Алексей Волков - Гавань Командора Страница 14

И пусть на самом деле романтики в подобных делах немного, Григорию нравилось ощущать себя настоящим мужчиной. Как многим спустя годы нравится вспоминать армейскую службу. Трудно, зато что сравнится с чувством преодоления любых препятствий, с суровыми законами мужского коллектива, с сознанием, что ты не нечто, неопределенного пола, а настоящий мужик, исполняющий извечную мужскую работу? Не самую лучшую, зато одну из самых необходимых в любой стране.

Это другие поколения, избалованные, одураченные СМИ, стали относиться к подобным делам иначе. Воспитание Ширяева было иным. Более консервативным, следовательно, близким к жизни.

Зато с каким восхищением смотрит на отца маленький сын! Ради одного такого взгляда можно в очередной раз пройти сквозь многое. Благо шторма, сражения, труд – все стало привычным.

Некоторое время Григорий позволил себе полежать в постели. Раз есть в запасе время, то стоит ли спешить?

Бригантина привычно скрипела корпусом, едва заметно покачивалась на небольшой волне. Волнующе пахло морем.

Ладно. Пора вставать. Еще надо перекусить, узнать новости, подготовиться.

Новостей, правда, не оказалось. «Лань» медленно крейсировала по проливу, стараясь не появляться в видимости берегов. Никаких кораблей не попадалось, горизонт был чист. Сегодня это радовало.

Спустя несколько минут следом за Ширяевым наружу выбрался Командор, и почти сразу – Константин.

– Наверно, пора. – Кабанов посмотрел на клонящееся к морю светило. – Пока дойдем, пока взглянем в последний раз.

Британцы по-прежнему продолжали стоять на рейде. По донесениям разведки, они собирались начать операцию спустя два дня. Как раз к официальному визиту Поншартрена.

«Лань» ненадолго отошла в сторону, а вскоре на море пала ночь…

У парусных кораблей есть одно несомненное преимущество – бесшумность. Разве что едва слышно плеснет разрезаемая форштевнем вода да скрипнет рангоут.

Зато не тарахтит двигатель, не бурлят воду винты. Если бы в придачу ко всему локатор! Чтобы получше разглядеть застывшего во тьме врага, ведь человеческие глаза плохо приспособлены к мраку.

Локатора, разумеется, не было. Но путь был намечен еще днем, команда опытна, офицеры умелые. Разговоров не было. Люди не нуждались в понуканиях, а распоряжения передавались шепотом.

Однако бывшим флибустьерам было не впервой подкрадываться по ночам. Минимум парусов, готовое к бою оружие, ни малейшего огня. Словно не корабль движется по морю, а призрак, тень. Вряд ли и разглядишь. Если же сумеешь, то наверняка будет поздно.

Выходить на дистанцию «разглядывания» Командор не стал. Бригантину положили в дрейф и дальше двинулись на небольшой шлюпке. Борта едва возвышались над водой, ночь была довольно темная. Сколько бы ни таращились по сторонам вахтенные моряки, требуется редкое невезение, чтобы быть замеченным.

Почти бесшумно погружались в воду весла. Шли еле-еле, руководствуясь не столько зрением, сколько интуицией.

В свете ущербной луны постепенно разглядели едва видимые силуэты стоящих на якорях кораблей. Определились окончательно, приблизились еще, и Сорокин шепнул:

– Все. Суши весла.

Операция вступала в решающую фазу.

Нет, можно было бы рискнуть. Шансы подобраться к брандеру на шлюпке были. Но время военное, вахта должна нестись внимательно. И пусть еще не изобретены прожектора, вдруг заметят, и тогда преимущество будет у тех, кто укрыт высокими бортами кораблей. Уверенное такое преимущество.

Едва слышные всплески. Дальше заранее решено было двигаться вплавь. Боевые пловцы пока неизвестны. Обнаружить над водой три головы гораздо труднее, чем лодку. Не говоря о том, что сообщение на шлюпках ночью прерывается даже для своих, и заметившие немедленно заподозрят неладное.

Плыли фактически налегке. Пара ножей у каждого, в непроницаемом мешочке огниво, да вокруг головы Сорокина намотан тюрбан с заранее изготовленным аналогом бикфордова шнура. Фитиль – вещь известная едва ли не с изобретения пороха.

Вода была теплой. Волнение – небольшим. Плылось довольно легко. Если что несколько нервировало Кабанова и Ширяева, то только темнота. Сорокин-то был привычным к ночным заплывам, а тут плывешь и неосознанно думаешь: вдруг взял не то направление и так и будешь удаляться от шлюпки невесть куда. В перспективе – на дно. До берега неблизко…

Потом в свете ущербной луны возникла темная громада. Потихоньку оформилась в силуэт корабля. И вот наконец над головами пловцов навис борт.

Брандер стоял на якоре. С кормы свисал какой-то канат, явно не слишком нужный, позабытый.

Аккуратнее надо быть, аккуратнее. В противном случае…

Пловцы разделились. Командор отправился к канату, двое других – к якорю. Стальных цепей еще не делали. Якорь – тот же канат с лапой на конце.

Первым полез Сорокин. Один нож он заранее взял в зубы. Не очень удобно, однако руки заняты, а так схватиться за него можно гораздо быстрее, чем если оставить в ножнах.

С палубы, вынуждая застыть, послышались голоса. Смысл разговора остался неясен, но беседовали явно двое. Недолго, на уровне двух вопросов и коротких ответов на них.

Стихло. Один, кажется, ушел. Может, и оба, но лучше быть готовым к встрече.

Константин едва заметной тенью перемахнул через борт и быстро огляделся.

Так и есть. Неподалеку застыл одинокий силуэт вахтенного. Моряк смотрел на воду, еще не зная, что прозевал свою смерть. К службе надо относиться добросовестнее.

Созерцание воды утомляет. Матрос чуть отвернулся и звучно сплюнул на палубу. Очевидно, табачную жвачку.

Курение с заходом солнца было запрещено на всех кораблях. На брандере же, учитывая характер груза, оно вряд ли поощрялось даже днем. Вот и приходилось пользоваться суррогатом.

Если бы матрос посмотрел в другую сторону, то смог бы увидеть бросившуюся к нему тень. А так – успел ощутить, как его схватили сзади, закрыли рот, и в следующий миг острая сталь вонзилась в сердце.

Сорокин некоторое время подержал дергающееся в последних конвульсиях тело. Затем бережно опустил его на палубу.

Сзади на пороге слышимости возник легкий шум. Ширяев.

Сорокин кивнул напарнику на вход в кубрик. Вдруг кто выползет по нужде или по другой причине?

Григорий кивнул, мол, понял. А Константин тенью заскользил к юту. По идее, второй вахтенный должен был находиться там.

…Командор тоже забрался сравнительно легко. Только в конце пути его ждала не палуба, а кормовой балкон. Дверь в каюту по случаю хорошей погоды была открыта.

Некоторое время пришлось постоять на месте, дабы глаза привыкли к мраку. В помещении будет еще темнее. Не хватало на что-нибудь напороться! Или же долго искать, есть в каюте кто-нибудь или нет.

Есть. Изнутри, облегчая задачу, доносился легкий храп. Командор скользнул внутрь и, ориентируясь на звук, приблизился к спящему.

На войне как на войне. Мораль уступает место жестокой необходимости. Тут дилемма проста – или ты, или тебя. И разницы между ударом в спину и победой в честном поединке, собственно говоря, нет никакой. Раз уж итог один…

Храп затих. Проснуться спящему было не суждено. Командор ощупью нашел рядом с изголовьем шпагу, извлек ее из ножен и тихо двинулся в коридор.

По донесениям разведчиков, во время стоянки команда на брандере была минимальной. Максимум – пара офицеров и около дюжины моряков. Не столько команда, сколько охрана. Осталось угадать, в какой из кают расположился второй и последний офицер. Вряд ли он сейчас проверяет посты. Раз корабль на якоре…

Ближайшая дверь оказалась закрытой. Если учесть, что встроенных замков на кораблях не было… Но и изнутри запираться было довольно странно. Матросу входить не положено под угрозой строгого наказания. Капитан, наоборот, имеет полное право заглядывать куда ему заблагорассудится. Тогда почему?

Н-да… Выбить дверь нетрудно, но шум… Командор прижался к хлипкой преграде, прислушался.

Тихо. Не каждый же храпит во сне! Ладно, может, не проснется. Все меньше грехов на душе.

Остальные каюты открывались легко. Только были они пусты. «И разведка доложила точно…» Работают люди Поншартрена, работают. Или кто сейчас непосредственно отвечает за разведку?

…Вахтенный на квартердеке оказался далеко. Он стоял ближе к кормовому обрезу, и незаметно приблизиться к моряку нечего было думать. Хорошо хоть, тоже пока смотрел в сторону. Да и чего высматривать на лестнице?

Сорокин прикинул разделявшее их расстояние и на секунду приподнялся повыше. Бросок вышел удачным. Вахтенный успел только вскрикнуть, негромко, а затем со стуком повалился на палубу. В следующий момент Константин оказался уже рядом и заботливо вонзил другой нож прямо в сердце. Чтобы человек зря не мучился. Страшна ведь не смерть, а болезненный переход к ней. Смерти все равно не избежать.

Уже вдвоем с Командором отправились к трюму. Он действительно был весь набит бочками. Настолько, что дальнейшее было сущей ерундой. Размотать припасенный шнур, расположить его поэффектнее да подпалить перед обратной дорогой.