Элис Манро - Луны Юпитера (сборник) Страница 13

– Ну да, да. – Похоже, эта тема увлекала его куда меньше, чем Лоренса.

– А вы небось подумали, что здесь кругом невинность, – обратился Лоренс к Лидии. – Невинность! Как же!

Лидия поднялась к себе, чтобы взять двадцать пять центов, проигранных на последнем кону. Выходя из комнаты в темный холл, она заметила, что у окна стоит Юджин.

– Хоть бы не заштормило, – выдавил он.

Лидия остановилась рядом с ним и тоже посмотрела в окно. Луна пряталась за дымкой тумана.

– Ты не у моря вырос? – спросила она.

– Не-а.

– Но если успеть на четырнадцать тридцать, все будет нормально, да?

– Надеюсь. – Он, как ребенок, не стеснялся своего страха. – Только бы не утопнуть.

Лидия вспомнила, что в детстве тоже говорила «утопнуть». Почти все взрослые и определенно все дети, кого она знала, говорили именно так.

– Не волнуйся, – сказала она убежденным материнским тоном. Спустилась в кухню и отдала карточный долг.

– А где Юджин? – спросил Лоренс. – Наверху, что ли?

– В окно смотрит. Беспокоится, как бы не начался шторм.

Лоренс хохотнул:

– Скажите ему – пусть спать ложится и не берет в голову. Он у вас за стенкой. Просто предупреждаю, а то он, бывает, орет во сне.

Лидия впервые увидела Дункана в книжном магазине, где работал ее приятель Уоррен. Она ждала Уоррена, чтобы вместе пообедать. Он побежал за курткой. И тут вошел покупатель, который попросил Ширли, тоже работавшую продавщицей, найти для него «Персидские письма»[9]. Это и был Дункан. Ширли повела его за собой к тому стеллажу, где стояла книга, и в тишине магазина Лидия услышала, как он говорит, что для «Персидских писем», наверное, трудно найти место. Куда их отнести: к романам или же к политическим очеркам? Лидия почувствовала, что он, произнеся эти слова, обнажил в себе определенную черту. Он обнажил потребность, которую Лидия считала характерной для покупателей книжных магазинов, – потребность выделиться, показать себя эрудитом. Впоследствии, оглядываясь назад, она пыталась вновь представить его беспомощным, слегка заискивающим, неуверенным. Вернулся, надев куртку, Уоррен, поздоровался с Дунканом, а когда они с Лидией вышли на улицу, шепнул: «Железный Дровосек». Они с Ширли скрашивали себе рабочие будни, давая прозвища покупателям; Лидия уже знала, что существуют Полный Рот Дикции, Адвокат Горошек и Колониальная Герцогиня[10]. Дункана прозвали Железным Дровосеком. Она подумала, что причиной этому стало его гладкое серое пальто и серо-стальные волосы, хотя в юности он, вероятно, был блондином. В самом деле, он ведь не отличался ни худобой, ни угловатостью, не скрипел суставами. Наоборот, он был гладким и вальяжным, держался приветливо, с достоинством; кожа чистая, ухоженный, весь сияющий.

Прозвище она от него утаила. И не призналась, что видела его в книжном магазине. Дней через десять они познакомились на какой-то издательской вечеринке. Дункан ее не вспомнил, и она решила, что тогда, в магазине, он попросту ее не заметил, потому что был занят разговором с Ширли.

Лидия недоумевает: благодаря чему он забрал себе такую власть? Благодаря кому – и так ясно. Ей хочется понять, благодаря чему и в какой момент… когда произошла перемена, когда были отброшены и гордость, и здравый смысл?

Обычно Лидия доверяет своей интуиции. Доверяет своим суждениям, когда у нее в мыслях возникают приятель Уоррен, его подруга Ширли, случайные знакомые, как, например, хозяева семейной гостиницы, и мистер Стэнли, и работяги, с которыми она играла в карты. Ей представляется, что она видит чужие побудительные мотивы; даже самой себе она не признается, до какой степени полагается на собственные, ничем не подкрепленные теории, на беспочвенные подозрения. Но стоит ей только задуматься о коллизии с Дунканом, как она делается глупой и беспомощной. Представься ей такой случай, она многое смогла бы объяснить, потому что способность объяснять у нее в крови, но она не доверяет этим объяснениям, они ей не помогают. С таким же успехом она могла бы, обхватив голову руками, с воем опуститься на землю.

Забравшись в кровать, она с полчаса почитала. Затем встала, чтобы сходить в туалет. Было уже за полночь. Свет нигде не горел. Она оставила дверь приоткрытой, чтобы на обратном пути не включать лампочку в коридоре. Дверь в комнату Юджина тоже была приоткрыта, и, проходя мимо, Лидия услышала тихие, осторожные звуки. То ли стон, то ли шепот. Лидия вспомнила слова Лоренса, что Юджин орет во сне, но эти звуки издавались не во сне. Она знала, что он не спит. Лежа на кровати в темной комнате, он наблюдал, он звал ее к себе. Это было любовное приглашение, такое же откровенное и беспомощное, как и его исповедь о страхе, которую Лидия выслышала у окна. Она прошла к себе в комнату, затворила дверь и заперлась на крючок. Но уже понимала, что в этом нет необходимости. Он бы никогда в жизни не попытался к ней войти; в нем не было настырности.

Потом она лежала без сна. Перемены были налицо: она стала чураться приключений. Но ведь вполне могла бы пойти к Юджину, а еще раньше могла бы подать знак Лоренсу. В прошлом она бы так и сделала. А может, и нет – по настроению. Теперь такое казалось невозможным. Она была укутана, обернута в несколько защитных слоев скучного знания. Само по себе это неплохо: ум остается незамутненным. Когда размышления не подпитываются желанием, они могут сделаться более тонкими, более неспешными.

Она представила себе этих мужчин в постели. Если рассуждать логически, более других подошел бы ей Лоренс. Примерно одного с ней возраста, предсказуемый, явно с опытом тайных свиданий. Да, грубоват, но это не должно было ее оттолкнуть. Он бы действовал энергично, осторожно, немного самодовольно, деловито и внимательно, а в решающий момент сумел бы ее предупредить: хоть шуткой, хоть забавным оскорблением, хоть прямым сообщением о положении дел.

Юджин не увидел бы в этом необходимости, хотя его воспоминания испарились бы даже быстрее, чем у Лоренса (намного быстрее, потому что Лоренс, который своего не упустит, потом все же задумается о каких-нибудь нежелательных последствиях, против которых нужно бдительно держать оборону). Опыта у парнишки, вероятно, не меньше, чем у Лоренса; наверняка девушки и женщины уже не один год откликались на зов, который услышала Лидия, на эти безыскусные исповеди. Юджин, вероятно, щедр на ласку, подумала она. Благодарный, самозабвенный любовник, окружающий женщину такой добротой, что она даже не пикнет, когда он уйдет. Не попытается его заарканить, не будет ныть. Это достанется тем мужчинам, которые что-то скрывают, противоречат себе, обещают, врут, издеваются. Забеременев от такого субъекта, женщина начнет засыпать его отчаянными письмами, признаваться в беззаветной любви, а то и мстить. А Юджин так и будет уходить свободным, наивным, счастливым чудом любви, пока не решит, что настало время жениться. Тогда он найдет себе неказистую девушку-мать, вероятно даже, чуть постарше, попрактичнее. Остепенившись и сохраняя верность, он предоставит жене заправлять всеми делами; у них будет большая католическая семья.

А Винсент? Лидия не могла представить его с такой же легкостью, как двух других: звуки и движения, и голые плечи, и приятно теплую кожу; мощь, напряжение – и миг беспомощности. Думать о Винсенте в таком же ключе ей было неловко. Зато теперь он стал единственным, о ком она размышляла с неподдельным интересом. Ей вспоминалось, как он предупредителен, немногословен, остроумен, как безропотно принимает свою участь. Лидию привлекали как раз те черты, которые отличали его от Лоренса и свидетельствовали, что всю свою жизнь он будет работать на Лоренса (или ему подобных), а не наоборот. Нравилось ей и то, что отличало его от Юджина: ироничность, терпение, сдержанность. Таких мужчин она видела в свои детские годы на ферме, очень похожей на его ферму; такими из поколения в поколение были мужчины у нее в роду. Она понимала его жизнь. Чувствовала, что с ним откроются двери к тому, что она знала и забыла; откроются закутки и пейзажи тех мест. Дождливые вечера, бухты и кладбища, и черемуха в углах забора, и зяблики. Она спрашивала себя, не это ли чувство наступает после многих лет голода и неуемности – возвращение к нежным фантазиям?

Или же ей просто открылась истина о том, чего она хотела, в чем нуждалась; вероятно, ей следовало давным-давно найти такого, как Винсент, влюбиться и выйти замуж; вероятно, следовало сосредоточиться на той частице себя, которая осталась бы довольна такой судьбой, и забыть про все остальное?

И быть может, ей следовало остаться в тех краях, где любовь ждет наготове, а не уезжать туда, где ее приходится изобретать снова и снова, не зная, достанет ли на это сил.

Дункан рассказывал ей о своих бывших подругах. Деловитая Рут, бойкая Джуди, живенькая Диана, элегантная Долорес, заботливая Максин. Лоррейн – златовласая, пышногрудая краса; полиглотка Мариан; неврастеничка Кэролайн; Розали – неугомонная, цыганистая; Лоис – талантливая, меланхоличная; безмятежная светская львица Джейн. Как бы он теперь описал Лидию? Лидия – поэт. Замкнутая, нелепая, посредственная Лидия. Да и поэт из нее посредственный.