Илья Бриз - Держава под Зверем Страница 14

Уже в конце разговора я закурил очередную папиросу и спросил:

— Лаврентий Павлович, а что мы будем делать с прощанием?

Берия напрягся.

— Что ты хочешь сказать?

— Давка ведь будет. Люди детей потащат. Затопчут ведь.

Как там хоронили отца, я знал. Черт! Вот они из обоих миров и слились для меня воедино. Только, увы, неживые. А ведь в новом своем качестве я так и не успел его увидеть, поговорить…

— Ах, это, — он задумался, — не хочешь, чтобы похороны Иосифа Виссарионовича вспоминались народом как побоище?

— Не хочу. И так по телевизору и в кино без перерыва крутят кадры гибели…

Со дня катастрофы и до похорон страна была в трауре.

Берия опять задумался, потом с уважением посмотрел на меня.

— Ну, может быть ты и прав. Так и сделаем. Тем более что желание ближайшего родственника — закон.

Американские войска вошли на территорию Канады уже на следующий день после катастрофы на Гавайских островах. С нашими десантниками они практически не встречались. Те быстро, буквально за одни сутки, вывезли из госбанка золотовалютные запасы и, погрузившись на свои самолеты, вернулись в Советский Союз. А из СССР через Берингово море уже шли и шли на Аляску суда с советской администрацией, внутренними войсками и… рублями. Оттуда многие совслужащие уже на поездах направлялись в Канадскую Советскую Социалистическую Республику. Нет, хождение американского доллара на Аляске и канадского на советской части Канады было не запрещено. Но вот государственные служащие, включая Канадскую Конную полицию, которая потеряла в своем названии слово королевская, теперь должны были получать заработную плату только в рублях. Продукцию предприятий, расположенных в евроазиатской части Советского Союза, которая должна была хлынуть в новые республики, можно будет купить тоже только за рубли. Закупки продовольствия канадских производителей, а многие из них остались из-за войны без заказов, будут производиться опять-таки только за рубли. В тоже время было объявлено, что отделения советских банков, которые скоро будут открыты на новых территориях, станут обменивать валюту на все те же рубли по курсу на день начала войны — шестнадцатое июня тысяча девятьсот сорокового года. Было сделано все, чтобы жители не теряли своих сбережений, не бросали свои дома и не бежали сквозь существующую пока только на картах границу в Штаты. Вот только фунт стерлингов сыпался вниз. Курс рубля неуклонно рос. Только канадский доллар был «заморожен» советским правительством. Но вот он-то как раз был обречен.

— Когда самолеты сядут?

Я посмотрел на часы.

— Утром. Около шести.

Самолет президента САСШ летел в Москву. В салоне "Борта №1" Соединенных Штатов были урны с тем, что осталось от советской делегации. Рузвельт сам вызвался прибыть на похороны, тем самым признавая свою личную вину и отдавая себя на наш суд.

— Знаешь, я, пожалуй, на аэродром не поеду, — Василий задумался, — может Лаврентию Павловичу тоже не стоит?

— А протокол?

— Существует протокол для таких ситуаций?

Ответить мне было нечем, но я все-таки сказал:

— Я, конечно, понимаю, что ты прав, но маршал пусть едет. Откровенно грубить не стоит.

Вася кивнул, поставил свою подпись на каком-то документе, потянулся и спросил:

— В Болгарию людей отправил?

— Вась, ну хватит меня контролировать по мелочам, — возмутился почти всерьез я.

Болгары восстали еще вчера. Не хотят боевых действий на своей территории. Наши войска, держащие фронт в Румынии, тут же, по «любезному» приглашению Временного Революционного Комитета двинулись на Софию. Утром первые подразделения корпуса генерал-лейтенанта Полубоярова уже вошли в город.

— Извини. Все никак не могу привыкнуть, что мои распоряжения здесь выполняются мгновенно. Еще не до конца перестроился. Как там Светка? По-прежнему ревет?

— Уже меньше. Поехали к нам ужинать? Сам на сестру посмотришь.

Вася заинтересованно посмотрел на меня.

— Жрать? Слушай Егор, а ведь я опять не обедал. Александр Иванович дважды напоминал, но времени не было. Сам видишь, — он показал на свой стол рукой. Столешница была завалена документами.

— Поскребышева надо слушать, он плохого не посоветует, — наставительно сказал я и потащил Василия за рукав кителя из-за стола, — поехали, подполковник.

— Слушаюсь, тащ генерал-полковник, — шутливо вытянулся Сталин.

— Надо бы тебе звание какое-нибудь повыше присвоить, — сказал я уже в машине.

— Перебьешься, — усмехнулся Василий, — звания дают за руководство войсками, а я теперь несколько другим занимаюсь. Вот совершу что-нибудь этакое военное — глядишь, полковника получу. Мне трех звездочек на погон, — он сделал характерный жест ребром ладони у горла, — за глаза и за уши.

Вася посмотрел на поднятую прозрачную перегородку между салоном машины и водителем, опять усмехнулся и добавил:

— Да и звание привычное будет.

— А на официальном приеме в кителе цвета хаки париться будешь? Летом жарковато будет, — подколол я, — в белом на трибуне Мавзолея удобнее. Поверь моему опыту.

Вася грустно улыбнулся. Видимо отца вспомнил, понял я. Ну кто у нас на трибуне Мавзолея еще мог стоять?

— Ладно, уговорил, скажи Тимошенко, чтобы приказ по мне персональный отдал. Мол, как исключение, подполковнику Сталину допускается носить генеральские формы одежды.

— Вась, да зачем тебе его приказ? Кто ты и кто он? — возмутился я.

— Нет, Егор, порядок должен быть во всем. Если нарушения будет допускать одно из высших лиц государства… — он не закончил, но я его понял: "Рыба гниет с головы".

— Васька, а ты на фронт больше не поедешь?

Н-да. Для сестры я все-таки так и остался Васькой. А может так и надо?

— Нет, Светлана, нельзя мне теперь.

— А я потом, после… поеду.

Слова "папины похороны" она вслух произносить не захотела.

— И ты не поедешь, — ответил я. Егор кивнул головой. Для него это тоже было само собой разумеющимся.

— Это почему еще? — тут же взбрыкнула несносная девчонка.

— Ну как бы тебе объяснить? — я посмотрел на Синельникова. Может он ей скажет? Нет. Как только взгляд Егора падал на Светку, о том, что человек — существо разумное, применительно к нему самому можно было забыть. Вот баран!

— Понимаешь, Свет, мы теперь себе не принадлежим, — пытаюсь сам растолковать сестренке.

— А кому?

— Стране. Народу державы. Мы с тобой для него теперь не просто брат и сестра, а, в первую очередь, его дети, — черт, как же это трудно — говорить об отце в третьем лице и прошедшем времени.

Задумалась. Поймет? Кто ее знает?

— Светланка, ну, в самом деле, нельзя, — наконец-то высказался Синельников.

Светка поерзала на коленях Егора, удобней устраиваясь, по очереди посмотрела на нас двоих и наконец-то согласилась:

— Ладно, уж, — причем таким тоном, как будто делала нам великое одолжение.

Я закурил и посмотрел на Синельникова.

— Вот что, Егор, а расскажи-ка ты мне, как ты в апреле в Африку летал. Как тебе удалось убедить самого высокого полковника Франции от колоний отказаться?

Надо было и сестру хоть немного отвлечь, и самому получить подробную информацию.

— Так вот почему тебя десять дней не было, — тут же отреагировала Светка, — а почему мне ничего не сказал?

— Много будешь знать, плохо будешь спать, — Синельников ласково потрепал девчонку по голове, а затем попробовал ладонью привести в порядок ее волосы, — тогда было еще нельзя. Впрочем, информация еще долго будет под грифом "Совершенно секретно". Так что слушай и не вздумай болтать.

Он посмотрел на меня вопросительно. Я кивнул. Кому же еще доверять, как не собственной сестре? Для меня самого это было чуть меньше месяца назад. Но тогда я был там, в той другой Москве, другой жизни. Нянчился с собственным внуком. Черт, как все переплелось и запуталось. Как они там? Дочь? Внуки? Викентьев и наш проект «Зверь»?

— Как, говоришь, мне удалось самого де Голля убедить? — он усмехнулся, — да знаешь ли, школа одного очень невысокого ростом полковника помогла.

— Какого полковника? — тут же спросила Светка.

Мы переглянулся с Егором, и оба заулыбались. На этот вопрос Светлана ответа так и не получила.

Я нашел его в Дакаре. Было тепло. Двадцать пять по Цельсию. Мне было неудобно в гражданке. За последние годы привык к военной форме и оружию при себе. Чтобы не чувствовать себя совсем голым, накинул светлую бесформенную тонкую курточку, которая отлично прикрыла подмышечную кобуру с безотказной «Гюрзой».

— Господин полковник*.

Он остановился, обернулся и посмотрел на меня немного сверху вниз. Ох, и высок.