StEll Ir - История Любви. Предварительно-опережающие исследования Страница 15

Спать слегли вперемешку – сил не было разбирать, кто, да как и куда, благо пол из настила оструганного. Осип кинул лишь травяной свой настил и ютись не горюй. Периной показалось житьё девкам двум после леса бродяжьего, да после тревожкого вечеру. Аришка проснулась навдруг от щекотки и сильной уж пряности. Так и есть: всё проспала, поди! Солнце в окна вкрадается, лесовик на боку ожимает уже Пелашку-то глупую, дует под зад ей засов свой на крепкую. Пелашка лишь поохивала, помурывая в спросоне блаженной ищо заходясь, а волоснёй-то своей меховой, не глядючи, прямо Аришке под нос и утыкивалась. «Колючая!», Аришка со смехом серчать на неё, да давай подаваться наверх, целоваться с хозяйкой мехов. Сладка показалась Пелашка ей сонная, опосля-то пизды. Ну та скоро уж выохалась вся, протянула ноги, потягиваясь, да жопой и затрясла вся от случившейся радости – вновь девке вконец повезло, обессилела вдрызг поутру. Аришке же перепало с подробностью: Осип влил весь свой утренний сбор ей в пизду, да так, что краями текло и по мохнатым её усам.

Тут Пелашка-то и спросталась тревожиться: «Ой ведь горюшко нам! Барыня засечёт! Не поспеть и уже совсем теперь в срок! Дядичка-дядичка, где у вас тут Кемаровка-лес стоит? Нам ведь лыко драть…» «Лыко драть?», лесовик и задумался. Сел, штаны нацепил, трубку резную набил, что засмотришься – пустил дым в потолок. «А зовут-то тебя как, дерилыка напрасная?», наконец-то обмолвился. «Пелагеей Савелишевой кличут… Или Пелашкою барыня…», глазами захлопала деваха ему, «Да что, дядичка, лес-то где?» «Лес-то?.. Лес – на пизде…», Осип в думе какой-то был весь, что девах словно и не замечал. «А ты знаешь чего, Пелагея Савелишева?», очнулся вдруг. «Чего, дядичка?», Пелашка в ответ. «А ведь ты Пелагея – красавица! Больно люба с порога пришлась мне вчера, как ещё за подругонькой пряталась. Я тебя видно в жёны возьму на какой-нибудь год, не то два! Станешь лесом жить у меня? Да в деревню мотать, а то некому?» «Как же, дядичка?», Пелашка и глаза на лоб, «Да ведь барыня!.. Мы по лыко… Потерялись лишь… Вот…» «К барыне я слово знаю», говорит лесовик, «Подругонька-то и снесёт, барыня, чай, не осердится, уж не боись. А меня, будешь знать, Осипом кличут как что. Ну – полезешь ещё раз на хуй?» «Ну уж что вы! И как же так? Я ведь вам не какая презиновая! Поустала уж…»

Так и осталась Пелашка замужем за лесовиком внечай. А Аришке до барыни. Да со странностями лыка взамест: дал ей лесовой Осип-друг туесок, наказал передать его барыне, а лыка, сказал, не дери – барыня спустит, мол. Вывел Аришку на тропы хожие сам, да пока провожал, то Аришка всё ж выведала. «Одного всё никак не пойму, говорит, Осип, как же складно так у тебя кошечка под гармошку с собачкой танцуют? Ты колдун?» «Эх и был бы я знатный колдун», ей Осип и говорит, «когда не был бы старый пердун!» Тут же что и утвердил на весь лес Аришке в конфуз. «А до танцев што, так пока не видал. Полкан тоже вот, старый мудак. Я иму говорю – ты мне што? Когда ты был весь мой и трёх лет, я тогда хоть понять мог, а так? Ведь тебе же в обед уже сто с лишком гаркнет уж, а? А ты хвост всё, как тот дуралей, всё не можешь впоймать! Отчего? Полкаша – ему – ты бы гавкнул, собака, хоть раз! За всю жизнь… А он мне – «Чё мне лаять? Я волк!» От такая пизда… Одна Маханька умница. Уж как изловит всех блох, так тогда и комар ей блоха. Приноровилась, вишь, по ночам-то гонять мошкару. Хозяюшка…» Что поймёшь тут? Что не поймёшь? Так и осталось Аришке подумать что. А как пошли тропы такие уж, что ей ведомы были, так лесовик и совсем пропал.

Идёт Аришка, лес весенний, да солнечный зелёной стеной вокруг звенит, а у ней всё ж тревожится нутрь – что там тот туесок, когда барыня нагладит, поди, охвосткой-то Аришке весь белый зад, и за лыко, и за Пелашку утраченную в дальнем леске.

И предстала, вот, перед барыней. Стоит, только растерянность одна в ней есть и боле ништо. Барыня в вечер же подзаведёна была с чегось, осмотрела Аришку критически и «Пизда!», говорит, «Жопа к празднику, где носило тебя, да Пелашка где? На конюшне застряла опять, дура мягкая?» Так Аришка тут и созналась во всём. Как плутали в лесу, как на лесовика набрели, да забрал что лесовик-то Пелашку себе. А вам, барыня, вот туесок. И протягивает тот туесок, как какой-то случайный там хуй, вместо дела, которое надо бы. Барыня смолчала пока. Приняла туесок. Приоткрыла, рассматривает или может читает там что, если Осип-лесной вдруг как грамотный. Аришка же не жива ни мертва стоит – жопу строит к попорке готовящейся. «Ну, а что же сказал? Для чего берёт?», барыня спрашивает, не поймёшь – есть ли нет гроза в голосе. «Так сказал, што любовь!..», Аришка мнётся с одной ноги. «Любовь? Вот пиздюк!», барыня всё же огневалась, «Ведь себе же хотела уже окрутить эту дуру волоокую! Больно справна, да в чувства уж пошти што ввела меня…» «А когда барыня схочет огневаться, то велел сказать…», Аришка, совсем невесела, уткнула нос до долу. «Чего? Чего сказать велел? Говори уже, не перепутывай!», барыня в крик, но с весельем, Аришке-то неожиданным: неуж, не сердится? «Чтобнепизделатранда!..», на одном духу выпалила, робко подняв глаза на барыню, Аришка то, что заставлял особенно заучить, да не позабыть передать лесовик. Жопа Аришкина сжалась, как в два кулака, в диком ужасе. Барыня охнула, охнула раз ещё и в такой смех зашлась, что сиськи полуведёрные закачались, да затряслись, как два колокола на Камаринскую. «Вот же… вот же… же жопа-то бородатая!..», стонала барыня едва через смех, «Ну ужось… погодит-ко… доберусь, поди… сам пригласил, лешака бесстыдная…» «Барыня… А как же лыко-то?..», как уж поуспокоилась едва барыня, так Аришка напомнила, зная – лучше сама. «Ох-хо!..», барыня заглянула ещё раз в туесок, «Да какое там лыко, Ариш, дура ты, дура дурою! Я надолго теперь наплелась! Вот тебе лишь задача выходит лишь прежняя, паршивка ты этакая. Как выпустила из рук от меня такую пизду, так сама будешь сраку лизать мне опять. Что поделаешь? Залезай…» И барыня, непонятно с чего для Аришки совсем, так раздобрившаяся, завелась на постели своей, высвобождая девке место нагретое в пригласительную…

«Хлопка»

“– Двумя в руки ударь – ето шо?

– Хлопок!

– А одной?

– По заднице?”

«Ливерпульски студенты», малоросская синокомедия.

Уже в осень то дело было. Аришка сама и виновная: не удержала язык за бело зубками. Донесла в жарку ноченьку барыне на себя под веселье-то, про то как играла с Пелашкою в «барыньку».

«Ах ты драна каза!», барыня ей, как отржалось, да отвеселилось ей, «Так ты дура-то неумытая понабарствовалась над девахою почём зря? А сама обещалась, да смыкнулась? Негоже то!» И послала Аришку на деревню итти – вызнавать, на охоту идёт ли кто с мужиков. Побегла Аришка тогда ж, вернулась чуть свет: «Охрим с парей своим Поташком подаются до гусок на промысел…» «С ими вот и подёшь!», барыня ей, «Пусть доставят тебя до лесного мово, а там хай идут себе. А ты к Пелашке пойдёшь в услужение на три дня – вот тебе мой наказ! Ноги мыть, угождать, всяко радовать. Я сама в зиму уж соберусь до Осипки-то в гости, поди, так проведаю, как ты там пробыла. Да просыпала ли Пелашка плетей тебе за твоё у ней недослушание! Подавайсь ужо…» Так и вышло Аришке опять в лес идтить до лесовика.

Ну Охрим-то да Поташок его пари бойкие: к ним прибегла Аришка лишь, да обозвалась с заданием барыни в лес её провести, так обрадовались – мол, чего ж, веселей итти будет, а как же то, проведём, конечное. Да в пути бедну жопу Аришкину всю ошшупали, так дошли что пока обе уж половинки горят будто маковки. Им веселье же озорникам лишь – девку в пунца вгонять. Как лес знали охотники здорово, так под первый уж вечер и добрались, им чего, оно дело привычное. Лишь Аришкины ноги отваливаются, что невмочь.

Первым делом зустрел лесовик мужиков всем почтением – ледяной смоль первача обсудить. Не то и охота не охота же шь. Так пропали, почитай, мужики. Аришка же с Пелашкою к ним не стали привязываться: у Аришки ног нет – до кровати добраться бы и минуя стол, а Пелашка – лесная житель-хозяйка ведь, до вестей лишь через раз добирается. Так забралась к Аришке под бок: «Расскажи как чего!» Вот Аришка-то ей и поведала. Да не как там чего, а что барыня им наудумала. «Буду хлопкой тебе, Пелашенька глупая ты моя! Как помнишь если обещалась в ту ноченьку. Наказала барыня ноги мыть, да лютей угождать всяко разное мне тебе. Да сама ещё сказывалась, что тут о зиму будет с ревизией, когда я ей сама не всё выскажу…» «Ой-ёх! Да как же, Ариш? С меня баринка!», Пелашка напугана, как не ей будто «баринкой» быть, «Чем же я распоряжусь над тобой?» «Чем хотишь…», ей Аришка со вздохом – уж входит в вкус до на завтра игры, «Буду всю из тебя ублажать… Что лишь только удумаешь. Можно, барынька, вот к примеру тебе я скажу мне уж спать – ноги ломит-то! А ты мне что?» «Да спи, конечно! Чё – дура-то?», Пелашка смеяться в глаза. «Что дура, то дура, барынька!», Аришка ей, «Только негоже так. Ты должна говорить: что и спать тебе, Ришка, дура набитая! Лушше пятки чеши! Поняла?» «Ага… вроде как…», Пелашка озадачивается понемногу, «А ты всё же спи пока. Я, Ариш, эту ночь-то подумаю, так назнаю небось, што и как. Да с тебя, девка глупая, один рожон поди толку-то будет сейчас лишь чуть! Когда хари-то нет на тебе, так задремлешь ещё в пятки носом мне, а я ш-щекотки страх как боюс. Спи давай!» «Ох, спасибо же, милостива барынька! Ох, спасибо, Пелашенька!», Аришка тут же и в сон ушла. А Пелашка и впрямь призадумалась – как тут быть. Стоит только начать думать – дело верное. Уж удумала. Как подменили в утру.