Король Руси (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич Страница 15

Строго говоря Иоанн вообще не хотел этой войны. Ему бы пять-десять лет мира чтобы хоть какой-то порядок навести в державе. Чтобы войска по уму натренировать и вооружить. Чтобы обозное хозяйство грамотное сделать. Да и банально пороха накопить, без которого любая большая война выглядела сущей авантюрой. Не говоря уже о том, что мир — это возможность торговли, прежде всего международной, без которой он не видел своего будущего. Понятно, что мастеров добрых ему никто не повезет. Да и с прочими поставками будут проблемы. Но это все равно будет хоть что-то…

Впрочем, ситуация была такой, какой была. Иоанн хмурился. Но, скрепив зубы, думал над выходом из сложившейся ситуации. И грелся у жаровни, стараясь не простыть. Потому что при таком накале страстей — это ему было в последнюю очередь…

[1] Селитра, получаемая в селитряных кучах, составляет в основе своей семь из аммиачной и кальциевой, отличаясь очень низкими качествами. Именно такую селитру использовали для изготовления пороха в XIII–XVI веках, отличающиеся низкой мощностью и чрезвычайной гигроскопичностью. Позже ее стали улучшать с помощью поташа (получали из золы), каковым называли в те годы не карбонат калия, а смесь карбоната калия и натрия, которые долго не умели разделять. Из-за чего порох Нового времени был не калийный, а калий-натриевый. Хороший калиевый порох стал появляться только в XVIII веке из-за поставок индийской селитры, а потом, в XIX веке, когда научились разделять зольный поташ на карбонат натрия и карбонат калия.

[2] Чистую аммиачную селитру научились выделять только в XIX веке, как и делать ВВ (в том числе малодымные пороха) на ее основе. Но в смесях она применялась с самой зари огнестрельного оружия.

Глава 7

1473 год — 16 июня, Рим

Фердинанд I Неаполитанский из славного дома Трастамара, что правил в эти дни и в Неаполе, и на Сицилии, и в Арагоне, и в Кастилии, и в Наварре[1], улыбнулся, входя в кабинет Папы Сикста IV. Тот охотно принял короля в приватной обстановке. Без лишних ушей и глаз. В то время официально Фердинанд был в Риме с совсем другой целью, заехав туда на богомолье. То есть, собирался обсудить с Сикстом дела, не привлекая к этому лишнего внимания.

Слащавый юноша соскользнул с коленок Папы и, излишне страстно поцеловав тому руку, буквально растворился[2]. От чего улыбка короля стала еще шире. У всех есть слабости. И ему было отрадно видеть, что самый влиятельный человек Италии не идеален… и к нему тоже можно найти подходы. В том числе и довольно специфические.

— Рад вас видеть в своей скромной обители, — поприветствовал гостя Сикст.

И следующие минут пять они обменивались ничего не значащими комплиментами. На деле их отношения были ровными. У Папы были сложные отношения с севером Италии из-за чего ему была нужна крепкая поддержка со стороны юга. Но не так, чтобы целоваться в десны. Просто союз, практичный и взаимно выгодный. Ведь кроме интересов в Италии Святой Престол и Неаполь связывал французский вопрос. Франция с 1382 года пыталась провести на престол Неаполя своих Валуа, из-за чего вот уже добрый век тлел этот застарелый конфликт, время от времени вспыхивая с новой силой.

И у Святого Престола тоже было что сказать французам нехорошего. Все шло одно к одному. Сначала Авиньонское пленение Пап, вынуждавшее тех жить на территории Франции и обслуживать ее интересы. Потом Великий западный раскол, продлившийся без малого полвека. И, наконец, Прагматическая санкция 1438 года, которая прямо ограничила власть Папы на французское духовенство. То есть, фактически, устанавливала автокефалию французской католической церкви. И это не считая того, какие убытки понес Святой Престол со времен Филиппа IV из-за борьбы французских королей с уходом церковной десятины из Франции. Да и вообще… уходом столь значительных прибылей в церковь. Отчего в серии войн, известных позже как Столетняя война, Святой Престол был более склонен поддерживать англичан, чем французов.

Хуже того — короли Франции боролись не только за подчинение местных священников своей власти, но и за влияние на Папу. Что, кстати, и спровоцировало среди прочего Великий западный раскол. И, как считал Сикст, на этом дело не закончится. Поэтому и опасался воцарения Валуа в Неаполе.

— Вы слышали, как страдает наш милый друг в Бургундии? — Осторожно перешел Сикст к делу, заходя, впрочем, издалека.

— Бедняга, — согласился Фердинанд. — Даже не понимаю, как этого мерзкого клопа терпят его же вассалы. Давно бы уже сбросили, да и выбрали новым королем хотя бы Карла[3].

— Клятва, друг мой, клятва.

— Но ведь Людовик сам их нарушает[4].

— И что? Никто не хочет уподобляться ему, — пожал плечами Сикст.

— Боюсь, что если все так пойдет, то Карл будет раздавлен. Людовик ведь уже нашел способ устранить двух его союзников. Причем оба умерли при весьма странных обстоятельствах. Жана де Арманьяка он вероломно убил, пообещав почетную капитуляцию и мир. А его собственный брат, Карл Гиенский пал, хм… излишне увлекшись женским теплом, да так, что не заметил яд в бокале. Хотя говорят, что там была чахотка. Но лично я в это не верю.

— Теперь ты понимаешь, почему я сторонюсь женского тепла? — Лукаво подмигнул ему Папа.

— Понимаю, — кивнул король, ничуть не смущаясь. — Но я, пожалуй, останусь верен женским прелестям. Я не в том возрасте, чтобы менять свои привычки.

— О, что ты! — Воскликнул Папа. — Я ничего не предлагаю. Но вдруг в твоей душе возникнет дьявольская жажда осуждения. Поверь — я просто осторожен. И просто не доверяю женщинам. Кто знает, что у них в голове?

— А кто им доверяет? — Тяжело вздохнул Фердинанд, впрочем, немало лукавя. Своей покойной супруге Изабелле Тарентской он доверял чуть более чем полностью. Особенно после того, как именно она в 1460 году спасла и его, и все королевство от завоевания Валуа. Жаль, что его любимая преставилась в 1465 году. Очень жаль. Он немало по ней печалился и переживал, даже держа вполне искренний траур, подозревая происки врагов и отравление.

Обсуждение ситуации вокруг Бургундии затянулось на добрые полчаса. И проходило во вполне ожидаемом ключе. Карл Смелый представлялся настоящим рыцарем и эталоном благородства. Дескать, лучший из лучших. И ему противопоставлялся Людовик XI Французский, который был его полной противоположностью. Ни разу ни воин, скрытный, нелюдимый, коварный, трусливый и так далее, и тому подобное. Однако же очень опасный, потому что, хоть сердце его и было черство, но интриган он был бесподобный. Да и психолог тонкий, прекрасно понимающий других людей.

— Вы же понимаете, мой друг, к чему я клоню? — Наконец поинтересовался Сикст.

— К чему?

— К тому, что ваш зять, Иоанн, очень мне кажется похож на Карла. Поговаривают, будто бы он, дабы поддержать боевой дух своей пехоты, даже слез коня и стал с ними в строй. И это перед самой атакой конницы! Поступок вполне достойный Карла Смелого.

— Поговаривают, что Иоанн не так безрассуден. Это был единственный бой, который он возглавил лично. В остальном он опирался на своих командиров.

— Он еще слишком юн для конных сшибок. Вот увидите — пройдет немало времени, и вы услышите о том, что он лично водит в атаку конницу. Кроме того, как и Карл он уделяет очень много внимание этой новомодной артиллерии. Иногда мне даже кажется, что там, на востоке, живет второй Карл, только моложе. А то и более яростный. Ведь наш Карл впервые проявил себя на поле боя в девятнадцать лет, а Иоанн в тринадцать.

— Раньше, — поправил его король Неаполя.

— Что?

— Карл в девятнадцать лет был командиром, но не командовал всем войском. Иоанн же в тринадцать уже возглавлял войско и нанес противникам своего отца несколько чувствительных поражений. А также взял крупный город, который ранее никто вот уже несколько столетий взять не мог. Приступом. Но проявил себя Иоанн раньше. В десятилетнем возрасте он оказался в безнадежной осаде в удаленной крепости. И уже тогда смог своими советами организовать правильно оборону и с толком применить артиллерию. Из-за чего отец ему и поручил создавать первую ордонансовую роту по своему разумению. Поразил его сынок. Причем орудия заряжал сам в том бою. В десть лет! Уму не постижимо!