Прости меня луна (СИ) - Абалова Татьяна Геннадьевна "taty ana" Страница 14

Шагнув в распахнутую дверь, Стелла оказалась на во внутреннем дворе. Оглядевшись, она отметила, что на второй стене нет ни одного окна. Лишь кладка из грубых камней и единственная узкая дверь, которая при случае тоже закрывалась решеткой. Сейчас та была приподнята над небольшим мостом, перекинутым через ров, на дне которого торчали колья.

«Ничего себе защита! — насколько царевна помнила, рвы и колья обычно находятся с внешней стороны крепостных стен, а тут, как в кривом зеркале, все наизнанку. — Или это защита от кого-то, кто находится внутри монастыря?»

Абсурдность идеи вызвала улыбку.

Откинув странные мысли, царевна поспешила по протоптанной в снегу узкой дорожке. У входа в здание ее ждала Добря, которая пританцовывала на месте от холода.

Здание в центре небольшого двора с парой деревьев и колодца с гусаком, на конце которого болталась цепь, поражало монументальностью — высокое, массивное, опять-таки без единого окна и с узкой дверью из кованного железа. Охранные амулеты, вделанные в тело металла, сияли словно драгоценные камни.

И опять Стелла заметила, что они покрывали дверь как снаружи, так и изнутри.

— Давай быстрее, — монахиня похлопала себя по плечам, — холодно.

Внутри здание выглядело таким же неприветливым, как и снаружи — низкие закопченные потолки, темные переходы, узкие двери, ведущие в кельи. Одна из них открылась, навстречу вышла монашка небольшого роста, приветственно поклонилась. За ее спиной царевна успела разглядеть кровать, прикрытую чем-то серым, стол с горящей на нем свечой и образа в углу с лампадкой. Пахнуло благовониями.

«И рассказать-то нечего, — вспомнив о просьбе Змея, подумала Стелла. — Все серо и уныло».

Когда Добря распахнула очередную безликую дверь, сердце Стеллы дрогнуло — на кровати лежала женщина, укрытая по самые глаза. И только по очертаниям фигуры царевна догадалась, что хриплыми стонами ее встретила вовсе не Мякиня.

— Вот, сестра, привела к тебе воспитанницу, о которой рассказывала давеча. — Добря перекрестилась на образа и тихо закрыла за собой дверь.

Стелла не обратила на ее уход никакого внимания, она подошла ближе к кровати.

Никакие благовония не могли перебить запах смерти. Монахиня доживала свои последние дни.

— Что ты видишь, девочка? — надтреснутый голос был тих. Даже говорить несчастной было больно.

— Чернота пожирает ваше тело…

— Ты можешь с нею что-нибудь сделать?

— Н-не знаю, — Стелла опустилась на колени. Было неловко смотреть на умирающую с высоты роста. Каменный пол сквозь ткань обжег холодом. Пахнуло гниением и нечистотами. — Я еще никогда не встречала такую черноту. Ну, чтобы она занимала все тело …

— Спасибо, что не кривишь лицо, — произнесла женщина обескровленными губами. Она выпростала из-под колючего одела сухонькую руку и схватилась за предплечье царевны. Даже сквозь ткань плаща чувствовалось, что она горячая. Стелла положила ладонь поверх руки больной.

Тошнота подкатила горьким комком.

«Монахине и сорока нет!»

Та застонала, и царевна спрятала руку.

— Нет, не убирай. Я потерплю. Пусть уж один конец. Устала…

Наитие или простое сочувствие заставило Стеллу забраться на и без того узкую кровать. Легла, вытянувшись во весь рост, и обняла тело, которое пожирала болезнь.

Женщина закричала.

Дверь приоткрылась, впустив свежий воздух, но тут же захлопнулась.

Монахиня кричала и кричала. А потом как-то сразу затихла.

«Умерла?» — подумала царевна сквозь навалившуюся дремоту. Силы как-то враз иссякли, и не было никакой возможности расцепить руки. Она так и осталась лежать, обнимая тело монашки.

Глава 8

Стоило открыть глаза, как вновь подкатила дурнота. Потолок со скрещенными перекладинами закружился, и стоило неимоверных усилий отвести от него взгляд.

— Ну, слава Пресветлой деве! Пришла в себя! — в поле зрения появилась улыбающаяся Лилия. Обязательный к ношению вне стен спальной комнаты платок она держала в руках. Им же стерла что-то липкое на лице царевны. — Я уж думала, окочуришься.

— С чего бы это? — да, Стелла ощущала слабость во всем теле, но не до такой степени, чтобы не суметь подняться хотя бы на локоть.

— Я уж не знала, чем помочь. Сначала ты стонала, а потом как началось!

— Что началось?

— Корчи, пена изо рта. И нечем вытереть. Не колючим же одеялом? Я с испуга платок с головы стянула. Теперь, вот, постирать бы. Только как я простоволосая выйду? — она растеряно развернула испачканную вещь.

— Возьми мой…

— Ой, а я и не подумала… — соседка сдернула со стула платок, и вся аккуратно сложенная на нем одежда царевны упала на пол. — Ой!

— А кто меня раздел?

— Я раздела. А принес Хряк. Ой, Змей, то есть… Ты где была-то? — Лилия перешла на шепот. — Я и не знала что подумать. Ты вся бледная, словно утопленник, он красный от натуги.

— Не помню, — Стелла села. Босые ноги, высунувшиеся из-под одеяла, тут же озябли. — Совсем ничего не помню…

— Ну и ладно, — соседка махнула рукой. — Раз никто из монахинь со стонами и слезами вокруг не бегает, значит, ничего ужасного не случилось. Правда, как только тебя притащили, к нам в комнату настоятельница заявилась. Ага. Сама. Грозная такая, хмурая. Хряка погнала прочь. Глаза твои пальцами раздвинула, а как что-то в них разглядела, брови еще крепче у носа сомкнула, головой покачала и сказала, чтобы не тревожили. Я и не тревожила, пока не началось…

— Сколько я… м-м-м… спала?

— Да, считай, сутки. Мы уже и поужинали, и позавтракали, и на обед сходили. И тебе, вот, припасли. Остыло, должно быть.

На столе стояла миска с торчащей из нее ложкой, рядом лежала краюха хлеба.

В дверь кто-то поскребся.

— Кто это? — царевна испуганно натянула одеяло до носа.

— Хряк. Я уже и сердилась, и ногами топала, а он все равно под дверью околачивается. Настырный какой, — Лилия торопливо накинула на голову платок, сунула нос в приоткрывшуюся щель. — Чего тебе?

Там что-то пробурчали.

— Давай! — зашептала в ответ соседка. — Все-все. Иди. Да, хорошо ей. Сейчас вот поест и еще лучше станет.

Вернулась с корзинкой, из которой торчало горлышко бутылки из зеленого стекла, поверх тряпицы лежала сдобная булка, добро посыпанная маком, а рядом красовались восковыми боками два яблока.

— И где же это он такое богатство раздобыл? — Лилия сноровисто извлекла бутылку, выдернула пробку, поднесла к носу и разочарованно протянула: — Фи, молоко. Хорошо хоть теплое.

Чашки в комнате не нашлось, поэтому царевна впервые в жизни пила из бутылки. Жадно жевала булку, совсем не обращая внимания на то, что молочные струйки портили и без того несвежую нижнюю рубашку.

Лилия сидела напротив, вздыхала и вертела в руках батистовый платочек с кружевной отделкой, только что обнаруженный ею на дне корзинки. Поймав печальный взгляд, Стелла, которую тканевой подарок нисколько не удивил (видела платочки и поинтереснее), жевать прекратила и только сейчас осознала, что поступила плохо — следовало бы поделиться сдобой с подругой, которая заботилась о ней всю ночь.

— Не-не-не! Ешь сама! Ой, ну, разве что самую малость… Спасибо, — Лилия отложила платочек. Откусив от булки посыпанный маком край, от удовольствия закатила глаза. — Вот будь добра, скажи, как так получается, что ты в монастыре всего третий день, а тебя уже и на руках поносили, и платочек кружевной пожаловали, и такой вкуснятиной одарили?

Царевна пожала плечами. Стряхнула крошки с груди, подцепила яблоко, протянула его соседке, во второе сама вцепилась зубами. Было оно сочное, сладкое, ароматное.

— Если платочек понравился, забери себе, — с полным ртом сообщила царевна. Все, что нужно было для счастья, она уже получила.

— Ой, как-то совестно брать дареное… — а глаза у Лилии заблестели. Было заметно, что заполучить милую вещицу ей хочется. — Спасибо!

Когда воспитанницы с яблоками почти разделались, за дверью послышался приближающийся стук — как будто кто-то размеренно бухал молотком по полу. Дверь распахнулась и на пороге появилась старая, сгорбленная годами монахиня. Опираясь на клюку, она вошла в комнату и устало выдохнула.