Андрей Посняков - Король Страница 15

– А я Грине все об нас рассказал, – глянув на своего спутника, неожиданно ошарашил разбойник. – Что идем мы в Тихвин, поклониться иконе святой – Богоматери Тихвинской образу. Он и сам туда же идет – вместе и доберемся.

Леонид поморгал и шмыгнул носом:

– Э-э… так, говоришь, в Тихвин…

– Ну да, в Тихвин, – подтвердил бывший ландскнехт. – А оттуда на Москву прямая дорожка. Тракт! Ямщики на каждом шагу – живо доберемся.

Арцыбашев с облегчением перевел дух и рассмеялся – идея показалась ему весьма неплохой. Обмануть погоню, уйти туда, куда вроде бы как и не надобно, где никто не ждет. Единственное, было жалко времени. Но раз уж все так складывалось, то приходилось чем-то жертвовать, иначе нельзя.

Посидев в харчевне еще часок, друзья простились с лоцманом до утра и отправились на Торговую площадь, гадая – где провести ночь? Паломники к Тихвинской иконе, с которыми намеревался добраться до родного посада и Гриня, выступали в путь как раз с утра, еще до восхода. Лоцман очень просил не опаздывать, обещав лично договориться со старшим.

– Ну, и где ж она? – подойдя к возам, Михутря принялся оглядываться вокруг в поисках Аграфены. – Ты ж сказал, корвища здесь дожидается.

Они как-то незаметно перешли на «ты», что явно пошло на пользу делу. И правда, коль выпало вместе коротать длинный и опасный путь – так чего «выкать»?

– И вообще, незачем ее и брать, – продолжал высказываться разбойник. – Внимание привлекает только. И кормить еще. Пользы-то от нее никакой… ну, разве что…

Тут уж Арцыбашев не выдержал, возмутился:

– Как это, пользы никакой? А кто нас освободил? Кто одежду раздобыл мне? Не-ет, никак нельзя девчонку бросать. Тем более – поклялись же! Я слово свое королевское дал!

– Ой, зря, зря дал! Ну? И где ж ее носит? Нам, между прочим, поспешать надо. И еще неизвестно, где ночевать.

– Здравы, господа мои, будьте, – звонко выкрикнул ошивавшийся рядом мальчишка.

Приятели обернулись:

– И тебе не хворать, отроче. Чего хочешь? Имей в виду – по будням не подаем, и вообще, с деньгами у нас туго.

– То я ведаю, что туго, – рассмеялся отрок.

Темно-рыжий, тоненький. С большими жемчужно-серыми глазами и по-девчоночьи пышными загнутыми ресницами.

– Графена!!! – ахнул король. – Нет, ну… Нет слов! Просто нет слов.

Мальчишка… то есть – девчонка, потупилась:

– Вы ж сами сказали – в отрока. Вот я и…

– Н-да-а-а, – почесав затылок, протянул Михутря. – А что? Так, верно, и лучше. Родная мать не узнает, не то что приказные, да.

Медно-рыжые волосы Графена обрезала до самых плеч, облачилась в узкие порты и широкую, складками, льняную рубаху, подпоясанную красным шелковым кушаком. Поверх рубахи был накинут бараний армянок. Глянешь – этакий служка, юный приказчик или даже самого целовальника сын.

От девки остались, пожалуй, лишь смазливое личико да томные, с загнутыми ресницами, глазищи. Великоватая, не по росту, рубаха отлично скрывала девичьи бедра и грудь, не столь уж и большую, а честно-то говоря, маленькую – ладонью накрыть.

– Что ж – отрок так отрок, – довольно покивал Леонид. – Скажем – слуга. Да, теперь бы и мне переодеться, да думать будем, где ночевать.

– А что тут думать? – переодетая мальчиком девчонка дерзко сверкнула глазищами. – Со мной пойдете. Переночуем – знаю где. Там уж никто искать не станет.

– Вона как! – Михутря как бы невзначай подмигнул его величеству и ухмыльнулся. – Ну, веди, веди. Поглядим. Лучше бы, конечно, на каком постоялом дворе укрыться.

– Там-то в первую очередь искать и будут, – резонно возразил король. – Эй, Графена, ты нас часом не на постоялый двор поведешь?

– Не-а, – девка тряхнула рыжей шевелюрой. – Сказала же, одно место есть. Жить там нельзя, а переночевать – запросто можно.

– Это что же за место такое?

– Там увидите. Да, и Графеной меня пока не зовите – я ж отрок теперь. Называйте Санькой, что ли.

Что ж, и это было логично – и в самом деле, что посторонние люди подумают, коли парня именем девичьим кликать?

Выйдя вслед за гулящей на длинную Пробойную улицу, беглецы зашагали в сторону Федоровского ручья, который вскоре и перешли по деревянному мосточку, оказавшись на Большой Московской дороге, что пересекала весь Плотницкий конец до самой воротной башни и дальше уж тянулась до самой Москвы. Эх, туда бы сейчас, да с попутными купчишками, эх!

– Что там у ворот, парни? Много ли скопилось возов? – остановившись напротив изысканно-красивой каменной церкви Федора Стратилата на ручью, поинтересовался Михутря у проходивших мимо артельщиков, судя по виду – котомки, топоры, лучковые пилы в кожаных чехлах – явившихся на заработки буквально только что вот сейчас.

– Возов, человеце, многонько-от, – перекрестившись на церковную маковку, отозвался кто-то из парней. – То-то и оно, что скопились. Стражники вокруг ходят, стрельцы – все что-то вынюхивают или ловят кого-то.

– Шпыней, говорят, ищут каких-то, – добавил другой артельщик – бородатый, коренастый тип. – Икону какую-то украли у Святой Софии, христопродавцы поганые!

– Икону? – разбойный капитан округлил глаза в деланом ужасе. – Вот ведь тати-то! В кипятке таких варить надо или, вон, топить в Волхове.

– Так и я говорю, – пригладив бороду, согласно покивал мужик. – С ними еще, говорят, девка гулящая. Так та девка боярыню свою ограбила и убила!

– Дану!

– Вот те крест! Я-то от знающих людей самолично слыхал.

– Ну и корвища! Креста на ей нет.

Всю эту беседу Аграфена, конечно, слышала, но не повела и бровью, даже что-то насвистывала про себя, словно вышесказанное ее ничуточки не касалось. Будто и впрямь не девкой гулящей была, а юным отроком Санькой.

– Надеюсь, ты нас не на Москву ведешь? – когда беглецы продолжили путь, Михутря схватил девчонку за руку. – Что у Косого моста на Московской дороге творится – слыхала?

– He-а, не на Москву, успокойтеся, – отмахнулась, словно от комара, Графена – вот ведь наглая-то! Да таких нахальных еще поискать.

– Да скоро придем уже.

С такой придешь, как же!

От церкви Андрей Первозванного еще прошагали до улицы Конюхова, а там уж повернули направо, и какое-то время шли меж глухими оградами, кое-где прерывавшимися могучими воротами, за которыми виднелись по-новгородски высокие хоромы, явно принадлежавшие людям небедным… но и не боярам, те бы уж как-то прокрасившее выстроили, с узорочьем. А здесь вот так, как сказал поэт (правда, имея в виду Рим): «весомо, грубо, зримо». Впрочем, встречались и вполне себе изящные строения, правда, редко.

Арцыбашев крутил головой во все стороны, силясь рассмотреть, угадать приметы недавнего – почти три года прошло – погрома. Пытался, и не находил. Такое впечатление, что здесь, на Плотницком конце, никакого разоренья и не было вовсе! Храмы стояли нарядные, пожарищ и пустошей тоже было не видать. Нет, какое-то запустение, или лучше сказать – провинциальная отсталость, все-таки чувствовалось, но в этом не было ничего необычного – лучшие времена Новгорода Великого, увы, остались далеко в прошлом.

Чем дальше шел Леонид по улице Конюхова, тем больше сомневался – а был ли вообще погром? Многие новгородцы – тот же, не к ночи будь помянут, Ага-пит – его почти не помнили… Не придали значения? Или старательно гнали от себя воспоминания об опричных зверствах?

– Вон, сюда теперь, – Санька-Графена нырнула в какой-то узкий, заросший бузиной и вербой проулок, с обеих сторон сжатый заборами так, что едва пройти. С обеих сторон за оградами враз заблажили псы.

– Тьфу ты, – выругался Михутря. – Вот ведь разлаялись, пустобрехи. Как бы стрела из-за ограды не прилетела. Подумают еще, что мы тати, замыслили что-нибудь на чужой усадьбе украсть.

– Ежели за чужой забор сунемся, могут и стрелой, – обернувшись, серьезно отозвалась Санька. – Но мы же не суемся, ага.

За заборами, за усадьбами, за дворами уже началось самое настоящее запустение! Вот, совсем рядом, на Конюхова – все было благородно, чинно и людно, а вот здесь уже – увы. Какие-то непроходимые заросли, канавы, овраги, колючие, цепляющиеся за одежду, кусты.

Миновав густой орешник, путники угодили в самое настоящее болото, и Санька, обернувшись, строго-настрого предупредила, чтоб ступали за нею след в след.

– Вот ведь места-то гиблые, – вполголоса ругался разбойный капитан. – И не думал, что в Новгороде такие есть.

Чавкала под ногами зыбкая, затянутая бурою ряской, трясина, чмокала, вроде как с сожалением, не хотела отпускать. Слава богу, болото скоро закончилось, снова начались заросли – густая трава, кустарник, тянувшиеся к небу деревья – целый лес… вернее, запущенный до полного безобразия сад! Похоже, что яблоневый.

– Глянь-ко – яблоки! – протянув руку, Михутря сорвал спелое яблочко и смачно захрустел. – Сладкое.

Арцыбашев остановился и тоже протянул руку… Правда, яблочком похрустеть не успел – прямо перед ним в ствол яблони мгновенно впилась дрожащая злая стрела!