Андрей Уланов - «Додж» по имени Аризона Страница 15

И тут камешек как вывернется. Еле-еле успел за рыжую уцепиться. Повис на ней всей тушей, а она зубами скрипит, но держит. Подтянулся вверх, кое-как сам уцепился, вылез. Повезло.

Добрались мы до расщелины на середине склона, перевалились через край и распластались. Лежим, воздух по кускам откусываем. Мало-помалу очухались.

Приподнимаюсь, и тут рыжая мне ка-ак влепит затрещину. Я аж на четырех точках не удержался, полетел и спиной и затылком об скалу приложился. Прямо вчерашней шишкой. Больно, черт!

– И не вздумай, – говорит, – спрашивать, за что.

Я затылок осторожно потрогал, посмотрел – крови вроде нет. И на том спасибо.

– А теперь, – говорит Кара, – если ты мне не объяснишь, зачем мы сюда залезли, я тебя вниз сброшу.

Я уж было хотел съехидничать, что затащил ее, чтобы наедине побыть, но вовремя одумался. Во-первых, все равно не поверит – вот если б я один залез, от нее подальше. А во-вторых – ведь и в самом деле сбросить может, даром что сама затаскивала. С нее станется.

– А ты посмотри, – говорю, – какой с этой площадки великолепный вид открывается. Все ущелье как на ладони. Это же не площадка, а замечательнейшее пулеметное гнездо.

Даже если пушку через мост перетащат – пока развернут, пока нацелят, а с восьми сотен метров крупнокалиберная пуля орудийный щит насквозь прошьет и кого хочешь за этим щитом достанет. В общем – мечта, а не позиция. Только минометом и выковыряешь. Да и то – скала над головой. Готовый дот.

Рыжая, по-моему, сначала скинуть меня хотела. Но одумалась, прикинула – дочь командира все-таки – и тоже загорелась.

– Здорово, – говорит. – Только как пулемет сюда затащить?

– А вот это, – отвечаю, – как раз не проблема. Прикажу – вы у меня весь самолет сюда затащите. Ладно, – говорю, – давай теперь спускаться, а то к ужину опоздаем. Если ты меня и в этот раз не уронишь – сахар дам.

И тут она мне вторую затрещину залепила.

И приснилось мне в ту ночь, что стою я по стойке «смирно» посреди нашей землянки, а на лежанке развалился старший лейтенант Светлов – рожа небритая, правая рука на перевязи – и нотацию мне читает. Мол, такой я сякой, Малахов, засмотрелся на женские ножки и позволил себя с ног свалить, а потом встал раньше времени, не восстановив до конца координацию, – он у нас тоже слова умные знает – и поэтому улетел второй раз. И, спрашивается, какой я после этого разведчик, если мне, как выяснилось, достаточно юбкой перед носом помахать, и я, Малахов, все на свете забываю, и где, спрашивается, моя моральная стойкость и прочая сознательность и как после этого со мной можно за линию фронта ходить, а вдруг мне там какая-нибудь блондинка-эсэсовка попадется, и выложу я ей все, что знаю и не знаю, стоит ей только передо мной устроить этот, черт, какое же это он слово-то ввернул, не немецкое даже, а совсем уже иностранное, на эс начинается, раздевание, короче говоря.

Я стою, слушаю его, а сам думаю – ну и зануда же ты Славка, никогда за тобой такого не замечал. Тебе-то хорошо, ты в свои двадцать восемь успел уже женой обзавестись, а мне? И вообще, тебя бы на мое место, а я бы в сторонке постоял и посмотрел, как бы ты эти ножки игнорировал и как бы ты даже со здоровой рукой против рыжей устоять попробовал. Тоже мне, замполит нашелся, сам же рассказывал, как перед войной драку в ресторане устроил, а все из-за того, что пьяный танцевать полез. И фиг я теперь, Славка, батареи от твоей рации таскать буду. Сам ищи дураков, а я лучше пару лишних гранат в мешок положу.

Я ему, когда он закончил, так и сказал.

– Мало тебе, – говорю, – старшина Раткевич мозги чистил.

И проснулся.

Глава 5

Открыл глаза, смотрю – что такое? Когда это они успели красные занавески на окно повесить?

Встал, проморгался, к окошку подошел – а это, оказывается, никакие не занавески. Восход солнца. У нас и закаты-то такие кровавые редко бывают. Словно кто-то над горизонтом первомайский транспарант развернул и только лозунг написать забыл.

Ладно. Выглянул вниз, во двор – нет еще никого, натянул штаны с сапогами, скатился вниз, к колодцу, и вылил на себя два ведра воды. Брр. Ну и холодная у них тут вода, зуб на зуб после нее не попадает, словно родниковая.

Попытался свое отражение в ведре разглядеть – ничего, понятно, не увидел. Но все равно, побриться бы стоило, а то скоро на ежа буду похож. А чем эту щетину соскрести? Ни мыла, ни бритвы. Интересно, у них тут вообще мыло есть? Должно, по идее, быть.

Иначе рыжая серо-бурой бы ходила – при ее-то повадках.

Да и бриться они как-то тоже должны. Арчет же без бороды ходит. И еще пару чистых рож я вчера видел – из тех, наверно, кому бороду лень отращивать. Может, удастся к местному цирюльнику в очередь записаться.

Вернулся наверх, оделся, на гимнастерку, правда, смотреть грустно было – изорвал-таки, по скалам ползая. Ничего, думаю, я сегодня из «студера» обязательно себе десяток офицерских нагребу. Надо будет только нашивки как-то перешить. Хорошо хоть иголка с ниткой как была за воротником, так и есть.

Выглянул еще раз во двор – пусто. Спят все, словно сурки по норам, только на башнях дозорные зевают. Ладно, думаю, дневальным меня никто не назначал, спите, сколько хотите. Все равно я сегодня без завтрака уезжать никуда не собираюсь. Хватит того, что вчера без обеда остался.

Сел «ТТ» разбирать. Вскрыл – ну, так и есть, все в смазке заводской. Авиация, что с нее возьмешь. Из автомата, наверно, в жизни не стреляли.

Жаль, тряпки промасленной нет. В «Додже», в ящике с инструментами были. Спуститься, что ли? Ай, думаю, ладно, черт с ними, все равно выбрасывать. Отодрал лоскут снизу от гимнастерки, начал чистить.

Хорошая все-таки машина «ТТ». Он да «парабеллум» – вот два пистолета, которые я за оружие считаю. А остальное… хотя, смотря, конечно, на чей вкус.

И тут дверь в сторону отлетает. Я чуть затвор из рук не выронил.

– Рыжая, – спрашиваю, – тебя что, стучаться никогда не учили? А если бы я без штанов стоял?

– Ну и что? – плечиками пожимает. – Я бы тоже разделась.

Приехали, называется. Хватай мешки – вокзал отходит!

– А что это ты на себя сегодня нацепила? – интересуюсь. – Я ж тебе вчера полный комплект обмундирования выдал.

– То, что ты мне подарил вчера, – заявляет рыжая, – мама спрятала в сундук. – А это – моя новая боевая форма. Ее изорвать не жалко.

Вырядилась она сегодня а-ля комиссар. Сапоги черные, выше колен, и кожанка. Только не те лохмотья, что на ней раньше были, а и в самом деле точь-в-точь как в фильмах про Гражданскую. Платка только красного не хватает для комплекта, да он ей и не нужен – волос хватает. Тоже мне, комиссарша, тьфу, комиссарочка. Навязалась на мою голову.

– Что, так и будешь ходить? – интересуюсь.

– А что, – спрашивает, – опять раздеться прикажешь?

– Ох, – говорю, – влепил бы я тебе, феодалочка, за нестроевую форму одежды десяток нарядов вне очереди, да только…

– А наряды, – спрашивает рыжая, – это что? Это ведь платья новые, да?

И облизывается.

– Наряды, – говорю, – это не платья и даже не сахар. А вовсе даже наоборот.

– А…

– Значит, так. Стой, но молчи. Издашь хоть один звук, пока я пистолет собирать не закончу, порулить не дам!

Замолкла. Вот бы ее в этом замороженном состоянии подольше продержать! А то я от такой компании скоро немецкий тыл начну как курорт вспоминать. Там, если повезет, сразу убьют и пытать не будут.

И зачем только баб на войну берут!

Ладно. Собрал «ТТ», кобуру на ремень повесил.

– Ну что, – говорю, – пойдем, посмотрим на ваших волов.

Пошли. Спустились вниз, зашли в конюшню – ну и вонь же – и прошли в угол, где эти волы обретались.

– Вот.

Глянул я на этих «волов» – так и захотелось затылок почесать. Ни черта ж себе живность домашняя.

Стоит себе в стойле здоровая скирда шерсти. А спереди два рога на полметра торчат.

– Это волы? – спрашиваю.

– Да.

Хорошие у них тут волы, думаю. Хотел бы я еще на местных ослов посмотреть.

– Теперь верю, – говорю. – Четверка таких холмиков не то что два грузовика – легкий танк из болота вытащит. Как вы только этими тушами управляете? Они же так шерстью заросли – пуля застрянет.

– А у них, – отвечает, – хвост чувствительный.

– Ладно, – говорю, – только на моего вола самого лучшего погонщика, пожалуйста. А то противотанковой гранаты у меня нет, а где у него тормоза, я и знать не желаю. Пошли завтракать.

Завтракал я сегодня у Аулея. Решил, раз уж они меня захомутали, причем на офицерскую должность, так пусть и паек обеспечивают соответствующий. А то на их баланду как раз чего-нибудь вроде Трофимовой баррикады и возведешь.

Ем – каша какая-то непонятная, явно из гибрида очередного, а сам все жду, пока Аулей меня допрашивать начнет. А он тоже молчит, только поглядывает изредка, причем больше на дочку, чем на меня.

Зато поп не выдержал. Правда, тоже доел сначала – к еде они здесь очень уважительно относятся, не иначе поголодать хорошо пришлось – и спрашивает: