Михаил Гвор - Прорыв выживших. Враждебные земли Страница 14

– Закрепи!

– Готово!

Лишнего не болтает. Все свои шуточки насчет «камы с утра» выскажет вечером. И какой дурак ему эту книжку дал?! Так, что дальше? Развязываемся и зависаем. В смысле себя развязываем, веревки не стоит. Висим и смотрим. Опять «зеркало». Но всего пара метров, дальше снова разлом и «потолок» уже нормальный, с зацепами. По такому ходить одно удовольствие. Так что два метра. Ну, тут уж ничего не придумаешь, придется «маятником», причем на веревке, размаха рук не хватит.

– Выдай метр и закрепи.

– Готово!

Веревка проседает. В самый раз. Ну что, дурочка рисковая, поиграем в качели? «Туда сюда обратно, тебе и мне приятно». Не знаю, как скале, а мне ни малейшего удовольствия сей процесс не доставляет. Сейчас кэ-эк выдернет френд, да кэ-эк шваркнет моей тушкой об стену, проще будет закрасить, чем отскоблить. Качаюсь-то на веревочке, закрепленной на закладухе посреди нависающей скальной полки. У Петьки аж глаза из орбит полезли, даже отсюда видно! Похоже, наверху будет не пошлости свои вспоминать, а повышать мой словарный запас международных ругательств. Ругается Петька классно, на всех языках, какие только в Лагере есть. А комбинирует как! Митька говорит – прирожденный лингвист. Только доморощенный и с избирательной направленностью: ни одного неругательного слова запомнить не может… С третьего качка набираю нужную амплитуду… Оп-па! Есть захват левой! И даже тремя пальцами сразу! Отличненько! Подтягиваю себя на левой руке и засовываю в трещину правую. Сжимаю кулак. Кожу на пальцах, конечно, пообдерет, но зато держит не хуже закладухи. А френдику спасибо, не вылетел, родной. Левой рукой закладываю его братца, а то болтаться на кулаке уже надоело. Щелкает карабин. Готово.

– Крепи!

Зависаю на веревке и высвобождаю руку. Правая перчатка в клочья. Хрен с ней, есть еще запасные, а в Лагере зашью. Так, теперь можно и отдохнуть немного…

Только немного. Осталось всего ничего, а там уже до вершины должно быть обычное «пятерочное» лазание. Вот перед ним и подышим, пока напарник поджумарит да френдики соберет. Двинулись, подруга, а то задние руки в тапках отморозишь!

Еще пару метров поизображаю муху и дотянусь рукой до края потолка. Готово. Где там зацепы? Эй, мы так не договаривались! По законам жанра здесь должна быть «ручка»! По описанию, кстати, тоже! А блин, описание на десять метров правее. А здесь что? Пока ничего не нащупывается. Надо завязаться другим узлом. Вот, не сказать, что очень удобно, но полметра выиграла. Ага, уцепилась. А дальше? Для второй руки? Нет? Ладно, то, что нашла для одной, и для двух хватит. Как развяжусь, доброшу правую. Зацепляюсь левой рукой и повисаю на ней, просто отпустив все зацепы на «потолке». А чего это Петенька опять матерится? Даже и качнуло не сильно. Подтянуться, забрасывая на «ручку» правую руку… Ой, не надо на «ручку», выше полно хороших зацепов, подтянуться на правой, перебросить левую, вкинуть ноги. Закладку. Вторую. Есть станция. Самострах. Перила. Готово… Уф!..

Петька приходит через десять минут, собрав по дороге френдики, и, не успев отдышаться, знакомит меня со своими новейшими лингвистическими изысканиями, почему-то начиная с банальнейшего:

– Дура бешеная!!!

Окрестности Новосибирска, Заимка

Владимир Пчелинцев

Замыкающая «шишига» уже с полчаса как обдала на прощание сизым выхлопом, а полковник все еще стоял у ворот. Начал понемногу накрапывать легкий дождь. Пчелинцев посмотрел вверх. Да, легкость ненадолго, вон, подходят иссиня-черные тучи. Сейчас разродятся проливным и затяжным. Такие теперь дожди: проливные и затяжные одновременно.

С одной стороны – примета хорошая, в дождь уезжать, с другой – не те нынче дороги, чтобы лишний раз подставляться под осадки. А куда денешься…

«Эх, ребята, ребята, куда я вас отправил… – бродили мысли. – Шутка ли: пять тысяч верст по незнакомой местности. С неизвестно какими дорогами и, главное, неизвестно какими врагами. Три десятка человек на шести машинах. Где-то это сила, а где-то – слабая жертва. Хотя нет, беззубые в этой компании отсутствуют, любая банда кровью умоется, прежде чем возьмет. Но тебе-то, полковник, все равно, какую цену заплатят бандиты, если твои парни лягут. Тяжелый предстоит путь, очень тяжелый. И только до Омска есть хоть какая-то ясность. А дальше сплошная терра инкогнито. Дойдут ли? И куда дойдут?

Хорошо бы удалось договориться с башкирами и перебраться к ним… На хрен кому нужны эти Украины и Таджикистаны! Хотя нет, Таджикистан нужен шахматисту. Но и только. Понять парня можно, что бы ты сам отдал, полковник, чтобы сходить в Балтийск? Туда, где остались дети… И откуда ни ответа ни привета за все одиннадцать лет… Да что об этом… Так что ефрейтора понять можно. Но ведь нельзя жертвовать людьми за исполнение мечты. Какой бы она ни была. И если в Уфе можно выжить, мы не пойдем дальше. Никто не пойдет. Как бы ни было кому-то обидно. Как не идет на запад один немолодой полковник, уже неуверенный, что узнает своих пацанов… Наверняка не узнает: Славке сейчас семнадцать, Костику – четырнадцать, если, конечно… Нет! Никаких если! Славке семнадцать! Косте четырнадцать! И раньше или позже полковник бросит все и найдет их! Как только сможет взвалить на чьи-то плечи всю ответственность за полторы тысячи человек, сплотившихся вокруг бывшей бригады… Тем же башкирам, например. А от Уфы до Балтики куда ближе, чем от Новосиба…

Дошли бы только ребята. Хоть до Уфы… Они смогут договориться. Ромка Сундук, Андрюха Седьмой… Это же монстры, договорятся! А у них еще шахматист с собой. Мегаэкспроприатор экспроприаторов, который у бандюков автоколонны на раз отжимает. Точно договорятся. Лишь бы дошли… Только бы не нарвались по дороге, в казахских степях, кишащих бандами, или лесах Урала, от которого остались только «дикие земли»…»

Капли из мелких и невесомых начали превращаться в увесистые, неприятно бьющие. Надо идти под крышу. Все равно нет ни малейшего толку в этом стоянии на дороге… Пчелинцев повернулся через левое плечо и зашагал обратно.

Наряд по КПП попытался было вскочить, полковник остановил солдат. Ни к чему лишний раз демонстрировать строевую выучку.

– Проводили, товарищ полковник? – спросил старший наряда. Сержант с совершенно незапоминающейся фамилией. То ли Иванов, то ли Сидоров.

Пчелинцев остановился в коридоре, помолчал недолго…

– Так точно, товарищ сержант. Да, глупый вопрос, кипятком угостите? – Совершенно не хотелось полковнику идти в штаб или куда-то еще. Хотелось посидеть в тишине, хотя бы относительной. А тут – самое место. Кроме него лишь трое, да четвертый у пулемета наверху. Сидит, наверное, под «грибком», закутавшись в «озэкашный» плащ, наблюдает за окрестными холмами…

– Как иначе?! – тут же засуетился «Иванов». – Только обождите малость, щас подогреем! – и страшно вращая глазами, услал одного из бойцов куда-то в глубь помещения. КПП строился еще при Союзе, материалов тогда не жалели, и помещение отгрохали квадратов на двести, с полудюжиной всяких комнат и отнорков. Где-то в них ребята мини-кухоньку и организовали… Лишь бы не спалили к херам. Ну, то ладно, спалят – сами же строить и будут, у нас с этим просто.

– Не спеши так, сержант. Не помираю ведь, в самом деле! – попытался успокоить Пчелинцев. Но его слова вызвали только еще большее нездоровое оживление. Пришлось рявкать начальственным голосом…

«Иванов» тут же успокоился, достал из стандартной армейской тумбочки, зачем-то выкрашенной в «камуфляж», несколько побитых эмалированных кружек и маленький сверток.

– С сахаром – сами знаете, экономия, а тут местные медком подогрели. – Сержант почему-то смутился, разворачивая слои ткани.

– Из портянок нарезали? – улыбнулся Пчелинцев.

– Так точно! Из летних! И стирать не стали для пущего аромату! – радостно доложил дежурный. Все засмеялись.

Наконец, из глубин КПП вернулся боец с закопченным котелком. От котелка валил пар. Пчелинцев присмотрелся к кружке.

– Вы туда чего намешали, архаровцы? – На поверхности кружки плавали крайне подозрительные веточки и неопределяемые на взгляд обрывки листиков.

– Что на камбузе выдают, то и завариваем.

– Понятно. Разберемся, – грозно сказал Пчелинцев и осторожно потянул уже немного остывший «чай». – А ничего, не технический. Пить можно!

– Товарищ полковник! А как думаете, дойдут? – дневальный, набравшись смелости, задал вопрос, мучающий, наверное, всех…

– Не только дойдут, но и вернутся. У них выхода другого нет!

Таджикистан, Фанские горы, рудник Чоре

Сергей, весь красный и взъерошенный, поднял глаза на Генку и совершенно убитым голосом произнес:

– Второй день ковыряюсь с этим злосчастным Тексаном и не могу понять, в чем причина. Пропал прием, и хоть тресни. Сильные сигналы идут с искажениями. Все перелопатил, что знал. Но я и знаю не очень-то много. Догадываюсь, что навернулось что-то во входной цепи. Но что?..