Алексей Щербаков - Журналисты не отдыхают Страница 14

Статью перепечатали многие газеты, в ответ правые подняли вой. Дело тут даже не в моих талантах. Просто прямо выступать против мира было чревато. «Новое время» попробовало — так в её редакции устроили небольшой погром. И, судя по тому, как он проходил, никто его специально не организовывал. Ну, достала народ война! А наезжать на мою статью — это была вроде как литературная полемика. Хотя, честно говоря, никаких внятных аргументов выставить оппоненты не сумели- всё тот же бред про всех уже доставшие общечеловеческие, простите «европейские гуманистические ценности», «святость союза» и так далее.

Сразу же после разгрома корниловщины всплыли сведения про офицерскую «пятую колонну» в городе. Кинулись ловить генерала Сидорина, который все основные события просидел в «Вилле Родэ». Но он, как и в моей истории, скрылся в неизвестном направлении с большой суммой денег.

По доходившим до нас сведениям, разнообразные представители Антанты и их местные подельщики метались по городу ошпаренными кошками, щедро раздавая деньги. В последнем особенно преуспели американцы — просто у них денег было больше. Я ждал, когда дойдет очередь до нас. Я дождался. Примерно через неделю после смены правительства Миша являлся в редакцию очень довольный.

— Ты знаешь, я тут виделся с одним мистером. Он предлагал мне сто тысяч долларов сразу и хорошие деньги дальше, если я переду на сторону противников мира.

— А ты?

— За кого ты меня принимаешь? — Слегка обиделся мой коллега.

— Я принимаю тебя за умного еврея. Тебе бы помешали сто тысяч? Взял бы — и послал бы их к черту. Они бы что, в суд на тебя бы подали?

Миша несколько опешил.

— А что, в Америке так принято?

— В Америке это нормальная деловая этика. Надул партнера, но если всё по закону — ты герой. Украл, не поймали — значит, ты герой.

Миша помолчал, а потом сказал без своей обычной иронии.

— Это что ж за мир такой? В царской России, конечно, и обманывали друг друга, и воровали, но хотя бы этим не гордились. Хотя… Всякая сволочь, разжиревшая на военных подрядах, как раз гордится тем что нажилась на солдатской крови. Знаешь, я начинаю понимать большевиков и анархистов.

Но вообще-то союзнички, по крайней мере, пока, поделать ничего не могли. Выступать за продолжение войны было просто страшно. С фронта стали доходить сведения, что тех из офицеров, кто рискнул назвать сепаратный мир предательством, солдаты просто выводили на бруствер и расстреливали.

С немцами новое правительство довольно быстро установило связь. Официального перемирия пока не объявили, но боевые действия на фронте практически полностью затихли. В Питере спешно собирали делегацию для мирных переговоров. Которые, вот уж смех, должны были состояться в Брест-Литовске. В делегацию были включены представители от ЦИК. Большевики туда не попали. Точнее — они и не слишком стремились попасть. Пара большевиков имелась только в неопределенном статусе «наблюдателей». Такая была у них хитровыпендренная политика.

С большевиками вышло вообще интересно. Через два дня после августовского кризиса, как уже успели окрестить события, собралось ЦК, причем в расширенном составе — кандидатов тоже пригласили. Меня там, понятное дело, не было, но партия — это та же деревня, там все и всё узнавали очень быстро.

А вопрос-то у большевиков стоял очень серьезный. Ведь по сути, перефразируя Высоцкого, из колоды у них утащили туза. Свою пропаганду большевики строили вокруг прекращения войны. Война если ещё и не прекратилась, но к этому всё шло. Потому что немцы, ничуть не скрываясь, стали снимать с фронта свои части, даже не дожидаясь начала переговоров. Видимо, у них на эти дивизии уже имелись какие-то планы, не связанные с Россией. Конечно, можно было бы заподозрить в этом какую-то особо изощренную военную хитрость — но такие навороты были не в стиле Первой мировой войны. Тем более, что немцы наверняка знали: уж что-что, а фронтовая разведка у Русской армии была поставлена великолепно.

Итак собрались большевистские главари о делах своих скорбных покалякать. И тут же, как и следовало ожидать, обнаружился полный разброд мнений. Разумеется, кто-то был за немедленное вооруженное восстание. Дескать, пока народ не остыл от «корниловской» мобилизации, надо действовать. Противоположную позицию озвучивали Каменев и Зиновьев. Они явно радовались, что дело так повернулось. Я всегда удивлялся — почему они вообще оказались в большевиках? У них была явно меньшевистская психология — то есть, стремление избегать резких движений. Да и любых иных движений тоже. Эти двое товарищей стояли за переход на мирные рельсы — вхождение в правительство, в котором большевикам предлагали пару портфелей — правда, далеко не самых важных. При этом было очевидно, что Каменев и Зиновьев сами не прочь стать министрами.

Неожиданно на палубу вылез Троцкий и закатил форменную истерику. Он кричал, что настоящие большевики не должны мириться с таким безобразием, как сепаратный мир, заключенный мелкобуржуазным правительством. Он провозгласил тезис, который в моей истории озвучил через полгода: «ни мира, ни войны». Черт его знает, с чего бы это его так понесло? То ли его очень обламывала мысль, что перспектива мировой революции отодвигается в туманную даль. То ли он и в самом деле имел какие-то обязательства перед американцами. Так или иначе, шумел Давыдович сильно.

Но тут вступил Сталин. Я под его началом работал — и из ряда оговорок заметил, что Троцкого он сильно не любит. Хотя, вроде бы, до 1917 года они не встречались.[36]

Сталин высказался в том смысле: а кто ты такой, чтобы рассуждать о настоящих большевиках? Типа нашлось такое борзое яйцо, которое учит весь курятник.

Троцкий сильно обиделся и ушел, хлопнув дверью.

Были там и другие экзотические предложения — вроде того, чтобы переместить основную деятельность за границу.

И тут взял слово Ленин. Ильич всегда так действовал — он сперва внимательно выслушивал всех, то есть, составлял представление о том, какой расклад сил — и лишь потом выступал.

— Не стоит забывать, товарищи, что заключение мира не решает никаких архиважных вопросов, стоящих перед страной. Аграрный вопрос Временное правительство решить не сможет. Не сможет его решить и Учредительное собрание. Не сумеет оно справиться и с экономикой, которая стремительно приближается к полному краху. А ведь стоит помнить, товарищи, солдаты станут возвращаться с фронта домой, а это люди боевые. И они начнут решать аграрный вопрос самостоятельно.

Сталин вставил свои пять копеек.

— К тому же, по ряду оценок, Россию в скором времени ждет страшный кризис. И я склонен этим оценкам доверять.

Вот за этой репликой Сталина стоял я. Дело-то в том, что в те времена знали только кризисы перепроизводства. О чисто финансовых кризисах, таких как Великая депрессия, в это время понятия не имели. Хотя Россия бодрым шагом шла именно к финансовому краху. С самой революции начал надуваться финансовый «мыльный пузырь». Дорвавшиеся до полной свободы гешефтмахеры ринулись спекулировать. На бирже во множестве стали появляться ценные бумаги с искусственно завышенным курсом. Такой курс можно поддерживать только одним способом — выпуская новые ценные бумаги, которые ничем не обеспечены. А для поддержания курса этих бумаг, нужны ещё… Шла увлеченная торговля воздухом. По сути, это та же пирамида. А чем кончают пирамиды, все знают. В США причины Великой депрессии были именно в этом. Доигрались, блин. Америке конца двадцатых мало не показалось, там чуть дело не дошло до бунта. А уж Российской экономике образца 1917 года вышел бы полный трендец. В моей истории большевики пришли к власти раньше, чем началось.

Ленин продолжал:

— Мы большевики, а не анархисты. Мы умеем ждать. Так что подождем, пока мелкобуржуазные правители окончательно не обанкротятся. Единственная опасность — это возможность повторения корниловщины. Вот тут мы должны сохранять бдительность.

В общем, так и решили. Потому-то большевики и не стали лезть в разные структуры. Ведь если ты вошел в правительство — значит, несешь ответственность за его действия. А критиковать — это всегда проще. И народу нравится.

А с Троцким получилось совсем смешно. Он хлопнул дверью и в политическом смысле. Через неделю после заседания верхушки большевиков в меньшевистской газете «Новая жизнь» появилась статья Троцкого. Вот уж история шутки шутит. Ведь именно в данном издании в моей истории в октябре появилось знаменитое заявление Каменева и Зиновьева, в котором они заявляли о своем несогласии с курсом большевиков на вооруженное восстание. А в этом варианте выступил Давыдыч. Он упрекал большевиков в «эсеровщине». Дескать, вместо того, чтобы готовить мировую пролетарскую революцию, они сделали упор на мужичков. Это типа полное отступление от марксизма, а Ленин и его подельщики — беспринципные авантюристы. По большому счету, это было заявление о полном разрыве. Видимо, меньшевики оценили таланты Троцкого и позвали его к себе. Собственно, они всегда были ему ближе. Ведь для них европейские рабочие были интереснее собственного народа. Главным противоречием между ними и Троцким являлось отношение к войне. Но ведь меньшевики-то не были сторонниками «войны до победного конца». У них была позиция: раз идет война, надо воевать. А раз она вроде как заканчивается, то и слава Богу.