Виктор Поротников - Легионер из будущего. Перейти Рубикон! Страница 14

Наконец урок закончился, и ученики шумной гурьбой выбежали в просторный вестибул, у каждого в руках была сумка со школьными принадлежностями. На шее у всех учеников висела булла, маленький круглый футлярчик на тонкой цепочке, в нем хранился амулет от порчи и сглаза. Римляне были очень суеверны, поэтому такие амулеты-обереги их дети были обязаны носить до совершеннолетия. Когда юноша надевал мужскую тогу, а девушка собиралась замуж, булла снималась с шеи и посвящалась домашним ларам. У детей бедноты буллы были чаще всего из кожи, у детей знати – из серебра или золота.

У Квинта, к примеру, булла была золотая, с выбитыми на ней инициалами владельца и изображением голубя.

Выйдя с Квинтом из школы на улицу, я сразу задал ему обычный вопрос:

– Как успехи?

Квинт вяло махнул рукой и слегка наморщил нос, это означало, что успехи в учебе у него не ахти.

– Хорошо, хоть сегодня меня не угостили розгами, – признался мне Квинт тоном заговорщика. – Я не выучил отрывок из «Илиады» Гомера. Учитель строго-настрого велел мне обязательно выучить его к следующему уроку. Поэтому, Авл, нынче вечером мне будет не до игр.

– Как часто учитель и его помощник наказывают учеников розгами? – поинтересовался я. – И кого бьют чаще: детей плебеев или детей патрициев?

– Вообще-то и дня не проходит, чтобы в школе не били кого-нибудь из учеников, – ответил Квинт, шагая по улице и держась за мою руку. – Знатность или незнатность родителей значения не имеют. Учеников бьют за плохое поведение на уроке, за дерзость, за лень, за невыполненное домашнее задание. За мелкие проступки учитель обычно бьет ученика по рукам тонкой тростью, с которой он никогда не расстается. Дома по синякам на руках отец ученика сразу поймет, что тот сегодня был нерадив в школе. Розгами секут тех учеников, кто грубит учителю или постоянно ленится. За вранье могут и ремнем отхлестать, а это намного больнее.

– Что, и тебе перепадало ремнем от учителя? – спросил я, заглянув Квинту в глаза.

– Было один раз, – кивнул Квинт с печальным вздохом.

– И что сказал на это твой отец? – допытывался я.

– Отец отругал меня и пригрозил еще более суровым наказанием, если я еще раз приду из школы со следами ремня на спине, – неохотно ответил Квинт.

– Неужели учителям всегда сходят с рук любые избиения учеников? – удивился я. – Все учителя – люди безродные, но им позволено сечь розгами и ремнем не только детей плебеев, но и сыновей сенаторов! Как допускается такое?!

Квинт пожал плечами. Было видно, что он не задумывался над этим.

– Так всегда было, – помедлив, сказал Квинт. – Моему отцу тоже крепко доставалось от школьного учителя, он сам признавался мне. И моего брата Публия тоже в школе секли розгами, когда он ругался непристойными словами и рисовал на стенах голых мужчин и женщин, лежащих вместе.

– Неужели нет таких учеников, которых никогда не бьют в школе? – спросил я.

– Есть, – ответил Квинт. – В нашей группе самый послушный и прилежный ученик – это Гай Октавиан. Его никогда не наказывают. Учитель всегда ставит Октавиана в пример остальным ученикам.

Меня вдруг охватило волнение.

– Послушай, Квинт, – проговорил я, чуть замедлив шаг, – мать этого Октавиана, случаем, не Аттия из рода Юлиев?

– Да, она самая, – сказал Квинт, задрав голову и разглядывая облака в небесах.

– А тебе известно, что Аттия доводится родной племянницей Цезарю? – Я следил за реакцией Квинта.

– Это известно всем в школе, – не глядя на меня, промолвил Квинт. – Хотя Октавиан приходится внучатым племянником Цезарю, он тем не менее нисколько не задирает нос. Октавиан не драчливый мальчик, но и не тихоня, поэтому я дружу с ним.

– И ты знаешь, где живет Октавиан? – спросил я, ощутив сухость во рту.

– Конечно, знаю! – усмехнулся Квинт. – Октавиан живет на улице Бычьих Голов, это недалеко от школы. Я даже бывал у него дома.

Итак, билась мысль в моей голове, я вышел на Октавиана. Теперь мне нужно продумать, как подобраться к нему, чтобы заколоть кинжалом или задушить без лишнего шума. Одним из параметров моего задания является убийство Октавиана. Только после этого я могу приступить к своей главной задаче – устранению Цезаря.

Проводив Квинта до дома, я поспешил на форум.

Торговцы на рынках Рима уже закрывали свои заведения, поэтому людей на улицах стало гораздо меньше. Многие горожане уже сделали все необходимые покупки и разошлись по домам. Селяне, приезжавшие в Рим по делам, торопились к городским воротам, дабы добраться домой до наступления темноты.

Я шел быстрым шагом по мощенной камнем Священной улице, не глядя по сторонам. Мысль о том, что в ближайшие дни мне предстоит своей рукой убить Октавиана, не давала мне покоя. Мне надлежит убить мальчишку, чтобы этот мальчишка в свое время не стал императором Августом. Профессор Пазетти все верно рассчитал, на ходу размышлял я, убить Октавиана легче всего, когда ему тринадцать лет. Ибо в восемнадцать лет у Октавиана уже будет собственное войско, а в тридцать Октавиан станет полновластным властелином Рима. Даже к шестнадцатилетнему Октавиану подступиться будет крайне непросто в силу того, что этот человек очень рано возмужает и обретет невиданную осторожность в политических делах.

Когда я вновь появился в курии Гостилия, с изумлением увидел, что Катон продолжает свое выступление перед сенаторами. Быстро прикинув в уме, я высчитал, что Катон изливает свое красноречие уже около семи часов без перерыва.

Пробравшись к Гаю Меммию, я передал ему письмо от ростовщика Стаберия. Присев рядом на ступеньку лестницы, я подождал, пока Гай Меммий прочитает короткое послание Стаберия. После прочтения письма на лице у сенатора Меммия вспыхнул румянец гнева, угроза ростовщика задела его за живое. Выругавшись себе под нос, Гай Меммий велел мне сходить на площадь к портику курии Эмилия, где допоздна сидят писцы и адвокаты, занимаясь различными делами. «Купи у писцов навощенную табличку и стиль, принеси сюда! – прошипел Гай Меммий, притянув меня к себе за край плаща. – Да поживее!»

Не прошло и двадцати минут, как я вернулся к Гаю Меммию, вручив ему табличку и острый бронзовый стиль.

Положив табличку к себе на колени, Гай Меммий быстро и уверенно вывел стилем на гладком тонком слое воска несколько ровных строк. Все буквы в этом послании были каллиграфически красивы.

– Отнеси эту записку в харчевню Танузия Гемина, это в Тривульцинском переулке, на Эсквилине, – тихим голосом приказал мне Гай Меммий. – Отдашь эту табличку в руки самому Гемину. И сразу беги сюда!

Спрятав табличку у себя под плащом, я вышел из курии Гостилия. На этот раз мне предстоял не близкий путь. Трущобы Эсквилина, застроенные многоэтажными домами-инсулами, занимали добрую треть территории Вечного города. Где там находится Тривульцинский переулок, я не имел ни малейшего понятия!

Выбравшись с форума, я двинулся к Эсквилинскому холму по извилистой Тибуртинской улице, похожей на мрачное ущелье из-за высоких каменных домов, выстроенных так плотно один к другому, что между ними почти не было просветов. Движимый любопытством, я прочитал записку Гая Меммия, присев на мраморную скамью у фонтана в маленьком тенистом скверике, где росли дубы и платаны.

Текст записки гласил: «Аннию Милону привет! Сенатор Меммий просит тебя об услуге, которая будет щедро оплачена. Нужно проучить ростовщика Стаберия с улицы Красильщиков, дабы этот пес впредь не смел скалить зубы на благородных патрициев! Условия сделки обговорим через Танузия Гемина».

Пряча табличку обратно под плащ, я усмехался в душе. Все это напомнило мне Москву 90-х годов двадцатого века! Сенатор Меммий в ответ на вызывающий наезд ростовщика Стаберия принял решение натравить на него «крутых парней» головореза Милона. Похоже, «реальные пацаны» Милона не гнушаются противозаконными делами, беря за это определенную плату.

«Катон прав, Рим переполнен беднотой и разбойными шайками, – подумал я. – Власти Рима обеспокоены склокой между Цезарем и Помпеем, не беря во внимание разгул преступности, захлестнувший столицу!»

Проплутав по узким грязным улицам Эсквилина больше часа, я разыскал Тривульцинский переулок и расположенную там харчевню Танузия Гемина. В этом деле мне здорово помогли местные подростки и нищие, снующие здесь повсюду.

Танузий Гемин имел внешность закоренелого злодея. У него был крючковатый нос, острый подбородок, беззубый рот, его низкие седые брови были похожи на щетки. Голова кабатчика была повязана темной широкой повязкой, на нем была коричневая туника до колен и кожаный передник. За поясом у него торчал нож в ножнах.

Пробежав глазами послание Гая Меммия, кабатчик Гемин негромко промолвил, обращаясь ко мне:

– Твоему господину это встанет в пять тысяч сестерциев. Так и передай ему. Люди Милона разыщут и накажут ростовщика Стаберия, как только получат деньги.