Dmitrii Kazakov - Черное знамя Страница 15

Для своих подчиненных Хаджиев ввел систему званий, позаимствовав ее из войска Чингисхана: рядовые именовались нукерами, над ними стояли десятники, еще выше помещались сотники…

Голубов стал тысячником, вождем петроградской дружины.

Счастье еще, что Олег редко сталкивался с отставным подъесаулом, разве что на больших совещаниях, какие собирали в губернском управлении раз в месяц, ну и еще на всяких торжественных партийных сборищах, что тоже случались нечасто.

Голубов их первой встречи не забыл, он хоть и здоровался с редактором «Новой России», но смотрел при этом волком.

— Первый раз — когда мы с черносотенными прихвостнями из Союза Михаила Архангела дрались, еще в феврале, неподалеку от Обуховского, кстати, — продолжал рассказывать Шаренко. — Там я одному череп «ластиком» проломил, а он оказался вожаком ихним, так остальные сразу и начали разбегаться… вши, — в голосе токаря прозвучало презрение. — А второй — совсем недавно, вот первого мая, когда мы митинг сорвали в Выборгском районе, там даже «зажигалки» с собой взяли, да не понадобилось. Наших криков хватило… Ведь ясное дело, мы самые лучшие, за нами будущее!

В словах его звенела непреклонная убежденность.

Олег писал, ощущая симпатию к этому простому, открытому парню, испытывая даже нечто вроде родственного чувства — они делают общее дело, идут нога в ногу, и неважно, что один машет дубинкой на митингах и держит за пазухой пистолет, или «зажигалку» на сленге дружинников, а другой не вылезает из кабинета, а главным оружием считает пишущую машинку и печатный станок.

— Да, я помню, как нас вызвали прикрывать партийное собрание в Кронштадте… Собирался сам Борис Викторович приехать, ну а наших там почти нет. Собралось нас сотни две. Привезли нас, а там толпа, сплошь из матросни, свистят, улюлюкают… Мы в колонну — раз. Выстроились, а оружия никто не взял, поскольку обещали, что полицейская провокация будет. Зашагали, со сжатыми кулаками, в железном порядке, а они в нас плевали, кидали чем-то… Ничего, улицу расчистили, чтобы вождь мог пройти спокойно… Справились, хоть и с трудом.

Да, об этом случае Олег знал — девятое ноября прошлого года, сорок три пострадавших, из них семеро тяжелых, и это только те, кто обратился в медицинские учреждения, отделавшихся синяками и порезами никто не считал.

Незаконные марши, драки, погромы, нападения на отдельных идеологических врагов — обычная «работа» дружинника.

На НД десятки раз подавали в суд, и всегда пытались притянуть к ответственности и партию. Но ПНР постоянно оказывалась чистой — поскольку использовала выдуманную Огневским методику «косвенных приказов».

Тот же Савинков лишь отвлеченно озвучивал, что ему необходимо, какого результата он ждет, не отдавая прямых распоряжений. Ну а Голубов мог творить, что угодно, лишь бы добиться нужной цели, и при этом заявлять, что действует независимо.

То же самое происходило и в других городах, губернские вожди партии работали рука об руку с тысячниками Народной дружины.

Один раз, во Владимире, дело все же дошло до суда, но предоставленный ПНР адвокат превратил процесс в настоящую пропагандистскую кампанию, так что дело постарались побыстрее закрыть.

— Хорошо, спасибо, достаточно, — сказал Олег, и перевел взгляд на третьего визитера. — Теперь вы…

— Дмитрий Успенский, в партии с двадцать первого, сын священника, родом из Новгородской губернии, возглавляю евразийский дискуссионный клуб Балтийского судостроительного завода.

Ого, вот это необычно… у голубоглазого парня с тонкими усиками стаж в ПНР больше, чем у самого Олега, и он не обычный работяга-правдоруб-активист, и даже не дружинник с намозоленными кулаками.

— Хм, расскажите-ка подробнее, чем вы там в клубе занимаетесь, — попросил он.

— Еженедельно по субботам проводим лекции для рабочих, удалось для этого найти помещение на территории завода…

Темы лекций оказались соответствующими: «Европа — враг остального человечества», «Нравственные принципы государства Чингисхана», «Истинный и ложный патриотизм», «Марксизм, консерватизм и демократия — звенья одной цепи, надетой на свободные народы Евразии», «Романо-германское иго в сравнении с игом татар».

Успенский, судя по его речам, читал не только партийные газеты, он знал труды Трубецкого и Савицкого, цитировал по памяти Алексеева, и цитаты эти были на редкость точными.

Даже Олег не смог бы воспроизвести «канонические» тексты лучше.

Причем рабочий не просто повторял, точно попугай, он понимал, о чем говорит, и мог самостоятельно делать заключения, и куда более здравые, чем выходили у кое-кого из более образованных евразийцев.

Клуб несколько раз пытались разогнать, но претензии администрации завода помог отразить тот же Корнилов, а эсеровский профсоюз судостроителей не выдержал столкновения с Народной дружиной.

Опять же, тут показал себя Голубов… мерзкий тип, но дело свое знает, и ничего не боится.

«С такими парнями, как эти, мы горы свернем, — думал Олег, торопливо черкая карандашом по бумаге. — Каждое интервью достойно особой статьи, а ведь не получится, никто не позволит, особенно теперь, когда Штилер, назначенный главой отдела пропаганды, начал закручивать гайки…».

— Отлично, спасибо, — сказал он, откинувшись в кресле и обозревая исчирканный лист. — Товарищи, вы очень помогли нам.

— Так это мы завсегда, вот те крест, — Иван размашисто перекрестился. — Так, братцы?

«Братцы» дружно закивали.

— Всеволод, выдели им по пачке последнего номера, пусть раздадут среди своих, — распорядился Олег.

Рабочие, получив газету, выбрались за дверь, и они остались в кабинете вдвоем.

— Интересные типы, — заметил Севка, садясь обратно на свое место. — Прямо из народа.

Ветер ударил в окно, стекло задребезжало, а через щели дунуло так, что сразу вспомнились зимние месяцы, когда они тут околевали, в самые холодные времена сидели в шапках и пальто, а печатали в перчатках.

Нет, надо надавить на Савинкова, чтобы нашел денег на другое помещение.

И вообще, столица страны, а местная евразийская газета влачит жалкое существование!

— И вот думал я тут думал насчет того, что есть такое государство и как с ним бороться, — продолжал разглагольствовать Севка, потрепаться на отвлеченные темы любивший больше всего на свете. — Решил, что оно на самом деле — некий символ порядка, некая понятная для всех штуковина, в которую можно верить.

— Послушайте ребята, что вам расскажет дед, земля у нас богата, порядка только нет? — вспомнил Олег Алексея Толстого.

— И ничего ты не понял! А я вот фельетон сочинил! Давай-ка, прочитай, и подписывай!

— Сейчас…

Но взяться за текст Одинцов не успел, поскольку ожил большой черный телефон, стоявший на столе у Севки. Вздрогнул, едва не сбросил трубку на пол и наполнил комнату дребезжащим, мерзостным звяканьем.

— Ну и оручий гад, — пробормотал секретарь редакции, после чего вспомнил о своих обязанностях. — «Новая Россия» слушает, Багров у аппарата… да, соединяйте, конечно же…

И, прикрыв мембрану рукой, сообщил шепотом:

— Губернское.

Олег напрягся — с чего это им звонят в четверг, да еще и до полудня?

Савинков является на место не раньше двенадцати, еженедельные нагоняи и поощрения раздает по понедельникам, ну а партийные начальники поменьше редакцию обычно если и беспокоят, то лично…

Севка тем временем слушал, кивал, время от времени поддакивал, и физиономия его делалась все более мрачной.

— Неприятности, — сообщил он, шмякнув наконец трубку на рычаги. — Обыск у них был. Жандармы приходили, всюду копались, носы свои длинные совали, да только это не самое плохое.

— А что тогда плохое? — спросил Олег.

— Есть новости из Москвы, — Севка выдержал паузу, достойную великого драматического актера. — Штаб-квартиру тоже навестили, и даже кое-кого с собой забрали, того же Хаджиева, и самого вождя!

— Проклятье…

Новости и в самом деле были нерадостные.

Без железной руки потомка хивинских ханов Народная дружина превратится в толпу хулиганов, а без Огневского партия, скорее всего, вернется в то состояние, в котором была два года назад — маленькое, мало кому известное и интересное политическое объединение с причудливой идеологией.

Начнутся склоки, борьба за власть, за опустевшие места лидеров…

Но нет, такому не бывать, они этого не допустят!

— Им нас не сломать, — сказал Олег, сам до конца не понимая, кого «их» он имеет в виду.

Может быть, самого президента Алексеева, дряхлое напоминание о канувшей в прошлое России…

Может быть, премьера Владимира Владимировича Коковцова, опытнейшего бюрократа и финансиста …

Князя Волконского, министра внутренних дел, безликого и бестолкового честолюбца…