Дмитрий Лекух - Туман на родных берегах Страница 14

Хоть портрет пиши: жид на службе Отчеству…

Впрочем – портрет в углу и так висел.

Считающий себя знатоком современной живописи, начальник страшного для людей, подобных Шору, Четвертого главного управления Имперской безопасности, с удивлением вновь признал кисть знаменитого модерниста Шикльгрубера.

Никита так удивился, что забыл поздороваться с хозяином кабинета и передать ему заботливо укрытый белоснежной льняной салфеткой бериевский презент.

Хозяин хмыкнул.

– Тоже Адольфом интересуетесь?! Не надо хлопать себя ушами по щекам, и так понятно. Его работа, его. По дружбе писал, пока у нас, в Одессе, от немецких то-ва-ри-счей прятался в эмиграции. Продулся в карты местным уркаганам, пришлось выручать. Очень хотел отблагодарить, да даже поляну накрыть было не на что. Богема… Валька, нынешний Вождь и отец нации, каждый свой приезд на малую родину вымогает. Продай да продай. Не могу. Память…

Ворчаков непроизвольно икнул.

Нет, он, разумеется, догадывался, что для кого-то любимый Вождь и Верховный Канцлер великой Российской Империи может оставаться Валькой.

Но – не при посторонних же.

И не для, как ни крути, – еврея, то есть человека заведомо подозрительного.

Все страньше и страньше, как писал забавный британский сказочник Кэрролл.

Хотя, с другой стороны, – какой он, Никита Ворчаков, полковник Имперской безопасности, «посторонний»?!

Спасибо, господин Шор, что сразу точки над «и» расставляете.

Показываете, кто есть кто в этом доме.

– Я, – кивнул Ворчаков, – тоже к вам, Осип Беньяминович, не только с пустыми руками да казенными заботами. Вам от Лаврентия презент. Просил передать и – кланяться, разумеется…

Одесский сыскарь крякнул.

Сорвал громадной и в то же время аристократической ручищей салфетку с корзинки, понюхал породистым еврейским шнобелем остро пахнущий круг копченого кавказского сыра, пощелкал ногтем по бутылкам, внимательно разглядывая жидкость на свет.

– Умный человек Лаврентий! Хоть и сволочь, конечно, преизрядная. Умеет угодить. Ну, что ж, – заседание продолжается, господа присяжные заседатели. Выпьем, обязательно выпьем. Но сначала – дела…

Ворчаков кивнул, и, угадав стиль хозяина кабинета, закурил, не спрашивая разрешения.

Только протянул приглашающе пачку.

Угощайтесь, мол, господин Шор.

Столичные.

Господин Шор, разумеется, угостился.

Одной папиросой немедленно задымил, а вторую фамильярно засунул себе за большое, правильной формы ухо, и это господину полковнику безопасности тоже почему-то понравилось.

Обаятельный тип.

Такому не в уголовном розыске служить, а «работать» авантюристом высокого международного класса.

Мошенником.

Фармазоном.

– Что ж, – кивнул Ворчаков, – я тоже был настроен сначала поговорить с вами о делах, Осип Беньяминович. Потому как, кроме вас, поговорить о них в вашем городе и не с кем. Даже вообразить не мог, что все высшее силовое начальство замечательного города Одесса может представлять из себя такую удивительную коллекцию разнокалиберных идиотов. В любое другое время это было бы просто до неприличия смешно…

Осип Беньяминович совершенно искренне, причем уморительно заржал.

Как большой породистый жеребец.

– Да и сейчас, – вытирает выступившие слезы, – не грустно. Паноптикум, совершенно с вами согласен. Жертвы аборта. А что касаемо Женьки Катаева – не переживайте, найдем. Самое главное, что жив: похитители прислали фото и назначили выкуп. Скрываются в каменоломнях, где конкретно – пока не знаю. Одесские каменоломни, это, знаете ли, не Рио-де-Жанейро, сам черт ногу сломит. Но – жив, это точно. Меня в Одессе каждая собака знает, я – животное предельно недоверчивое. Утром стулья, вечером деньги. И никак не наоборот. Сейчас проговариваем форму обмена. Записками. На одном из входов в каменоломни, они сами его указали. Никуда не денутся, договоримся. Деньги в банке личным указанием Валентина Петровича я уже получил…

Ворчаков задумчиво похрустел пальцами, затушил в турецкой пепельнице до гильзы докуренную папиросу.

– Все это я уже знаю. Просветили, так сказать. Личной шифрограммой от Берии, сразу по прибытию в ваш благословенный город. Однако есть небольшая, но очень неприятная закавыка, Осип Беньяминович. Вы считаете это дело банальнейшей уголовщиной, я так думать, увы, не склонен. Евгений Катынский не только блестящий русский литератор, но еще и, на свое несчастье, младший и единственный брат Вождя. И слишком многое в московских событиях последних дней меня убеждает, что в этом происшествии густо замешана политика. Очень густо и очень неприятно. Лаврентий Павлович в этом со мной согласен. А он, как вы справедливо заметили, – умнейший, хотя и не самый приятный в общении человек. Если желаете – объясню подробно. Время у нас, насколько я понимаю, есть…

Шор серьезно кивнул.

– Следующий обмен депешами произойдет через три часа. Я передам предложение, от которого им будет сложно отказаться. Уверен, они возьмут паузу хотя бы до завтрашнего утра. Так что – просвещайте. Время, которое у нас есть, это деньги, которых у нас нет, как говаривал мой папа. Он считался умнейшим человеком на всей Молдаванке, а у людей, там проживающих, не было никаких буржуазных предрассудков. Сплошное жулье. Заодно и бериевский презент распробуем. И откройте бутылки, дайте вину подышать, чтобы приобрело правильный вкус. А я порежу на закуску ваш приезжий сыр и наши местные яблоки, вы все равно этого делать правильно не умеете…

Никита покорно принялся откупоривать бутылки «Напареули».

Ему было страшно себе в этом признаться, но Осип Беньяминович Шор, начальник Одесского уголовного розыска и махровейший, простите, жидяра, с каждой минутой нравился ему все больше.

Может, прав Вождь, когда говорит, что только ему в этой стране дано определять, кого считать евреем?

– Можно поинтересоваться, что вы им такого предложили, уважаемый Осип Беньяминович, что они отказаться не могут? – почти робко поинтересовался Никита.

Шор хмыкнул.

– Можно. Но неинтересно. Я предложил им деньги, много денег. Поэтому даже если за этим стоит треклятая политика, торговаться они смогут только относительно способа получения финансов и передачи заложника. Я, знаете ли, не финансист, я – холодный философ. Политик, если он маскируется под уголовника, все равно должен действовать как уголовник. Иначе правда вылезет наружу преждевременно, как живот у согрешившей гимназистки. А пока суд да дело мои опера попытаются пробить, где его содержат. Жаль, маловато у меня хороших следопытов. Может, посодействуете?

Ворчаков кивнул.

– Посодействую. Разумеется. У меня их три самолета. Валентин Петрович кинул сюда едва ли не весь свой плюс отчасти бериевский ОСНАЗ. Даже караульную службу в белокаменной, включая Кремль, несут армейцы. «Яссцы», за неимением лучшего. А они к этой роли не особенно приспособлены…

Осип, не переставая резать кислое яблоко на тоненькие, почти воздушные лепестки, удивленно присвистнул.

– «Дрозды»?! Рискует Верховный. Ой рискует! Не за что им Вальку-то любить, особенно после того, как Старика под домашний арест посадил…

Глава 19

«Обмен депешами» произошел в неприметной расщелине, причем без происшествий: обеим сторонам было что терять.

От идеи «захватить переговорщика и как следует его потрясти», высказанной командиром ОСНА-За, пришлось отказаться.

Того наверняка страховал сообщник, преследовать которого по узким ходам каменоломен мог только безумец, – за жизнь любимого брата Вождя в подобной ситуации ни Шор, ни Ворчаков не дали бы ломаного гроша, а в гневе Валентин Петрович воистину страшен. Самое малое, что им грозило в случае провала операции, – долгая беспорочная служба на южном побережье Северного Ледовитого океана, куда ни один, ни другой нисколько не стремились.

Зато «хвоста» похитителям они навесить постарались: сразу три осназовца бесшумными тенями скользнули в сторону разлома.

Это, по словам Шора, входило в правила игры.

Уголовные фармазоны отнеслись бы к данному факту с полным пониманием.

Чай не в бирюльки играем, ищейки тоже должны работать.

Они и сработали.

Через пару-тройку минут ожидания нутро утеса, на котором они лежали, сотряс мощный взрыв, и побледневший командир ОСНАЗа жестами погнал вниз еще одну группу.

Шор нервно закурил.

– Вы правы, – за одну затяжку высасывая половинку дорогого полковничьего «Дюшеса», сказал Шор. – Это не бандиты. Бандитам жить надо, а за такое мы всю их сетку, включая контрабандную, до гланд вытрясем. Низкий сорт, нечистая работа. Либо любители, решившие легкую деньгу срубить, либо и вправду политика. И я даже не знаю, что хуже…

Ворчаков согласно поморщился.

Дилетант, как известно, страшен своей непредсказуемостью.

Особенно если вдруг запаникует…

Через несколько минут вторая группа вернулась, волоча живых, но наглухо контуженных следопытов.