Петр Хомяков - ПЕРЕКРЕСТОК Страница 15

– Сразу нас нашли? – вежливо поинтересовался он.

– Да, спасибо. Вы очень удобно расположены.

– Чай, кофе?

– Чай, если можно, зеленый.

– Аллочка мне кофе, а Вячеславу Ивановичу зеленый чай, – произнес Юрий Афанасьевич в селектор. – И, может, давайте сразу приступим к делу?

– Не возражаю.

Секретарша внесла поднос с чашками. Как будто у нее все было заготовлено заранее. Интересно!… А вообще то, Юрий Афанасьевич не так прост. Есть в нем что-то неуловимо демоническое. Наверное, глаза – какого-то «зеркального», непонятного цвета. Вернее, их ускользающее выражение. И уголки губ. Как будто он слегка улыбается. Но сами губы при этом твердо сжаты. А голос, немного глуховатый, словно он говорит откуда-то из другого помещения. Прямо-таки Воланд – вариант двадцать первого века. Или некий коллега этого господина. Впрочем, нам наплевать! Это их внутрисемитские проблемы. Семитский бог… Семитский дьявол… Мне все равно! Нам надо вернуть на нашу землю наших родных русских Богов!

Интеллектуал прихлебывал чай и ждал дальнейших реплик Алтуховского.

– Знаете, мы были бы заинтересованы в самом простом варианте договора.

– Я тоже.

– Тогда, как бы вы отнеслись к тому, чтобы передать нам все права на перевод и издание вашей книги в Европе.

– Согласен. Но сколько я за это получу.

– Сто пятьдесят тысяч долларов вас устроят?

Не сделать глупую рожу!… Глаза вниз, кружку с остывшим чаем к губам… Вот тебе и три, тире, пять тысяч! Интеллектуал поднял глаза, надеясь, что пауза не затянулась до неприличия.

– Сто пятьдесят после уплаты подоходного налога.

– Хорошо. Вы готовы заключить договор сейчас?

– Да.

Интеллектуалу было почти неинтересно то, что он подписывал. Даже если его надуют – невелика потеря. Унего самого и у его былых спонсоров денег на переиздание книги нет. Так что, блокировать новые издания, тем более за границей, где он и так никогда не мог бы издаться, такое надувательство не может. Да и денег от изданий своих книг он не имел. Всего-то и потери, что два часа потраченного времени и недобранные три километра сегодняшним чудесным утром. Почему-то ему казалось, что этих денег он не получит почти наверняка.

И все же, когда все формальности были завершены и способ получения денег определен, уже уходя, он не удержался и почти от дверей спросил:

– А все-таки, какой такой интерес представляет моя книга для европейского читателя?

Юрий Афанасьевич рассмеялся мягким, тихим, шелестящим смехом. Как будто издалека раздался его голос.

– Ах, Вячеслав Иванович, Вячеслав Иванович, а вы шутник!

Вопреки ожиданию, деньги Интеллектуал получил. Он без раздумий определил, как их потратит. Пятьдесят тысяч на квартиру сыну. При нынешней лужковской дороговизне жилья этого хватит только на однокомнатную. Но для студента младших курсов этого достаточно. Сам Интеллектуал свою двухкомнатную квартиру приобрел напополам с покойным дедом только в двадцать девять лет. И по сей день живет в ней с семьей. Так что, отдельное жилье для мальчишки – это и так запредельное благо.

Интеллектуал считал, что на этом его родительские обязанности вообще закончились. Квартира сыну куплена, а дочери пусть идут к своим мужьям, когда придет их время. Впрочем, старшая уже ушла и снимала квартиру, зарабатывая вполне прилично.

Жена была согласна с таким подходом. Вообще-то, у него была чудесная семья. Но не прав был великий классик, говоря, что все счастливые семьи счастливы одинаково. Ибо для иных людей могло бы показаться, что семьи у Интеллектуала вообще нет.

В самые трудные постперестроечные годы, когда многие простые интеллигенты скатывались на самое дно, Интеллектуал оказался способен зарабатывать приличные деньги. Хотя, приличные для среднего класса, а не для лопающихся от наворованного бывших уголовников и комсомольцев.

Семья не бедствовала, не голодала. Дети не ходили оборванными. Нормально ездили в отпуска. Он сам – летом, на юг, а жена – зимой, покататься на горных лыжах. Когда надо, могли отдать дочь в лицей, или оплатить дополнительные курсы сыну. Иных излишеств позволить себе не могли. Но семья Интеллектуала была на редкость неприхотлива.

В их жизни случались даже всплески благополучия. Это когда они на стыке тысячелетий смогли построить великолепный дом за городом и купить машину. Правда, дом не в ближнем Подмосковье, и даже вовсе не в Подмосковье. А машина – отнюдь на «Мерседес» или «Ауди».

Однако, после наступления путинской «стабилизации», заработки Интеллектуала медленно и неуклонно падали. Рост зарплаты жены не компенсировал это падение, ибо девять десятых семейныхдоходов обеспечивал глава семейства.

Впрочем, Интеллектуалу было это довольно безразлично. Он считал, что свой долг отца семейства выполнил честно. Все, что мог для близких, в самые трудные годы – сделал, и теперь свободен ото всех обязательств. А самому ему требовалось очень немного.

Отличительным свойством семьи Интеллектуала была максимальная независимость ее членов друг от друга. Разумеется, все всегда были готовы прийти на помощь друг другу. Но жили фактически каждый своей жизнью. Жена не пилила мужа, но в то же время была к нему довольно холодна. Интеллектуал на всю жизнь запомнил ее реплику, когда он, в октябре 1993 года, пришел домой, выбравшись из осажденного Белого дома. «Жив, собака?», – сказала она, просыпаясь. И, спокойно умывшись, пошла на работу. Иного подобный подход мог бы возмутить! Но Интеллектуалу была нужнаименно такая подруга. Он обожал ее за это спокойствие и твердость. И то сказать, шлепнули бы его в Белом доме – осталась бы она одна, с тремя детьми на руках, в разгар ельцинской деградации страны и обнищания народа.

Но, все же, какая твердость! И этот холодный взгляд светло-голубых глаз нормандской королевы. Да за одни эти глаза можно отдать полжизни! Впрочем, что имеем, не ценим… И Интеллектуал совершенно необъяснимым образом соединял в своей душе любовь, восхищение и полное равнодушие ко всем своим домашним.

И при этом он был счастлив в семейной жизни. И даже был доволен, что дети не разделяют его политических убеждений и не читают его книг. Впрочем, старшая дочь одно время гордилась его редкими появлениями на телеэкране и его эпатажными книгами на грани науки и публицистики. Но, каждому – свое!

Все-таки, есть что-то немецкое во всех русских правых националистах. Даже в тех, кто отрицает Гитлера. Один только ницшеанский «пафос дистанции», наполняющий сердце щемящим восторгом, много о чем говорит.

Вот и сейчас, не объяснив толком, откуда у него взялись пятьдесят тысяч долларов, Интеллектуал просто отдал их жене, оставив себе остальные сто. В душе он ухмылялся и вспомнил первый и единственный случай в своей жизни, когда он получил взятку. Надо было подписать положительную аттестацию совершенно тупой истеричной аспирантке, которую по идее следовало бы гнать из аспирантуры уже год назад.

Интеллектуал с легким сердцем подписал бумагу и взял деньги. Было 14.30. А в 18.30 эти деньги уже лежали в кассе московской организации Национал-республиканской партии, членом которой он состоял. Его аморальность работала на русскую национальную революцию. Впрочем, это был не первый случай, когда не очень-то богатый Интеллектуал жертвовал деньги на русскую идею. В начале 1992 года он снял со сберкнижки все свои сбережения и отнес их в Русский Собор.

Потом он саркастически удивлялся сам на себя и на эту ситуацию. К середине года деньги все равно сгорели бы в огне гайдаровской гиперинфляции. Но и Собор оказался совершенно дерьмовой организацией -для ментов, недобитых коммуняк и православных юродивых.

Да, все дерьмо! Только пафос дистанции спасает личность от грязи! Но разве ты хочешь дистанцироваться от ребят? От Кондора и Алхимика, от Полутяжа и Юмориста, от Графа, от своих соратников из Русского легиона, которые погибли в безвестности, но не предали русской идеи? А от ребят, с которыми был в Белом доме, ребят о которых так щемяще и правдиво поет Александр Харчиков?

Вы оболганы ныне, герои страны.Настоящей России, настоящей России, настоящей РоссииДорогие сыны.

Нет, я не хочу отдаления от этих ребят, – думал Интеллектуал, размышляя на ходу. -Есть вещи гораздо больше нас. Но мы не сможем их понять, не поняв идеи Бога. Разумеется, не этого иудея, которому молятся православные импотенты, а нашего Бога. Бога, избравшего Русь землей своего замысла!

И все же, – размышлял далее Интеллектуал. – Откуда эти деньги? Я не верю, что некто воспылал страстью к моим книгам. Хотя не книги плохие. Имеются читатели, которые от них просто в восторге. Да и я сам могу дать сравнительную оценку своим работам и аналогичным вещам других авторов. И, тем не менее, уровень быдла, что нашего, что западного не позволяет надеяться на их коммерческий успех. Впрочем, знаю ли я Европу, и вообще заграницу? Я там никогда не бывал.