Корниловъ. Книга первая: 1917 - Геннадий Борчанинов Страница 13

Нет, он не собирался повторять ошибки истории и отправлять генерала Крымова в поход на Петроград, это путь в никуда. Вооружённое выступление это последний аргумент, прямой и простой, солдафонский, как унтер-офицерский стек, последний козырь, который будет бит левой пропагандой и дружным совместным отпором советов и правительства. Корнилов поступит мудрее.

Подали автомобиль. Слава богу, на этот раз обошлось без торжественного парада, построения и прочих вывертов воспалённого сознания местных начальников, Корнилов приказал всем продолжать работу, и тратить время на бесполезные построения они не осмелились, так что генерал вместе с полковником Голицыным уехал к вокзалу, где на запасных путях товарной станции ждал поезд. Генерал распорядился оборудовать отдельный вагон с беспроволочным телеграфом и радиоузлом. Точно как в бронепоезде Троцкого.

Оставшиеся в поезде текинцы и офицеры удивлённо смотрели на возвращение генерала, хотя ещё несколько часов назад им указано было ждать машину, которая отвезёт их в город, чтобы охранять Корнилова и там.

Генерал холодно ответил на всеобщие приветствия и вошёл в свой вагон, оставляя Голицыну право объяснить причину их возвращения.

Глава 11

Бердичев

Итак, начались торги. Телеграммы летели туда-сюда, из Петрограда в Бердичев и обратно, по телефону звонили то одни, то другие чиновники, офицеры и генералы. Корнилов твёрдо держался своей позиции, озвученной Савинкову. Время теперь играло на руку генералу, и он не спешил. Библия говорит, что кроткие наследуют землю, но на самом деле её наследуют терпеливые. Это немного другое.

Корнилов пил чай, отдыхал, обедал в компании генералов и офицеров штаба, беседовал с Голицыным, выслушивал донесения Завойко, расспрашивал туркмен о их родине, расспрашивал корнета Хаджиева о Хиве и его службе.

— Держите своих джигитов в руках, корнет. Оградите от соприкосновения с товарищами, под их видом часто прячутся агитаторы — шпионы немцев, — сказал генерал.

— Ваше Высокопревосходительство, разрешите доложить! — попросил корнет.

— Прошу вас, — хмыкнул Корнилов.

— Джигиты считают, что во Временном правительстве люди сидят слепые и неразумные, и через них Аллах решил послать урусам несчастье! Если бы они там, в правительстве, только видели, что творилось в Калуше, то сейчас же согласились бы подписать все ваши требования! — доложил Хаджиев.

— Да уж, — хмыкнул Корнилов, поворачиваясь от окна и глядя на Голицына. — А мы, Владимир Васильевич, этот народ звали «диким степняком»! Если бы все наши солдаты поняли и рассуждали так, как эти степняки, разве тратили бы мы время на разговоры с Керенским?!

Но тёмная солдатская масса не желала глядеть на происходящее под таким углом. Агитаторы подстрекали их к бегству, распространяли слухи, что в тылу вот-вот собираются делить землю, и вчерашние крестьяне, истосковавшиеся по родным хатам, покидали расположения частей или вступали в комитеты и подпольные организации, надеясь хотя бы таким образом добиться скорейшего заключения мира. И только Корнилов знал, что подобные методы ведут не к миру, а к одной из самых кровавых гражданских войн в истории, отголоски которой полыхают даже сто лет спустя.

— Владимир Васильевич, пожалуйста, позвоните и попросите ещё чаю для Хана и для меня, — произнёс Корнилов.

Голицын распорядился, на зов явился один из штабных солдат.

— Ваше Высокопревосходительство, очень вы метко дали молодому корнету титул Хана! — рассмеялся Голицын.

— Как? Хан? И правда! Будете теперь отныне — Хан! Будем с вами работать. Только побольше бы мне таких людей как вы и ваши текинцы, — засмеялся Корнилов тоже.

Смущённый корнет кивал и бормотал благодарности, отказался от принесённого чая и спросил разрешения идти. Держать его при себе постоянно не было смысла, и генерал отпустил его, пожав напоследок руку.

Вошёл один из полковников штаба с копией телеграммы. Керенский снова лавировал и вилял задницей, с одной стороны, соглашаясь назначить Корнилова Верховным Главнокомандующим и уже сняв Брусилова с должности, а с другой стороны, тут же своим приказом назначив генерала Черемисова командующим Юго-Западным фронтом. Без согласия Корнилова, хотя тот ясно дал понять, что назначение командного состава должно оставаться исключительно в руках главковерха.

Черемисов командовал корпусом в составе 8-й армии во время Июньского наступления, и принял командование армией от Корнилова, но проявил себя довольно слабо. Даже армию он тянул с трудом, а о фронте и говорить нечего. Да и в нынешних условиях восстановления дисциплины, генерал, заигрывающий с комитетами, будет откровенно вреден.

— Никакого Черемисова во главе фронта быть не должно. Это что, шутка? — хмыкнул Корнилов, читая телеграмму. — Кажется, я сразу сказал, что командующих фронтами я буду назначать согласно своему разумению.

Пресса тем временем активно раздувала авторитет Корнилова, словно бы это была предвыборная кампания, и общественное мнение медленно склонялось к тому, чтобы поддержать скорее его, чем Керенского, чья политическая звезда уже клонилась к закату. Народный герой, революционный генерал, сын казака и крестьянина. Завойко строчил свои статейки одну за другой, посылая их во все газеты, и Корнилов с удовольствием следил за тем, как и независимые журналисты начинают присоединяться к этой кампании, хотя левые упорно гнули свою линию про бонапартизм.

Статья Л. Железного про большевиков появилась на первой полосе, сначала в одной из петроградских жёлтых газет, а потом и в других, перепечатываясь и распространяясь без всякого вмешательства со стороны. Так сказать, как сюжет в легенде, переходила из уст в уста.

Так что общество сильно качнулось вправо, ещё сильнее, чем после июльского восстания, и игнорировать требования Корнилова правительство не могло. Вскоре от Временного правительства на вокзал Бердичева прибыл переговорщик.

Поручик Филоненко назначен был комиссаром при Ставке Верховного Главнокомандующего, и приехал теперь, чтобы в роли посредника уладить все разногласия между Корниловым и Керенским. Небольшого роста, чернявый, беспокойный, скользкий, он доложил о своём прибытии, и Корнилов вызвал его к себе в вагон. Филоненко был комиссаром 8-й армии, они уже были знакомы, и, наверное, поэтому Керенский направил именно его.

— Буду предельно откровенен, Ваше Высокопревосходительство, — заявил комиссар после того, как они поприветствовали друг друга. — Время не ждёт, и нам обоим сейчас не до военных хитростей и дипломатических уловок.

— Всецело поддерживаю, — согласился Корнилов.

Поручик уселся на диван прямо напротив генеральского места, Корнилов сидел за столом, помечая на пустом бланке пункты собственных же требований.

— Ваше первое требование об ответственности перед народом и совестью вызывает серьёзные опасения, — заявил Филоненко. — Но я же правильно понимаю, что ответственность перед народом это значит ответственность перед единственным полномочным органом власти — Временным правительством?

— Именно это я и имел в виду, — сказал Корнилов.

Комиссар кивнул и разгладил усы небрежным жестом.

— Отсюда, я так понимаю, вытекает и второй пункт, — сказал он. — Вы, как Верховный Главнокомандующий, не желаете, чтобы правительство вмешивалось в ваши распоряжения.

— Разумеется. Вся полнота власти на фронте должна принадлежать армейскому командованию, — ответил Корнилов. — Вы же видели, к