Анатолий Дроздов - Витязи в шкурах Страница 14

— Тогда я хочу просить тебя.

— Все, что захочешь, конязь.

— Разреши приехать сюда священнику.

— Когда мы будем проезжать мимо Донца, я велю русским, чтобы они прислали. И дам священнику охрану.

— Прощай, хан!

— Скоро увидимся, конязь! Учи язык хорошо. Пригодится…

Когда конная орда скрылась за островерхими крышами половецких веж, Игорь сердито повернулся к стоявшему позади тысяцкому Райгуле.

— Я велел спрятать один нож в подушках. Что не сделали?

— Бог с тобой, княже! — закрестился седой тысяцкий. — Что удумал? Да нас бы всех на кол…

— Я спрятал, — звонким голосом отозвался подбежавший Михалка, сын Райгулы. — Но люди Кончака обыскали шатер. Нож нашли и забрали. Я не успел тебе сказать, княже.

— Погубишь нас всех! — заворчал Райгула, отвешивая ему подзатыльник. — Я тебе что говорил, олух?! Попал в полон — жди, пока выкуп привезут. На наш век этих кончаков… Поймаем его на Руси, придет его час. Тогда и на кол!

Игорь только вздохнул. Спросил коротко:

— Когда купцы едут на Русь?

— Завтра.

— Верный человек?

— Православный. Крест мне целовал. Письмо свезет.

— Письма не будет. Могут обыскать и найти, как тот нож. Передашь на словах: «Выкуп за князей не собирать, только за бояр и дружину. И еще. Кза идет в нашу землю. Коли случится взять хана, или обложить где — не убивать! Он должен вернуться в Поле живым!»

Тысяцкий с сыном смотрели на него удивленно.

— Мне повторить?! — раздраженно спросил Игорь.

Тысяцкий молча склонился в поклоне.

— И вот что, — сморщился Игорь. — Кончак велел женщин нам привезти. Ты их не гони. Пусть… пляшут перед нами, как у поганых принято. Будем ездить на охоту, пить их кумыс и есть мясо. Веселиться. Понятно?

По лицам Райгулы и Михалки было видно, что им ничего не понятно. Но оба на всякий случай кивнули.

Игорь махнул рукой и пошел к своему шатру…

Часть вторая

Набег

«Поганые же Половци, победивъше Игоря с братьею и взяша гордость велику и съвокупиша всъ язык свой на Русскую землю…

…Возмятоша городи Посемъские и бысть скорбь и туга люта во всем Посемьи и в Новегороде Северьском и по всей волости Черниговьской: князи изымании и дружина изымана, избита… Мнозе тогда отрекахуся душь своих, жалующее по князих своих».

Глава пятая

Конная полусотня ворвалась в село, когда дома уже догорали. Занявшись с соломенных крыш и быстро пожрав стены, пламя теперь доедало нижние бревна, присыпанные землей, — горький дым стелился по земле. Печи, битые из глины и потому уцелевшие в огне, жалко смотрели на скачущих воинов полукруглыми зевами — словно изумлялись.

Повинуясь жесту предводителя в золоченом шлеме, всадники стремительно растеклись между пепелищами. Их остроконечные железные шишаки замелькали по переулкам и концам еще недавно большого села, а затем, постепенно стали стекаться к околице, где, не слезая с высокого каурого жеребца, ждал предводитель.

— Живых нет, княже, — доложил Якуб, подъезжая. — Но и мертвых мало. Старики, женщины. Остальные или попрятались в лесу, или в полон попали.

Позади послышались восклицания, оба всадника, не сговариваясь, обернулись. Несколько дружинников толпились поодаль, рассматривая что-то на земле. Улеб, а это был он, тронул пятками сапог бока каурого.

…На вытоптанной траве лежали два тела. Женщина и девочка лет восьми. Голые. Одежда их, разорванная в клочья, валялась рядом. Женщина лежала ничком, в кровавой луже, девочка — на спине. Несмотря на мертвенную бледность, уже покрывшую кожу ребенка, лицо ее поражало неземной красотой: нежный овал с правильными чертами в обрамлении золотистых волос. Застывшие навсегда, широко открытые голубые глаза, опушенные длинными ресницами, смотрели в небо. Тело мертвой девочки было сплошь в синяках, а промежность — кровавым месивом; бурые следы от потеков крови тянулись по ножкам до самых пяток.

— Не успели убежать, — тихо сказал Якуб за плечом князя. — За селом перехватили. Прямо здесь надругались. Всей ордой — по очереди… Это была разведка. Такую красавицу обязательно увели бы в полон — продать можно дорого. Разведка, княже.

Улеб молча слез с коня, подошел к девочке. Нагнулся и тронул пальцами кровавую струю на ножке. Распрямился и растер пальцами.

— Не успела высохнуть. Далеко не ушли.

Он мазнул пальцами себя по щеке, оставив на загорелой коже бурую полосу.

— На конь!

— Мы не знаем сколько их, княже, — забормотал Якуб, топчась рядом. — Может, целая орда. А нас три десятка.

— Орда размесила бы землю в пыль, — возразил Улеб, наклонившись к дороге. — Здесь прошла сотня, может, полторы. У каждого половца — заводной конь, у некоторых — еще и сумные, награбленное возить. Людей там — как и нас.

Улеб подозвал Василько, все еще стоявшего у мертвых тел. Тот с трудом оторвал взгляд от погибших. На лицо его было страшно смотреть.

— Возьми заводного коня — и в сторожу! Только чтоб не заметили. Как найдешь — ворочайся!

— Сделаю, княже! — хищно оскалился Василько.

…Он вернулся скоро, когда полусотня совсем мало отъехала от сожженного села.

— Стан разбили, — сообщил торопливо, — на берегу реки. Там излучина. Шатер поставили, казаны на кострах, мясо варят. Ночевать будут.

— Много их?

— С полсотни.

— Тебя видели?

— Нет. Я коней привязал далеко, в дубраве, а сам не пошел лугом, а поплыл по реке.

— Не заметили?

— Они на реку не смотрят. Степняки. И камыш там по берегам. Я — тихо…

— Посекут они нас! — снова заворчал Якуб, когда полусотня остановилась на опушке молодой дубравы. — Гляди, княже! До края излучины — с версту. Сторожа есть? — глянул он на Василько.

— Там! — указал он на купу кустов посреди луга. — Трое. Прячутся, но я разглядел — коней выпускали пастись.

— А коноводы с табуном?

— Рядом со станом. По берегу деревья, отсюда не видно. Как и самих половцев.

— Поскачем — сторожа подымет стан, — продолжил Якуб. — Пока доспеем, все будут на коне, оружные и бронные. Встретят нас стрелами, потом — на копье. Ляжем тут, как те бабы на околице.

— Так воротиться? — зло спросил Улеб. — Пусть едут себе, веси жгут, казнят русских детей? А мы спокойно — домой?

Якуб не ответил,

— Надо убрать сторожу! — решительно сказал Улеб, задумчиво кусая длинный ус. — Но тихо, не переполошить остальных.

Он оглянулся на дружинников. Те молчали, хмуро поглядывая на князя. Улеб остановил взгляд молодом вое в старом шлеме и потертом куяке. Вой сидел в седле, свесив чуть ли не до самой земли длинные ноги в потертых сапогах. Забавно опирался тупым концом копья о землю — будто боялся упасть. Князь невольно улыбнулся.

— Что скажешь, Вольга?

— Одолжи мне свой шлем, княже, — улыбнулся тот в ответ. — И доспех. Коня бы не мешало. На своем мерине я всю задницу стер…

Странный всадник спустился с высокого берега поймы и, не спеша, зарысил поперек просторного заливного луга, широким клином выгибавшим реку. Всадник ехал, пошатываясь, как раненый, неуклюже трясся в седле и цеплялся за поводья. Золоченый шлем и доспехи, красивый каурый жеребец выдавали в нем знатного воина — то ли князя, то ли боярина, невесть как, да еще в одиночку забредшего в эти безлюдные места.

Впечатление о безлюдности оказалось обманчивым. Едва всадник преодолел половину пути, как из зарослей кустарника неслышно выскользнуло несколько конных. Разделившись на две неравные группы, они помчали к воину, отрезая пути.

— Пять! — ахнул Якуб на опушке. — Пропал Вольга!

— Как ты смотрел! — с укором посмотрел Улеб на Василько. — Говорил: трое!

Тот виновато потупился.

— Бери лук и на место! Может Вольге удастся повести их под выстрел.

Всадник в золоченом шлеме тем временем тоже заметил опасность и завертелся на месте в растерянности. Затем решительно повернул каурого назад.

Пятеро конников учли его маневр, сократив расстояние между собой. Узкие клещи охватывали убегавшего с двух сторон и клещи эти стремительно сжимались. Даже ничего не смыслящему в скачках было понятно: всаднику в золотом шлеме не уйти.

Первыми пересекли путь беглеца двое конников, отрезавших ему дорогу назад. Остановившись, степняки сняли с седел арканы и стали поджидать мчавшегося прямо на них Вольгу. Тот тоже заметил преграду, выхватил из-за пояса кистень на деревянной рукоятке и выпрямился на стременах.

— Прямо под аркан! — горестно зашипели за спиной Улеба. — Пригнись, чудрила!

Но беглец не пригнулся. Арканы взмыли в воздух и вдруг, словно натолкнувшись на невидимую преграду, упали на землю. Ошеломленные степняки не успели даже их подтянуть, как всадник в золотом шлеме оказался рядом. Глухой удар — и один из степняков рыбкой скользнул с лошади. Беглец резко осадил коня, развернулся. Второй степняк, бросив аркан, вытащил саблю. Но не успел закончить взмах — шипастая гирька кистеня смачно чмокнула его прямо в висок, вмяв железо шлема глубоко в череп.