Дмитрий Беразинский - Путь, исполненный отваги Страница 14

Вечером Каманин забрал сына домой, но Маша задержалась, ссылаясь на неподбитые накладные на игрушки. Алексей обещал подъехать за ней попозже. Спустя полчаса Маша, опьянев от выпитой с нянечкой полбутылки на двоих, горько плакала на груди у старушки.

— Ну почему! Ольга Александровна! Почему они так решили? Я ведь и в самом деле его люблю! А сейчас меня вываляли в грязи, и я просто не могу, не имею права касаться его вот этими грязными руками... грязными губами...

Нянечка молча гладила девушку по русой голове. Как объяснить ей, невинной душе, что в юности все относятся трепетно и к первой любви, и к первому поцелую, и к первому разочарованию. Лишь потом, когда жизнь своим жестким сапогом врежет под задницу от души, вот тогда-то и слетают розовые очки... Заведующая выходила замуж первый раз по любви — нянечка отлично помнила ту свадьбу. Помнила она и как спустя пять лет Алевтина приходила на работу в темных очках — чтобы скрыть синяки.

Странное дело — любовь всегда знает, куда бить, чтобы далеко видно было. Слава богу, дурой-то Алевтина не была — второй раз вышла замуж за академика Гаврона — третий десяток живут душа в душу. Но что же сказать этой девочке?

— Машенька, ты освободилась? — Алексей уже приехал за своей подругой. — Что вы тут...

— Тс-с! — перебила его Ольга Александровна. Она мягко откинула уснувшую Машу на спинку кресла. — Уснула она. Молодой человек, можно вас на минутку?

— Конечно-конечно, — кивнул Алексей.

Они вышли в коридор, где нянечка шепотом поведала ему причину столь поздних посиделок. Затем, поджав губы, посмотрела на него в ожидании реакции. Сначала профессор побагровел и долго молчал, не давая клокотавшей внутри ярости вырваться на свободу.

— Да как они смели! — не выдержал он в конце концов. —Я все понимаю, но нельзя же невинной девушке... Всю романтику сбили, гады! Эх, люди, люди! Знаете что, вы помогите мне, пожалуйста, уложить ее на заднее сиденье.

Маша проснулась, когда они уже подъезжали к дому Алексея. Она приняла вертикальное положение и успела полюбоваться ночной площадью Победы, а у Вечного огня успела заметить молодую парочку, застывшую молчаливым изваянием.

— Отвези меня домой, — тихо сказала Маша.

— Конечно-конечно! — поспешил заверить профессор.

Она прижалась щекой к прохладному поролону и закрыла глаза. Профессор — мужик классный, но отчего же все так странно отреагировали на ее счастье? Неужто им оно поперек горла, точно кость рыбья? Ладно, сейчас она выпьет снотворное, примет таблетку пирамидона от головной боли, и назавтра это безумие сегодняшнего дня покажется ей всего лишь сном, дурным сном. Машина мягко затормозила.

— Уже приехали? — Она раскрыла глаза. — Куда ты меня привез? Я ведь сказала КО МНЕ ДОМОЙ!

— Ничего подобного ты не говорила, — возразил Алексей, — ты просила отвезти тебя домой. Я привез. Машуля, милая, я прошу прощения, но я безумно занятой человек...

Он запнулся, неожиданно подумав, что вновь говорит что-то не то.

— И я... и мне страшно при мысли, что вот такую молодую красивую девушку с мягкими коленками я смогу попросту потерять. Я в отчаянии, а тебе сегодня показали изнанку жизни. Человек человеку не брат, как учили в школе, а троюродный дядя из Киева. И ему завидно на твою жилплощадь! За-вид-но!

— Знаю, — сказала Маша, — и понимаю. Но это...

— Это — как маленькая ложка уксуса в стакане вина, — медленно и с расстановкой проговорил он, — какую сладкую рожу ни делай, внутри остается кислинка. Я не могу без тебя, понимаешь?

— Да зачем я вам нужна? — едва не крикнула она. — Я — простая девушка, сирота, за душою ни гроша! Умом не блистаю, красотой тоже, а вы... вы... вы с любой красавицей партию составить можете!

Профессор протер глаза.

— Выговорилась? — спросил он. — Ну и пошли, составишь мне партию.

— Сегодня тот же день, что был вчера! — заметила она утром, вылезая из-под одеяла. — Тебя, мой дорогой, за аморальный образ жизни не привлекут?

— Пусть только попробуют! — отозвался, зевая, Алексей. — У нас свадьба в субботу.

У девушки выпал из рук бюстгальтер.

— Как в субботу? — выдохнула она.

— Ты против? — Теперь настала очередь удивляться Алексею.

Маша присела рядом.

— Я-то не против. Или против? Как-то неожиданно все... А как же гости... Мы успеем всех предупредить? И когда это ты просил моей руки? Я все-таки хочу услышать ФРАЗУ!

Алексей со всего размаху шлепнул себя по лбу, отчего тот внезапно покраснел, и сорвался в прихожую. Через полминуты он возвратился, держа в руке черную бархатную коробочку.

— Машенька, простите ради бога! Я такой рассеянный... третий день ношу в кармане!

Мужчина встал на колени, протянул раскрытую коробочку женщине. Та взяла из коробочки небольшое изящное колечко с модными в то время насечками и примерила. Мужчина смотрел почти умоляюще. Она — почти сурово. Затем черты ее лица смягчились и женщина рассмеялась.

— Фразу можете не говорить. Я хорошо понимаю по глазам.

— Каким же будет ваш ответ? — прошептал он.

— Конфиденциальным, — нашлась она, — сейчас тихонько скажу на ушко.

Маша нагнулась и шепнула ему на ухо короткое слово из двух букв. То самое, которое заставляет видеть невидимые звезды и целые галактики, понимать голоса птиц и молчание рыб.

— А насчет приглашенных мы так и не договорили, — вспомнила она.

Каманин нахмурился. Меньше всего в этот момент ему хотелось думать о каких-то гостях.

— И много ты решила пригласить... гостей? — хмыкнул он. — С моей стороны будут только четверо: два приятеля и руководитель института— академик Левенштейн с супругой.

Маша хихикнула.

— И с моей четверо: тетя, Ольга Александровна и Алевтина Мирославовна с мужем, всего вместе с нами — десять человек,

— Какие проблемы? Сегодня закажу в ресторане стол на десять персон, и вся недолга! Ты платье подвенечное хочешь?

— Канешна хачу! — с грузинским акцентом произнесла Маша. — Но к такому платью десять человек мало. Ерунда получится. Надену я просто костюм!

— Который мы тебе сегодня купим в «Ивушке». От какого-нибудь Валентино...

— Скажешь тоже! — фыркнула девушка. — Он стоит кучу денег!

Он нежно поцеловал ее сзади в шею.

— А какого дьявола я получаю полтыщи в месяц? Возьми на завтра выходной — поедем закупаться кольцами, костюмами, туфлями и прочей свадебной мишурой.

Открылась дверь, и на пороге возник Ростислав. Дитенок держал в своей руке облизанный половник из кастрюльки с манной кашей.

— Есть хочу! — безапелляционно заявил он, рассматривая обнаженную грудь будущей мачехи.

— Неплохо! — одобрил он с видом знатока. — Папочка, у тебя хороший вкус.

— Пшел отсюда! — зарычал профессор и швырнул в наглое чадо шлепанцем. Тот увернулся и, хохоча во все горло, поскакал на кухню.

— Такое чувство, будто меня облапали! — пожаловалась Маша. — Пожалуй, нужно одеться.

Следующим вечером Маша и Ростислав шли домой вместе. Отрывной календарь чуял скорую смерть: тридцатое декабря — два дня до Нового года. Под сапогами скрипел снег, ярко светили фонари. На небе была уйма звезд — завтра обещали мороз до тридцати градусов. Тысяча девятьсот семьдесят восьмой год стучался в двери, поскрипывая и потрескивая замерзшими деревьями и заиндевелыми опорами освещения.

— Помню, в декабре двадцать первого была точь-в-точь такая погода, — внезапно сказал Ростик, — только фонари светили керосиновые, и на лицах людей не было улыбок, конечно. Электричество включалось на пару часов, отопление разморозилось. Люди замерзали сотнями...

— Что это тебя, Ростик, на воспоминания потянуло? — спросила Маша. Она уже была в курсе относительно профессорских мозгов мальчугана, но все равно от легкого офигения не избавилась.

— Очень похоже, — ответил малыш, — но Москва, а не Минск. И время другое. Мне — двадцать девять лет. Я полон надежд и разочарований. Свирепствует красный террор, Ленин готовится отойти в лучший мир. Хотя по сравнению с тем, во что он превратил мир нынешний, лучшим покажется любой.

— Трудное время было?

— Страшное, Машенька. Полная анархия. Отсутствие власти позволяет многое... Одинокой женщине страшно пройти по улице днем, а уж ночью... Ночью и мужчины боялись выходить из дому без оружия. Если бандиты пощадят, то ограбят комиссары. Или загребут на гражданскую.

— Сейчас поспокойнее, — сказала девушка, — по крайней мере женщине.

— Все в мире относительно, — грустно улыбнулся Ростик, — людей превратили в серую массу. Человек в семь лет становится октябренком, в девять — пионером, в четырнадцать — комсомольцем. Невзирая на собственное мировоззрение. Как это еще в партию не загребают поголовно?

— Ну что ты говоришь? — возмутилась Маша. — Советский Союз — самое передовое и демократическое государство в мире!