Валерий Елманов - Крест и посох Страница 14

Оторваться от трудов он сумел лишь в сумерках.

«А еще говорят, что встреча с ведьмой к несчастью, — почему-то подумалось ему, когда он разогнул спину и с легким сожалением поглядел на будущее хитроумное изделие, под умелыми руками кузнеца уже начинавшее потихоньку обретать конкретные очертания. — Вот и верь приметам. Ведь аккурат после того, как мой Словиша узрел эту Константинову лекарку на речном берегу и приволок прямо в княжой терем, мне как раз и повезло. Ишь ты».

Он еще раз хмыкнул, покрутил головой и с видимой неохотой поплелся мыть руки — впереди его ждал не ужин и постель, не-ет.

В первую очередь он думал о том, чтобы поскорее наступило утро, и он снова займется, как его, ах да, ар-ба-ле-том.

Ишь ты, слово какое мудреное. Но ништо. Мудрила, чай, и сам не из простых — ничего, осилит…

И ведь и впрямь осилил, спустя всего три дня гордо выложив перед князем первый из арбалетов.

Вообще-то заказ был на два десятка, и кузнец, скорее всего, удержался бы от похвальбы, хотя как знать, но, когда Константин самолично посетил его кузню, не смог устоять перед соблазном.

От княжеского восторга по поводу эдакой скорости его суровое лицо непривычно зарделось, и он смущенно заметил:

— За хвалу благодарствую, но покамест погодь с ентим, Константин Володимерович. Вот егда все два десятка сдам, тогда уж…

— А бой каков? — нетерпеливо осведомился князь.

— Подале любого лука раза в полтора, — твердо ответил Мудрила. — Юнота мой, яко ты и повелел, уже и болты к нему отковал. Ежели хотишь опробовать, то…

— Хочу! — выпалил Константин.

Испытания прошли успешно.

Кузнец не преувеличил — стрелы, пущенные тезкой князя, упали в трехстах шагах, а вот арбалетный болт угодил в щит-мишень, выставленный в четырехстах, да как угодил.

Судя по тому, что железная стрела вошла на добрых полтора вершка в тяжелую дубовую древесину, становилось ясно, что впилась она в него не на излете, но с полной силой.

— А на пятьсот? — сразу осведомился Константин.

— Сила не та, — вздохнул Мудрила. — Тута в пружине загвоздка. Она, окаянная, яко ни закаливай, ан все одно — либо лопается, либо…

После его долгих невнятных пояснений князь все-таки уразумел, что эта проклятущая пружина отчего-то после третьего, в лучшем случае пятого выстрела начинает заметно терять свою упругость, «разгуливаясь не по уму», как витиевато выразился Мудрила, подразумевая, что она слабеет.

Да и с воротом для ее взвода заморочек тоже пока хватало. Если сделать поменьше оборотов, то получалось слишком туго — не каждый закрутит, а побольше — уйдет много времени на новый взвод.

Упомянутые трудности слегка поубавили княжеский восторг, однако пригасить его до конца — дудки. Арбалет-то пускай и в сыром виде, но имелся, а это самое главное!

Теперь получалось, что хоть и малочисленна его дружина, а позволить себе увеличить ее Константин пока не мог — денег-то на нее требовалось будь здоров, — но зато удалая.

Да еще какая удалая!

Про победу над равным числом врагов при наличии тех же арбалетов говорить уже не приходилось — смешно, ибо она запросто сможет противостоять и вдвое большему количеству, ополовинив его еще до начала боя, а то и втрое большему.

Конечно, не следовало сбрасывать со счетов и прочее ратное мастерство — владение мечом, саблей, копьем, секирой и прочее, но это уж задача для наконец-то оправившегося от болезни и прикатившего в Ожск Ратьши, сноровисто взявшегося за руководство княжьими ратниками.

К тому же вскоре в его дружину нежданно-негаданно влилось изрядное пополнение, да еще какое. Дело в том, что Константину в одночасье подвалила неслыханная удача, которой он сумел воспользоваться в полной мере…

Примерно в это же время, разве что на пару лет позже, в летописях начинают мелькать и другие имена простых людей из числа обычных ремесленников, что тоже, по сути, является новшеством — ранее монахи-летописцы не просто не баловали их своим вниманием, но и вовсе игнорировали эту категорию.

Теперь же…

Чего стоит только Юрий Мудрила, сын некоего Степана. Только за 1220 год его имя трижды встречается во Владимиро-Пименовской летописи, причем один раз даже с подробным перечнем его многочисленных помощников.

Кстати, это был основатель знаменитой впоследствии династии Степиных.

Сам Юрий (Мудрила) Степин еще долгие десятилетия трудился, помогая внедрять в жизнь все Константиновы задумки. Столь же добросовестным сподвижником Константина был и его сын Алексей по прозвищу Третье Око, который стал первым специалистом по литью металла.

Глава 5

Викинги

Свобода — это право выбирать, с душою лишь советуясь о плате, что нам любить, за что нам умирать, на что свою свечу нещадно тратить.

Давненько пристань в Ожске не была столь многолюдна, как в тот теплый летний вечерок. Людской гомон, то разделявшийся на разные голоса, то вновь сливавшийся в одно журчащее, гудящее, звенящее облако, окутывал густой пеленой старенькую, ветхую пристань и стелился по грубым бревнам сходней.

Сдержаннее всего вился он вокруг необычно больших, явно не славянских ладей, где степенно вышагивали суровые светловолосые люди, одетые преимущественно в кожаные штаны и меховые безрукавки.

Там же, где было больше всего народу, включая жителей самого Ожска, он радостно вздымался высоко под небеса.

Шутки да прибаутки густо смешивались с отчаянным, надрывным спором из-за лишней куны или ногаты.

Вели его наполовину на пальцах, чтоб понятнее, наполовину на ломаном русском языке, который трудовым ожским людом в серых посконных рубахах и таких же штанах сознательно корежился. Почему-то они считали, что так будет куда понятнее плечистым воинам с мечами, пристегнутыми, в знак мирных намерений, за спиной.

И били уже по рукам в знак того, что наконец-то договорились, сплетая воедино две корявые широкие пятерни с заскорузлыми сухими мозолями, по расположению которых человек сведущий мог бы запросто определить профессию почти любого из мастеровых людей.

Константин, возвращавшийся в очередной раз из деревушки, где проживала Купава, истомленный донельзя жгучими поцелуями и бурными женскими ласками, изумился происходящему и мгновенно насторожился.

Однако картина, открывшаяся его взору, была столь мирной, хотя и необычной, что опасения тут же схлынули, оставив лишь налет удивления — что это за купцы и почему у них так много воинов.

Впрочем, на все вопросы дал ответы проворно подскочивший к князю огнищанин. На лице его распустилась довольная улыбка, а нос так заметно шевелился во все стороны, что казалось, будто он пританцовывает.

— Радость у нас, княже! — радостно выпалил он и пояснил: — Вишь, торжище какое. И я успел продать кое-что гостям заморским, да с немалой выгодой.

— Так уж и заморским? — переспросил Константин скептически.

— А как же! — возмутился такому недоверию Зворыка. — Они ведь через море студеное переплыли. В греки едут, на службу наниматься в Царьград. А туда, вестимо, одна дорожка — через Днепр-батюшку.

— А Рясским волоком? — спросил князь.

— Э-э-э, княже, так ведь там давно уж никого нет. Почитай, с тех самых пор, как половцы поганые Дон Иванович оседлали. Закрыт там путь. Напрочь закрыт.

— Закрыт, — машинально повторил Константин. — Погоди-ка… — наморщил он лоб. — Так ведь до Днепра путь намного прямее ведет. Чего ж они по Волге кружат?

Дворский в ответ красноречиво развел руками:

— Мне откель это знать. У меня о другом забота — сбыть им все, да подороже. Старший-то у их ватаги по-нашему хорошо разумеет, вот я с ним и сговорился насчет припасов, кои ему в дорогу надобны.

— На службу, говоришь, — задумался Константин, и неожиданная мысль пришла ему в голову, когда он еще раз внимательно окинул взглядом ладьи залетных гостей. — А когда ж они в путь наметили выдвигаться?

— Поутру. Им дотемна до Переяславля нашего добраться надо, — охотно поделился полученными сведениями Зворыка, и улыбка его стала еще шире, хотя только что князю казалось, что это уже невозможно. — А вот и набольший их, Эйнаром его кличут.

Подошедший из толпы русобородый мужчина, на голову выше всех остальных, хотя тоже немаленьких, возвышался над огнищанином, как боярская хоромина над избушкой смерда.

Причем богатырским был у него не только рост.

Огромные руки с буграми мускулов, обнаженные до плеч, явно намекали на то, что их обладатель при желании в состоянии укротить крепкого бычка-трехлетку, а то и матерого пятигодовалого.

Запястья стягивали широкие серебряные обручи браслетов с рядом узоров и загадочных значков.