куда прёшь, зараза? Не забыл я про тебя. Лучше швартовый конец подай.

«Внучек» послушно сплавал и принёс в зубах обрывок каната.

— Зачем отгрыз? Я же весь просил. Уйди с глаз моих долой. Не мешай.

На палубе нас уже ждали. Худощавый моряк сделал шаг вперёд и представился:

— Капитан Чучкин. А Вы, наверное, комбриг Архангельский?

Я небрежно поднёс руку к лётному шлему и поздоровался, попутно оглядывая палубу. Где они «Мир» спрятали? Уж не вот в ту ли цистерну?

— Здравствуйте, Борис Николаевич. Да, это я Архангельский. Где тут у вас глубоководный аппарат?

— Вы гальюн имеете в виду, товарищ комбриг? — Уточнил капитан.

— Хм…, и его тоже. А маленькая подводная лодка, что в Мурманске грузили, где она?

— Не было никакой лодки, товарищ комбриг, — удивился Чучкин, пропуская нас вперёд на трапе. — Вот, цистерну, с мазутом для Певека, взяли попутным грузом. И документы на неё имеются. Хотите посмотреть?

— С документами позже разберёмся. И Сагалевича у вас нет?

— Может и есть, — пожал плечами капитан. — Но тоже надо бумаги смотреть, а они у начальника конвоя в каюте заперты. Но у меня есть запасной ключ. А вот, кстати, и наш "глубоководный аппарат". А я пока за ключом схожу.

— Борис Николаевич, — крикнул я вдогонку капитану, — там у меня, рядом с самолётом, дельфин плавает. Распорядитесь, что бы его шоколадом угостили. У вас на корабле он есть?

— Есть, — грустным голосом ответил Чучкин. — Спирта нет, а шоколад есть.

И ушёл. А Михаил Сергеевич смотрел в его спину с немым вопросом, недоумевая, как это на судне в Ледовитом океане нет спирта. Вернулся Чучкин только через полчаса, когда мы с Бабушкиным уже устали ждать и попросту разлеглись на полу корабельного сортира. А что делать? Ноги устали. Жрать после свежего воздуха хочется. Тут не до глупых буржуазных условностей. Мы, пролетарьят, Народ простой, трюфеля ботфортом не хлебали. Разве что…. Нет, не было в том французском обозе трюфелей. Да хоть у Дениса Васильевича спросите….

— Ой, что вы, товарищи, — засуетился вокруг нас капитан «Пижмы», как переспелая смольненская институтка при виде кавалергарда. — Вам же тут неудобно. Пойдёмте я покажу каюту товарища Кандыбы.

— Дурака Кандыбы, — уточнил Бабушкин.

— Ой, как Вы сказали?

— Дурака, говорю, — повторил лётчик. — Его в Мурманске в психбольницу отправили. На почве хронической трезвости помешался. Сначала в чертей из маузера стрелял, а потом ангелов видел.

— Радость-то, какая! — Неожиданно тонко, по-бабьи, воскликнул капитан и умильно улыбнулся, при этом молитвенно сложив ладони.

— Ангелов видеть — радость?

— Нет, то что меня от него избавили.

— Всё так плохо? — Поинтересовался я, поднимаясь с пола.

Чучкин стёр улыбку с лица, всхлипнул, и принялся жаловаться на свою горькую судьбинушку. На то, как в Мурманском порту начальник конвоя запретил грузить на борт канистры со спиртом. Потом устроил собственноручный обыск экипажа, и выбросил в море найденные горячительные напитки. Как молотком сломал радиостанцию, подозревая радиста в сокрытии в ней заначки. Как провёл ревизию медпункта, безжалостно изымая любые настойки. Но кульминацией всего, стало требование заменить спирт в компасе водой, дабы избежать пьянства на рабочем месте.

— Мы потому так далеко к норду и ушли, — жаловался капитан. — Вот только недавно курс подправили. Завхоз самогон для компаса изготовил. И ещё осталось. Отобедать не желаете? А дельфинчика вашего я сам покормил. Представляете, ему больше всего понравились сардины в прованском масле. Экий гурман и проказник.

Неплохо, однако, питаются полярники. И это в стране, в которой совсем недавно отменили карточки на хлеб. А чего он сам-то такой тощий?

— А в царском флоте, не доводилось ли Вам служить, товарищ Чучкин? Речь у Вас несколько старорежимная.

— Ну что Вы, товарищ комбриг, — польщено засмущался капитан. — Я вообще первый раз в море вышел, по приказу партии. Родом я из самых что ни не есть пролетариев Ярославской губернии. Но к флоту с малых лет приверженность имею и причастность. Служил я в Гельсингфорсе, в ресторане у господина, простите, гражданина Кюба, официантом. И из разговоров флотских офицеров постиг морскую премудрость. Думаю, что и в бою управился бы с крейсером.

— Да? — Усомнился я в капитанских способностях.

— Что крейсер, и броненосец поведу. Не сомневайтесь, товарищ Архангельский, — уверил меня Чичкин.

— Вот как? Тогда я сообщу товарищу Каменеву, что нашёл командира нового крейсера для Тихоокеанского Флота.

Чичкин побледнел и покачнулся. Бабушкин успел подставить плечо.

— Ну что Вы так, Борис Николаевич? — Укорил я капитана. — Не стоит так радоваться. А давайте и в самом деле перекусим? На сытый желудок и документами займёмся.

Легко сказать — займёмся. Я, безобразно осоловевший и объевшийся, лежал на двуспальной кровати под шёлковым балдахином и тупо пялился на запертый сейф. И что мне этот балдахин? Нет, это Кандыбе зачем он понадобился? И постельное бельё подозрительное. С кружавчиками. К чему это я? Да ни к чему. Просто кровь от мозгов прилила к желудку, и мысли в голове ползают одинокие и простейшие. А главная из них — как мне открыть сейф? Нет, не так…. Главная — вздремнуть бы пару часиков.

Уснуть мне не дал вежливый стук в дверь. Я разрешил войти, и на пороге показался сухонький старичок, за спиной которого маячили штыки конвоя.

— Что такое? — спросил я у вохровцев.

— Вы просили Сагалевича найти, — пояснил один из бойцов. — Вот мы и привели.

— Хорошо, свободны. — отпустил я конвойных и предложил старику присесть.

Он опасливо посмотрел на роскошное ложе, на мои громадные унты поверх тончайшего шёлка покрывала, и осторожно присел на край соседнего стула. Я тоже сел. Нехорошо разговаривать с пожилым человеком лёжа. Это Марат мог принимать аристократок, моясь в ванной. Но что вы хотите от пламенных революционеров?

— Значит Вы Сагалевич?

— А Вы знаете другого? Я Вам так скажу, гражданин начальник, если найдётся на этом забытом старым Яхве ковчеге ещё один Соломон Сагалевич, то мне таки будет приятно с ним поздороваться. Ну где ещё могут встретится два старых еврея, как не на плавучей тюрьме в получасе ходьбы от Северного полюса? Вы таки не будете утверждать, что везёте нас на Западный полюс?