Баба Люба. Вернуть СССР - А. Фонд Страница 14

Где-то через полторы минуты Анжелика вернулась, растерянная. В руках у неё была простая алюминиевая миска.

— Вот, — упавшим голосом сказала она, осторожно удерживая миску в руках и стараясь не расплескать содержимое.

— Ч-что это?

— Ивановна дала…

— А нитроглицерин где?

— Она сказала, что таблетки — зло, и что нужно лечиться этим.

— Что это? — повторила я, закипая, плечо опять прострелило такой болью, что я на мгновения вынуждена была закрыть глаза, чтобы хоть немного отпустило.

Когда я чуть продышалась и вслушалась в торопливую речь Анжелики, я уже не знала — плакать мне или смеяться.

— … а потом она говорит, что все болезни от лекарств и вакцинации происходят, — продолжала Анжелика, — и дала мне это. Это чайный гриб. Он от всего помогает, даже от СПИДА.

— У меня сердце прихватило, а не СПИД, — прохрипела я, — сходи к другой соседке.

— А это…

— А это отнеси обратно и отдай Ивановне. Ей нужнее.

Анжелика опять вышла. А я осторожно сместилась чуть набок, лелея руку.

Да, так получше будет.

Это ж надо додуматься — сердечный приступ лечить чайным грибом! Кроме того, я прекрасно помнила об увлечении соседки уринотерапией и мне даже думать не хотелось, на каком субстрате этот гриб был выращен.

Анжелика в этот раз отсутствовала дольше. Но, наконец, она вернулась:

— Вот! — радостно сообщила она, демонстрируя кусочек бластера с двумя крупными таблетками, — нитроглицерина не было, но дали валидол. Это из седьмой квартиры, там дедушка у них ест такое.

Она протянула мне одну таблетку, которую я положила под язык. По нёбу растеклась острая ментоловая прохлада, от которой боль из центра груди потихоньку стала истончаться и струйками холодка уходить вниз. Я прикрыла глаза, погружаясь в эту мятную лёгкость.

— Тёть Люба. Вы же не умрёте? — шепотом спросила Анжелика и заплакала.

Я молчала, говорить пока ещё было трудно.

— Я буду вам во всём помогать, я буду вас всегда слушаться, честное слово! — горячо зачастила испуганная девчонка, — только не умирайте, я не хочу в детдом!

Я закрыла глаза и, кажется, потеряла сознание. А, может, просто уснула.

Не знаю, сколько прошло времени, но, когда очнулась, услышала ругань в соседней комнате. Ругалась Анжелика, стараясь говорить потише, но, так как эмоции зашкаливали, то периодически она срывалась на крик, но затем опять начинала ссориться шепотом.

Я прислушалась. Ругала она Ричарда.

— Ты дебил! Урод! Тебя же на куски теперь порежут! А если не порежут, то в детдом заберут! И там порежут!

Ну в общем, в таком духе, по кругу.

Я отстранилась от воспитательного процесса: правильно, старшая сестра должна воспитывать младшего брата. Так гласит Бел-Ланкастерская система. И я с ней солидарна. Вот пусть старшая сестра и воспитывает. А мы потом подкорректируем. Обоих.

Я прислушалась к себе — чувствовала я себя, как ни странно, прекрасно. И даже очень прекрасно, потому что постоянно тянущая, привычная боль в позвоночнике вдруг исчезла. Да и сердце больше не беспокоило.

Хм, странно. Это мне валидол так помог и пару минут в отключке или что-то другое?

Поживём — увидим.

Утром я собралась, накормила завтраком Анжелику и Роберта, выпихала их в школу, а сама выскочила на улицу — где-то вот-вот должен был подъехать автобус и отвезти меня на завод.

Погода сегодня была ещё хуже, чем вчера. Злой мартовский ветерок пронизывал насквозь, и я повыше подняла воротник бежевого демисезонного пальто в «ёлочку». Это было Любашино пальто, не моё. Когда я собиралась, то здраво рассудила, что мой простенький пуховик, купленный по случаю в «Спортмастере», и в котором я сюда попала, будет смотреться на фоне блёклых одеяний остальных граждан слишком уж по-импортному. А мне сейчас не нужно привлекать особого внимания. Кроме того, это я чужие футболки брезгую надевать, а вот пальто, рассудила я, всё равно — верхняя одежда, так что вполне сойдёт. На голову я повязала платок, тоже нашла у Любаши, нормальный такой платок, шерстяной, палехский, почти не ношенный. Так что внешне я от основной массы рабочих не отличалась.

Так я думала.

Подошел жёлтый автобус и, сердито чихнув выхлопными газами, со скрежетом открыл дверь.

Так как время уже подошло, да и других жёлтых автобусов рядом не было, я смело полезла внутрь.

— Любушка! Привет! — замахала мне с заднего сидения женщина в алом мохеровом берете, который ужасно не шел к её смугловатой коже. Но, очевидно, женщина так не считала, потому что помада у неё тоже была ярко-красная, как и вязанный шарф.

Я вежливо поздоровалась со всеми и прошла к женщине, которая явно меня (точнее ту Любашу), хорошо знала.

— Привет, — сказала я и плюхнулась на сидение рядом, осторожно устраивая сумку с поллитровой банкой между ног, но так, чтобы борщ не разлился.

— Ты почему не перезвонила? — спросила женщина.

— Ой, не спрашивай! — неопределённо махнула я рукой.

Обычно это действует, но не в этот раз.

— Что там у тебя опять случилось? — с жадным любопытством прицепилась она.

Я демонстративно вздохнула.

— Опять твой начудил? — задала вопрос женщина и я задумалась.

Это что ж получается, супруг Любаши чудил, да ещё и так, что об этом знали коллеги по работе? Хотя, может, это была её лучшая подружка, и Любаша сама ей жаловалась.

— Потом расскажу, — неопределённо пообещала я, — не хочу с утра себе и тебе настроение портить.

Та вскинулась, видно было, что умирает от любопытства, но наглеть не посмела.

Вот за что мне нравятся те времена (в смысле уже эти), что люди были ещё не настолько наглыми и беспардонными, как нынче (в смысле в моей прошлой жизни, откуда я попала сюда).

Автобус остановился опять, да