Сергей Щепетов - На краю империи: Камчатский излом Страница 15

Наступала осень, уже пора было покидать приютивший его ительменский острожек, а Митька все ловил и ловил рыбу. И вдруг все кончилось…

Дело было под утро или, точнее, совсем ранним утром. Митька подогнал бат к острожковой «пристани» и обнаружил, что его никто не встречает – разделочники спят. Зато собаки сбежались и ждут, чтобы при первой же возможности растащить добычу. Обычно в это время года они вообще не подходят к людям, а сами вылавливают рыбу из реки.

– Все, сил моих больше нет! – сказал Митька жене. – Оставайся тут, а я вытащу сетки и лягу спать!

– Погоди малость, – вздохнула Кымхачь. – Встанут Липаха или Темпте и будут плавать вместо тебя.

– Встанут они, жди!

– Никуда не денутся, толстые задницы! Сейчас разбужу!

– Перестань, мы же пробовали, – махнул рукой Митька. Он почти уже ничего не соображал, буквально засыпая на ходу. – Карауль рыбу, а я поехал за сетками.

Он забрался в скользкий от рыбьей слизи бат, взял шест и тронулся вверх по течению. Под утро на реке стало прохладно, и голый по пояс Митька подумал, что зря оставил на берегу парку.

На сей раз попалось только три кетины, и Митька решил все-таки не снимать сети – рыбы совсем мало, он успеет поспать пару часов. К поселку можно было сплавиться по течению, не работая шестом, и он притулился на корме долбленки, подставив лицо лучам восходящего солнца. Зажмурил глаза, а когда вновь открыл их, то обнаружил, что оказался на середине реки и почти уже проехал мимо «пристани». Его тело и мозг работали несогласованно: Митька дернулся, привстал, поскользнулся на рыбьей слизи, попытался выровняться, опять поскользнулся и…

Переворот произошел легко и буднично – раз, и кругом вода! Митька замолотил ногами и руками, в какой-то момент голова его оказалась на поверхности, он попытался глотнуть воздуха, но вместе с ним прихватил воды, закашлялся, опять погрузился…

Спастись можно было, только уцепившись за бат, – ногами до дна не достать. Поверхность лодки оказалась округлой и скользкой. Митька нащупал руками борт и попытался опереться на него… Однако перевернутый бат не захотел поддержать тонущего – его пропитанная водой древесина обладала нулевой плавучестью.

Митька отчаянным усилием отпихнул от себя лодку и устремился к поверхности. Он и сам не понял, как так получилось – разом гребанул конечностями и… вынырнул!

Руки и ноги работали сами, поддерживая тело вертикально в воде, а голову над поверхностью. Это оказалось совсем не трудно, только сильно мешали штаны. Митька отбросил с глаз свисающие волосы и увидел, что его неуклонно проносит мимо поселка. А на берегу стоят несколько человек и смотрят, как он бултыхается. Еще кто-то сидит на площадке у входа в балаган и тоже любуется данной картиной.

Естественное желание тонущего – оказаться поближе к берегу. Митька не задумался над тем, как осуществить это желание, он просто ему отдался – заработал ногами и руками. И опять получилось! Он двигался в воде! Причем в нужную сторону, а голова оставалась над поверхностью! Он мог дышать!

Пловца сносило течением, а зрители шли за ним вдоль берега, пока дорогу им не преградило болотце. Митьку пронесло еще метров сто, он проверил ногами глубину и достал до дна – дальше можно было просто идти. Когда воды осталось по колено, несостоявшийся утопленник помахал рукой людям – со мной, мол, все в порядке.

Ледяная вода прояснила мысли, и Митька смог сообразить, что теплая сухая одежда от него никуда не денется, а вот перевернутый бат может унести черт знает куда. Его надо перехватить, срезав по суше изгиб речного русла – где-то здесь должна быть подходящая тропинка.

По этой тропинке Митька и побежал прочь от поселка, чавкая водой в торбазах. Он весь исцарапался ветками кустов, набил мозоль на правой ноге и согрелся, но успел вовремя – перевернувшийся вверх дном бат тихо дрейфовал прямо посередине реки. Почему-то вопрос «Плыть или не плыть?» перед Митькой не встал. На несколько секунд он озаботился лишь проблемой «Раздеваться или не надо?». Решил не раздеваться, полез в воду и, когда она стала выше пояса, лег в нее и поплыл к лодке.

Довольно скоро выяснилось, что он, пожалуй, переоценил свои новые способности – заставить двигаться в нужном направлении затопленное плавсредство оказалось довольно трудно. Однако ему, в конце концов, удалось выпихнуть лодку с основной струи, а дальше уже помогла сама река – вынесла на отмель. Служилый с облегчением встал ногами на дно и принялся тянуть бат к суше.

Дальше было уже проще: от воды в лодке он избавился, оставил ее сохнуть на берегу и отправился искать подходящее деревце, которое смогло бы заменить потерянный шест. Настоящие проблемы начались по возвращении в острожек.

Высадившись на берег, Митька подумал, что все куда-то ушли и детей забрали, остались одни собаки. Потом заметил, что народ никуда не делся, а просто попрятался и разглядывает его из укрытий.

– Э, вы чего? – изумился служилый. – Чего испугались?!

Ответа не последовало, но Митька вскоре сам догадался, в чем тут дело. Как и большинство северных народов, ительмены не спасали тонущих сородичей, а, по рассказам, даже помогали им быстрей утонуть. Спасшийся каким-то образом человек считался уже мертвым, с ним нельзя было разговаривать, пускать его в свое жилище, делиться пищей, дабы не навлечь беду. Ительмены, живущие в постоянном контакте с русскими, эту традицию в большинстве своем оставили – злобные бородатые пришельцы тонущих спасали, и ничего плохого с ними не случалось. Жители реки Песчаной с русскими контактировали редко, причем исключительно зимой. Они придерживались старых обычаев и отказываться от них не желали. В этом Митька убедился очень быстро. Даже его собственная жена на полном серьезе стала считать себя вдовой.

Беглый служилый казак Митрий Малахов не стал выяснять на собственной шкуре, какими методами ительмены станут изгонять из поселка живого мертвеца. Он решил уйти сам. Его «вдова» была готова отправиться вместе с ним, но от ее помощи пришлось отказаться, поскольку дальние пешие переходы по летней Камчатке – занятие не для женщин, даже ительменских.

Глава 2

ГОД 1727, ОСЕНЬ

Когда нет снега, по Камчатке передвигаются на лодках или пешком по немногим тропам, проложенным между жильем. В последнем случае груз, естественно, надо тащить на себе, а это удовольствие сомнительное. Поэтому Митька выбрал самый короткий и простой маршрут – к водоразделу между верховьями рек Быстрой и Камчатки. Данное место круглый год было бойким – через него все ездили с западного берега полуострова на восточный и обратно. Беглый служилый рассчитывал поболтать там с каким-нибудь путником, чтоб прояснить обстановку в русских острогах. Кроме того, в тех местах можно было напроситься попутчиком на лодку или просто купить по дешевке бат, ставший ненужным хозяину.

Баты – камчадальские долбленки – делались из стволов тополей. Когда-то на изготовление одной такой лодки уходило несколько лет, но с железными инструментами процесс ускорился и упростился. Бат, принимаемый у камчадала в счет ясака или торгового долга, обычно оценивался в один рубль, что соответствовало приличной лисьей шкурке. Потом, конечно, перепродавался за три или четыре рубля, в зависимости от качества и размеров. Так или иначе, но подобный расход Митька мог себе позволить.

Оказавшись на распутье, служилый оглядел открывшийся желто-красно-зеленый пейзаж и мысленно усмехнулся: «Дмитрий, наверное, сказал бы, что все это красиво – просто обалденно красиво! А мне, Митрию, тревожно, поскольку так бывает перед началом серьезных заморозков».

Поколебавшись немного, Митька двинулся в сторону верховьев Быстрой – к дому поближе. Тропа здесь была торная – целая дорога в полметра шириной. Служилый бодро топал по ней до самого вечера. Он спустился с пологого перевала и прошел несколько километров вдоль берега реки, так никого и не встретив. Уже в сумерках тропа вывела его из кустов на открытое место. Отсюда было видно, что вдали, на галечной косе, горит костер и кто-то возле него копошится. «Русские плывут, – определил Митька. – Камчадалы в пути костры не разводят». Он решил вернуться немного назад и заночевать возле последнего переката, где обычно кончается водный путь вверх по реке. При нужде этот порог можно пройти на шестах с малым грузом даже осенью, когда воды в русле мало, но выше все равно начинаются сплошные камни и мели.

Вечером Митька отвел душу – выловил своей сеткой из крапивных ниток пару кетин, сварил их в котле и наелся горячего от пуза. Потом наломал веток, соорудил ложе, облачился в зимние штаны, кухлянку и улегся спать.

За несколько дней одиночества в пути он приобрел привычку не вскакивать утром, как ошпаренный, а проводить некоторое время в полудреме. В таком состоянии он пытался общаться со своим двойником из будущего, старался освоить, сделать для себя доступным наследство, которое оставил ему Дмитрий. Митька чувствовал, что перенял очень много чужих знаний, но они по большей части совершенно бесполезны. Однако есть какой-то массив, какой-то пласт, который для него очень важен, можно сказать жизненно важен! Надо только нащупать, выделить его из всего остального. Этим утром в полудреме Митьке почудилось, что Дмитрий знал о событиях, которые еще только должны здесь свершиться. Если в этом разобраться, то он, Митрий, будет знать будущее, хотя бы примерно. А ключом к пониманию почему-то является представление о месте и времени. Такое представление служилый составил и, окончательно проснувшись, проговорил вслух: