Во славу русскую - Анатолий Евгеньевич Матвиенко Страница 14

— Стало быть, не дала свобода тебе счастья? — спросил Прохор, разглядывая толпу нищих, коих солдаты Благочиния пытались вытолкнуть хотя бы с Лубянской площади, почитай — из центра Москвы. Видать, не у одного Игната свободная жизнь пошла вкривь и вкось.

— Окстись! Какое счастье! О холопах хоть баре заботились, чтоб не окочурились мы. А тут…

— Зато теперича мы — равноправные граждане свободной Расеи, — кучер вспомнил слышанные с амвона слова, и слуги Демидова горько засмеялись в понимании, что на барина уповать могли, а на подарившую волю державу — вряд ли.

* * *

Через денёк после визита Демидова с владимирской купеческой жалобой Александр Строганов застал Юлию Шишкову выходящей из церкви. Её он не видел с визита в шишковский дом в компании генерала Руцкого.

— Дзень добры, пани Юлия. Как здоровье Александра Семёновича?

— Здравствуйте, Александр Павлович. Хворает, но держится с Божьей помощью.

Дама зябко спрятала руки в муфточку. Пар от дыханья замёрз, посеребрил усы и брови московского тирана, как обозвала Строганова молодёжь. В локоток Шишковой вцепилась польская родственница-приживалка. Она посетила обедню с компаньонкой и преисполнилась лёгкого ужаса, узнав грозного собеседника.

— Не навещал вас давно, да и вы не зовёте.

— Ни Боже мой, Александр Павлович, кто ж вам в приглашении откажет.

Он грустно усмехнулся в усы.

— Так-то оно так. Однако позвольте заметить, боязнь мне отказать и радушие — разные материи, любезная Юлия Осиповна. Неужто столь страшен я, что ваши гости от меня шугаются?

— Нет, что вы… Хотя говаривают разное, и слава дурная порой идёт.

— Тиран, палач?

— Зачем же так…

Лакей отворил дверцу кареты. Юлия подняла строгие глаза, чуть скрытые вуалью.

— Прощайте, Александр Павлович.

— Постойте, погодите минутку. Отчего-то важно мне, чтобы вы не думали обо мне дурно. Ваша правда, на этой службе приходится делать жестокие, гадкие вещи. Может, благородного человека недостойные. Только бросить их нельзя, ибо стократ хуже будет. И на другого перевесить нет никакой возможности; пусть уж моя душа горит в аду.

— Вы… Вы — странный человек. Порой в самом деле меня пугаете.

— Пригласите на чай. Объяснюсь. Лучше, когда в доме не слишком много гостей, — Строганов печально улыбнулся. — Меньше распугаю.

Он направился к своему экипажу, оставляя тростью дырки в снежном ковре. Прекрасная полячка скоро овдовеет. Наследство не слишком богатое, да и на докторов ныне много уходит. Муж её болезный в отставку вышел, пенсион куда меньше жалованья, да и рубль изрядно упал.

Странно, отчего так преследуют загадочные серые глаза Шишковой? Полна Москва невестами для семьи, а захотеть — и молодыми вдовушками для утех, кои не устрашатся репутации К.Г.Б.

Кольнуло — сподобился ли Александр Семёнович супружеский долг исполнить или целина там непаханая? Отогнав бесстыдные мысли, Александр Павлович опустился на подушки кареты и велел кучеру погонять на Лубянку. Вечером ждёт его дома одинокий ужин, грог, пунш и столь же одинокая постель. Отчего так Бог неровно делит? Престарелый и немощный Шишков счастливей его — молодого, богатого и знатного.

* * *

К весне Павел Демидов поспел домой, огорчив купечество вестью о нелёгком разговоре со Строгановым. Разумно бы сдаться и тихо переждать новое смутное время. Но не тут-то было. На его беду, попался на дороге купца и заводчика дьявол-искуситель. В моём лице.

Открутиться от беседы с обладателем пестелевского мандата тот не посмел. Хотя, думаю, мой провластный сан вряд ли кто на Волге принимает всерьёз, иначе купеческую челобитную вручили бы мне. Но, как и банкиры летом, Демидов предпочёл не нарываться отказом на неприятности. Домой не пригласил, встретились мы в том же губернском собрании, где на первом этаже имелась ресторация с кабинетами.

Не люблю эти отдельные кабинеты. В общей зале, особенно в ресторанном шуме, можешь наблюдать, кто подошёл, звуки теряются, если играет музыка. Здесь цыган любят, те не умеют хранить тишину.

Мы же с Демидовым собрались на обед, то есть достаточно рано — часов в шесть вечера. Он расположился напротив и повязал салфетку, принявшую угол в сорок пять градусов из-за подпирания объёмистым животиком. Совершенно мирный вид придавали ему круглые очки. Трудно представить, что в двенадцатом юнкер Демидов дрался на Бородинском поле, его я там, конечно, не помню. Потом, слышал, он был блестящим кавалергардом, но потерял место после «великой» революции, оттого переехал из Питера в Нижний, где занялся делами в империи своего батюшки, Николая Никитича. Тот отошёл от дел и съехал в Италию, не в силах вынести творящегося на Родине.

Всю эту информацию я собрал без труда, как и о других заметных персонах к востоку от Москвы. Несмотря на бесплодный вояж купца к Строганову и вынужденную паузу, я ни с кем в сношения не входил и ждал, считая Демидова самым подходящим для вербовки.

Вознеся молитву, чтоб никто нас не подслушивал через тайные щели в стенах кабинета, я приступил издалека.

— Слышал, Павел Николаевич, Строганов — родственник ваш?

Купец, начавший разделывать осетрину на серебряном блюде, недовольно хмыкнул. Упоминание родственника никак не улучшило его аппетита. Только через минуту чрево его напомнило о себе, Демидов приступил к уничтожению рыбки. Ответил он после долгой паузы.

— Дальний. Матушка моя — в девичестве Строганова, через неё я действительно с Александром Павловичем в родстве.

— Что не помогло добиться его согласия о вспомоществовании волжскому купечеству.

Следующая пауза получилась ещё больше, и я начал терять надежду, что успею дойти до главного, пока не прикончим десерт. Себе взял седло барашка, но почти к нему не притронулся.

— Портит людей нонешняя власть, Платон Сергеич.

— Ваша правда… А ведь на Бородино иначе было. Чувствовали мы там себя единым целым, не только русские, но и немцы, и магометане. Кто же знал тогда, что часть их через тринадцать лет так всю историю российскую перевернёт! Помню, из прусских к нам артиллерист перешёл. Не хуже наших против Наполеона воевал. Что же теперь немчура натворила…

Из-за долгих пауз пришлось забросить все запланированные предварительные ласки, я практически сразу перешёл к явной крамоле, мой тучный собеседник не успел ещё приступить к второму блюду.

Он возразил:

— Вы же, Платон Сергеевич, сами с теми немцами якшаетесь, сами со Строгановым дружны. Говорят, именно вы его из Польши привезли.

— Привёз. На ваши и наши головы. Справедливости ради скажу — иначе К.Г.Б. возглавил бы Бенкендорф или Дибич. Чую, тогда