Василий Лягоскин - Тайна пролива «Врата скорби». Том третий Страница 13

– Не начинаем! – тряхнул головой полковник, наконец-то соединивший в голове то самое видение бесконечно тонкой нити и миллион квадратных метров шатра над городом.

– Что так?! – совсем не по уставу удивился тракторист.

– Будем, Анатолий Николаевич, модернизировать наше производство, – улыбнулся Александр, – помнишь, как ты издевался надо мной; советовал построить кусок пластмассы по стойке «Смирно!», и командовать им?!

– Так я же, товарищ полковник…, – тракторист даже побледнел.

– Успокойся, – еще громче рассмеялся Кудрявцев, – я пошутил – насчет твоих слов. А насчет команд… Как ты думаешь, получится у меня так «поговорить» с вот этим (он похлопал по теплому боку десятикубового танка, полного жидкой пластмассы)?

– О чем?! – поразился Анатолий, и, скорее всего, все вокруг.

В мастерской, кстати, было не меньше двадцати человек; рядом с командиром, конечно же, Оксана и неизменная Мария Котова с блокнотом, и ручкой наготове. А еще – с сумочкой, в которой было много что полезного.

– Доставай-ка калькулятор, Марья Васильевна, – распорядился полковник, – подсчитай нам, какой толщины будет пленка, если содержимое вот этой емкости размазать по всему куполу?

– На миллион с лишком квадратов? – ахнул пораженный тракторист.

– Вот, Александр Николаевич, – Котова ничему не удивлялась; она дисциплинированно барабанила по клавишам калькулятора, – примерно одна сотая миллиметра.

– Ну, можно сделать и потолще, – Анатолий на удивление быстро успокоился, и первым включился в обсуждение фантастической, как он совсем недавно считал, теории, – вы еще, товарищ полковник, прикажите ей вспениться – без всякого компрессора. Хотя бы раз в десять.

– Принимается, – к изумлению Никитина Кудрявцев кивнул вполне серьезно, – но все равно, друзья, как-то страшновато жить под зонтиком таких размеров, если он толщиной всего в десятую часть миллиметра.

– Да уж, – глубокомысленно протянул профессор Романов, – хотелось бы чего-нибудь посолидней. Хотя, думаю, тех же коров с баранами купол должен выдержать.

– Выдержит, – даже рассмеялся полковник, – не сомневайся, Алексей Александрович. А теперь представь такую картину… все представьте. Вот вырос над нами такой сверхтонкий зонтик, а заданная программа продолжает действовать. Из второго танка по трубочке продолжает поступать пластмасса – непрерывным потоком – и наш купол растет – в толщину. Заканчивается очередной танк, и вот у нас уже две десятых миллиметра; десять танков, и толщина уже больше миллиметра. И так далее – пока не получим нужной толщины. Хоть целый метр! Или больше…

– Здорово! – тут же попытался поверить в предложение командира Никитин, – а вы, товарищ полковник, сумеете «объяснить» пластмассе, как это делать – расти без перерыва, образуя монолит с заданными свойствами.

– Попытаюсь, Анатолий, – рассмеялся полковник, – тебя же вот научил вести научные дискуссии без мата и размахивания руками. А замечание твое исключительно своевременное и точное. Прежде, чем попытаться «командовать» пластмассой, надо эту саму команду продумать. А если конкретней – очертить круг тех «плюшек», которыми будет наделен купол. Наружный слой понятно – защита; от всего возможного, и невозможного. Прочность, отпугивающие свойства…

– Еще и солнечная батарея, – влез в разговор комендант, – это же представьте только – миллион квадратных метров аккумулирующей поверхности… да еще при таком солнце!

– Торговать ей будешь? – тут же повернулся к нему Никитин, – не лопни от жадности.

– Запас лишним не бывает, – Ильин тоже не обиделся на тракториста; на него давно уже никто не обижался – понимали, что излишняя горячность парня проистекает от искреннего желания быть полезным обществу.

– В общем, так, – подвел черту Кудрявцев, – испытания откладываем до завтрашнего утра. Сейчас по расписанию обед. Зинаида Сергеевна (он нашел взглядом главную повариху города) обещала сегодня изумительные отбивные из овец… из местных овец, летающих, и… ну, это к аппетиту никакого отношения не имеет. Как оказалось, их мясо ничем не отличается от обычной баранины. И что-то подсказывает мне, Александр Леонидович (теперь под его взглядом застыл Хохол), что скоро ты будешь угощать нас местным молоком.

Его голос построжел; стальные командирские нотки согнали улыбки с многих лиц, и заставили вытянуться в струнку всех; даже вальяжных от поздней беременности Оксану, Бэйлу и Таню-Тамару.

– А теперь задание для всех. Думаем, вспоминаем, мечтаем…

– О чем, Саша, – дотронулась до его рукава Оксана.

– О том, каким ты хотела бы видеть все вокруг, – Александр Николаевич приобнял жену за плечи, и обвел рукой пространство, на которое солнце продолжало изливать гигантское количество злой энергии, – все – температуру, влажность, общую атмосферу… Может, что-то с Земли, с нашего прошлого… или будущего…

Следующим утром – по календарю города четырнадцатого сентября первого года – свободного места в мастерской практически не было. За дверью толпились те, кто в этот день тоже был свободен от дежурств, и кто опоздал занять лучшие места.

– Пойдемте отсюда, – усмехнулся командир, – есть место попросторней. Там уже все готово к эксперименту.

Внушительная процессия, облаченная в камуфляж (даже дети… точнее – в первую очередь дети!) потянулась за своим предводителем мимо приведенного в относительный порядок парка, огородов, покрытых длинными навесами, а затем полей, где такие навесы построили выборочно – там, солнце могло повредить посевам. Наконец, перед полковником выросли стены пустого ангара, над которым дежурила смена Северного поста. Точнее, ангар был пуст еще вчера; теперь же здесь сновали люди; Сергей Благолепов, бывший священник, командовал разворотом танка с пластмассой; второй – пустой, как догадался Кудрявцев – выезжал в широко распахнутые ворота. А в углу, совсем недалеко от входа, была уже выстроена несложная конструкция, в которой (об этом полковник не догадался – знал; сам вчера вечером утверждал чертеж этого агрегата) уже ждали его «команды» десять кубометров жидкой пластмассы. Конструкция стояла на невысоком фундаменте. На него Кудрявцев и запрыгнул – чтобы видеть всех.

– Ворота не закрывайте, – крикнул он Благолепову, сопровождавшему пустой танк.

А потом на пару минут задумался; быстро пролистал листочки, что рано утром вручила ему Маша Котова. И с широкой улыбкой начал речь… точнее разговор с товарищами.

– Если мы сможем воплотить все, что вспомнил и придумал практически каждый из вас, друзья мои, начал негромко, – то рай сдохнет от зависти – столько мы все себе пожелали.

Звенящую от напряжения тишину разбавили волны смешков, пробежавшие от одного края толпы, и обратно. Тишина, что установилась почти сразу же, была уже не тревожной; она словно источала доброжелательность, готовность внимать и оказать помощь командиру – если такая помощь понадобится. Как оказалось, он эту помощь уже получил.

– Два часа читал ваши записки, – признался полковник, – это интересней самого захватывающего боевика. А потом думал… да, Анатолий, как Чапай!

– И что надумали, товарищ полковник? – выкрикнул тракторист, словно получивший разрешение.

– Подумал, что у меня слов не хватит, чтобы передать все ваши мечты, ваши пожелания вот сюда, – он похлопал по внушительному баку, в котором (показалось ему) дрогнули, и приготовились «внимать» десять кубометров пластмассы, – а вот передать чувства, что родились и окрепли вот здесь (теперь он похлопал по собственной груди, и там тоже отозвалось готовностью), я сумею внушить. Своими чувствами; а лучше – одним воспоминанием из собственной молодости, из тех лет, когда я был безусым курсантом.

Слушайте. Это было в конце семидесятых, в начале сентября. Нашу роту подняли по учебной тревоге, и бросили в горы – полторы сотни километров, отделявшие Ташкентскую область от Ферганской долины. Уже там – в этом «раю на земле»… (он поискал взглядом сержанта Холодова, и кивнул ему) правильно я говорю, сержант?

– Истинная правда, – товарищ полковник, – а уж осенью, когда виноград да персики созреют; дыни с арбузами…

– Так вот, – продолжил с легкой улыбкой Александр, – меня поставили часовым – чуть выше какого-то кишлака. По легенде меня не могли сменить целые сутки. Вот эти сутки я сегодня и вспоминал – и совсем не жаркий день – максимум двадцать семь градусов; и ласковую ночь (градусов двадцать два – двадцать три) с огромными звездами, и почти полной луной, под светом которой все вокруг превратилось в восточную сказку; и легкий ветерок с гор. И утро, которое наступило с криками какого-то ишака в кишлаке; самого настоящего. А потом, от нагретых склонов, от садов, потянуло теми самыми персиками и виноградом. К обеду еще – свежим пловом и шашлыком из молодого барашка. Это я так себе представлял; поесть-то мне не оставили. Только фляжку с водой.