Сын на отца - Герман Иванович Романов Страница 14

— Вы думаете, что так произойдет?

— Не сомневаюсь!

— Что вам еще приказал царевич?

— Ваше величество! Вы союзник царя Петра, врага моего господина и будущего государя — ибо не одно царство не подлежит разделу, монарх должен быть один! И повторю — я служу царю Алексею — возможно сейчас, под колокольный звон и при стечении огромной толпы народа, кронпринца сейчас венчают на царство!

Фрол вскинул голову — он надеялся именно на это, и знал, что участь будет страшной, как только поймают. Главное не только прожить достойно, но и умереть гордо, не прося пощады у врагов…

Глава 12

— Государь-царевич, в Москву позавчера прибыл бывший камер-лакей Вилим Монс, заподозренный в…

— Смелее, дьяк, догадываюсь, что «родитель» мой посчитал виновным в посягательстве на добродетель собственной супруги. Хотя какая может быть порядочность у бывшей солдатской шлюхи, которую из-под драгун взял себе фельдмаршал Шереметев, от старика она легла под «светлейшего» князя Меншикова. А за ним эти «объедки» подобрал русский царь.

Алексей усмехнулся, глядя на посеревшее лицо Игната Акулинина, который был назначен князем Ромодановским, выражаясь языком из будущих времен, «врио» дьяка Преображенского Приказа. Нехилая должность, особенно если учесть, что занимался он поимкой государственных преступников и крамольников среди гарнизонных солдат и офицеров, и при этом имел свою агентуру в самой Первопрестольной. Да и дьяков в самом зловещем из приказов было всего семеро, так что должность, пусть и «временно», занимал весьма немаленькую.

— Да, именно так, государь. Но выдран кнутом за казнокрадство, разжалован в прапорщики, и вместе со своей сестрой Матреной Балк, статс-дамой царицы, отправлен служить в Москву. Определен нести службу в Московский драгунский полк. Одним из младших офицеров эскадрона, но уже отправленный по команде в распоряжение своего зятя, генерал-поручика Федора Балка, начальствующего над гарнизоном. Велено установить над оными Монсами строгий догляд, и о том отправлять доклады в Петербург каждый месяц в Тайную Канцелярию.

— Так, понятно. Рано, рано — «папаша» мой не разобрался в ситуации, — Алексей задумался, потом негромко произнес:

— Петрушка Толстой клеврет Алексашки Меншикова, а тот с царицей Катькой заедино, любовники бывшие, а то и настоящие. Вот и «отмазали» Монса от прелюбодейства, а обвинение в казнокрадстве сущие пустяки — все советники Петра воруют поголовно. Послужит в провинции пару лет, и царственный рогоносец возвернет его обратно, чтобы козлиные рожки превратились в раскидистые оленьи. Что может быть смешнее в жизни для грозного царя, что рубит головы направо и налево.

Царевич посмотрел на дьяка — Акулинин, хоть и спал немного с лица, но выглядел уже бодро, оправился. Да оно и понятно — за такую дерзкую хулу на государя казнь колесованием была бы верхом гуманизма, за одни слухи в «содомском грехе» царя-батюшки кожу живьем сдирали. А ведь дыма без огня не бывает — зело подозрительны были поцелуи Петра Алексеевича, даже Брежнев так Эриха Хонеккера не лобзал в уста сахарные.

— Подходы ищи к ним, слуг привлекай — это вербовкой называется. Что у тебя с офицерами гарнизонными, а також с солдатами?

— Есть крамольники, доносы на них поступили, и от сослуживцев, и от тех, кто слова поносные слышал. Вот списочки, государь, тут господа офицеры, а здесь солдатики.

— Просто замечательно, вполне, — Алексей не скрывал хорошего настроения, просматривая списки. Память у настоящего царевича была превосходной, за довольно короткий срок удалось восстановить пусть не основные знания — освоить немецкий язык и латынь, слова сами подбирались, и во фразы складывались вполне уверенно.

Дюжина фамилий была ему знакома — церковь уже поработала с данными кандидатурами и гарантировала их стойкую неприязнь к «родителю». И на тайну исповеди, если не отнеслась наплевательски, то вовсю ее использовала. Но то не грех — ведь царь их сам приводил пастырей к особой присяге, чтобы доносили на крамольников. Так что все это обернулось против самого Петра Алексеевича — многие священники испытывали к нему жуткое отвращение, причем с идеологическими мотивами.

«Перекрестная проверка проведена сразу же с двух направлений — за и против. Так что отдаю их в разработку „сибирякам“ и Глебову — они смогут ее провести, к тому же дядька поможет. И солдат втянуть надобно — во время переворота они надежной опорой командирам будут, и своих сослуживцев в это дело вовлекут обязательно. А мы это дело непременно возглавим — только нужно поторопиться, ведь риск доноса с каждым днем возрастает по мере увеличения числа мятежников.

Акулинин молодец, работает уже не за страх, за совесть. Понимает хорошо, что я ему дать намного больше смогу за верную службу, чем он получит за предательство. Надо приободрить».

— Хорошо поработал… стольник.

Дьяк побагровел от оказанной ему немыслимой чести — столь весомая дворцовая должность давалась исключительно дворянам и жильцам московским, а то и отпрыскам родовитых княжеских семей, но никак не однодворцам и сынам боярским.

— Живот положу, государь!

В дверь постучали два раза, быстро, а затем еще дважды, через промежутки. Алексей посмотрел на дьяка, тот склонился в поклоне.

— Царевич, раскольников привели, это самые влиятельные из купцов, каких только смогли отыскать. Сейчас им сказали, кто будет говорить с ними — место надежное, там наши люди.

— Хорошо, пошли! Но говорить с ними буду наедине!

Алексей вышел в коридор, где располагались гостевые комнаты. Этот постоялый двор стал главным центром подготовки мятежа — слишком удобен, да и путей отхода из него множество. К тому же народец постоянно снует — в толпе затеряться можно, и кого угодно сюда наверх привести, во флигель — тут уже жили исключительно свои люди, хорошо подготовленные, силовики из состава «Альфы», как он их именовал про себя, отборные и лихой контингент. И никого из посторонних, даже служанок — ведь женщины по природе своей могут проболтать любую тайну.

— Здорово, степенные!

— Здравствуй и ты, государь-царевич!

Трое мужиков, бородатых и пожилых, одетых в неброскую, но отнюдь не дешевую одежду, поклонились ему в пояс, коснувшись рукой пола. И выпрямились, настороженно взирая ему в глаза.

— Давайте говорить откровенно, дабы время напрасно не тянуть — его и так мало. Да садитесь вы на лавку — дела лучше сидя обговаривать, а они у нас нешуточные могут быть.

Алексей первым уселся на лавку, напротив него медленно, настороженно смотря, расселись бородачи, которых здесь именовали «начетниками», «раскольниками» и «двоеперстцами», а в его