Роза (СИ) - Алексеев Александр Страница 15

— Сотку одолжить? — подколол сокомнатника Булганин.

Не поняв сарказма, Васечка простодушно раскрыл карты:

— Не. Сегодня бесплатно. В честь международного женского дня.

Вскоре свинтила и Даша с кавалером. Роза во время танца прошептала мне в ухо «пошли». Идём.

Ну, что со мной не так? Другой на моём месте не распускал бы нюни, а залудил бы две плавки. Или три. Симпатичная женщина. От её прикосновений уже давно всё колом стоит, а я тут самоанализом занимаюсь. Нужно просто отдаться воле животного инстинкта. А, чего так в горле пересохло…

Заходим в их номер. Наливаю воду из графина. Жадно пью. Оборачиваюсь. Роза уже сняла платье и стоит близко-близко.

Целует меня. Снимает лифчик, и мои руки скользнув по волшебной мягкости идут на разведку её тела. Спина, попка, бёдра. Тут на животе я натыкаюсь на шрам. Сердце пропускает удар и я как подкошенный сажусь на стул.

— Тебе плохо? Что-то не так? — спрашивает Роза.

— Что-то не так, — повторяю я. И, боясь встретиться с нею взглядом говорю:

— Сегодня не получится. Может в следующий раз.

Повесив голову, выхожу, как нашкодивший кот.

За окном то стучит дождь, то носятся друг за другом снежинки. Лежу в номере один.

Что это за херня? Кто из нас контуженный? Ведь можно же и без любви дарить тепло и ласку… Или нельзя? Когда я смотрел в анины глаза и целовал, целовал, целовал, то уходил вместе с нею в другой мир. В мир где нет зла и насилия. Где всё время светит ласковое солнце, а грозовые тучи проходят где-то в далеке. Почему теперь не так? Да, я свихнусь сейчас.

Открывается дверь номера. Кто-то шушукается в полутьме. Голубки-истопники наши явились. Слышится взаимное «до завтра». Лёва проходя к койке беззвучно хлопает в ладоши, как Кинг Конг бьёт себя в грудь и раскидывает руки в стороны. Замечает мой взгляд. Смущается и говорит:

— Ну, как — то так вот… Я с ума сошёл. Каждый день по роже получаю… То морячки, то Даша по щеке с оттягом, то одни бандиты, то другие… А мне никогда в жизни не было так хорошо. И эти её «не кури, а то целовать не буду», «не пей, пожалуйста больше, ты мне ночью нужен трезвый». Другую послал бы куда подальше. А с этой… Она такая лапочка.

Влетает Лапочка. Бьёт ногой по моей кровати.

— Ну и сволочь ты, Жаров. Я то думала, что она хоть сегодня ночью не будет в атаку вставать… А она всю подушку проплакала. Все вы мужики — козлы… Лёва, это тебя не касается…

Отходит к двери. Разворачивается, и снова лупит ногой по железной сетке на моей кровати. Яростно зыркает в темноте, и не найдя новую цель, выходит.

— Ни хера себе лапочка, — сам себе констатирует Булганин.

Через некоторое время в комнате слышно лишь мажорское тихое сопение и шум дождя за окном. Закрываю глаза и сквозь бой дождевых капель слышу как поёт Майя Кристалинская…

(https://youtu.be/94Q9FcT5JsU Майя Кристалинская А за окном то дождь то снег Maya Kristalinskaya Я тебя подожду Best…)

9 марта 1950 года.

Рассвело. Скрипнула дверь и Васечка, держа в руках по-армейски сложенную одежду, крадётся к своей кровати. Положил ношу на прикроватный стул. Оттянул резинку на трусах, наблюдая утреннюю реакцию молодого организма. Вздохнув, посмотрел на дверь. Потряс головой, как окаченный водой пёс, и залез под одеяло наконец уже спать.

А мне не спалось. Появившееся утром яркое солнце рисовало на стенах и потолке колышущиеся световые узоры. Я встал, тихо оделся и взяв авоську вышел в коридор. Зайцева на боевом посту наносила штукатурку на своё симпотное личико пытаясь ретушировать следы бессонной ночи.

— Хлебный скоро откроют, — спрашиваю, садясь на приставленный сбоку стул.

Дежурная, скосив глаза на мою «Зальцу», зевнув, протянула:

— Через полча-ас-а-а…

Закончив мероприятия по маскировке, Таня, словно вспомнив что-то, интересуется:

— А ты чего это к нам на этаж не заходишь? Подруги интересуются… Ты импотент или денег нету?

— Ну… — тяну я, не зная, что сказать.

— А знаешь почему к нам женатые мужики ходят? — перескакивает Зайцева на другую интересную тему, — Потому, что с жёнами у них унылое спаривание, а с нами любовь или этот… как его… секс.

— И в чём разница? — чисто для поддержания разговора вставляю я.

Зайцева, сделав большие глаза, и подавшись вперёд, начинает втирать тупому мне:

— Представь, что ты едешь в путешествие с девушкой. На телеге по пыльной дороге. Кругом мухи, комары, из под задницы запашок… (улыбнувшись) Это я про кобылу… Обгоняющие машины обдают пылью и гарью. Представил? Или вот… Ты с подругой на «Победе» с открытым верхом… Такие в прошлом году стали выпускать. Ну так, вот. Ты на кабриолете мчишься обдавая пылью телеги. Подруга твоя расстегнула твою ширинку, склонила голову между тобой и рулём… Представил? Ну, что придёшь вечерком? Нет? Ну, как знаешь…

Иду с Соней Сахаровой в магазин. Она после нашего необычного знакомства смотрит на меня восхищёнными глазами.

Честно говоря эти «трёхэтажные девушки» уже задрали. Ну, Зайцева то ладно. Хоть с понятием. А Машка-Сотка в открытую в койку звала. Эта про койку пока молчит… Долго ли…

— Когда мама умерла в сорок пятом, я за старшую осталась. Володе сейчас десять, а Наташке семь исполнилось, — обходя лужи, рассказывает Соня.

— На завод взяли уборщицей. Денег не хватало. Соседка Маша Колыванова подкармливала меня и детей. Она на «Привокзальной» работала. Ну, Маша… что с ворами вчера… Она меня в дело и взяла…

Соня останавливается перекрыв мне дорогу. Я молчу. Тогда она, видимо что-то решив, достаёт часы.

— Это мне один хороший мужчина подарил. Замуж звал… Я согласилась. На часовой магазин потом налёт был. Моего жениха какой-то молодой подстрелил. С перепугу, наверное… Не вышла я… Я эти часы старинные Розе хотела подарить, но та отказалась… Юрий, возьмите, пожалуйста… Ну, пожалуйста… У моих младших часы есть. Трофейные. Отец прислал с фронта. Потом похоронка… Ну, возьмите, пожалуйста…

Беру часы.

Хренасе. Павел Буре.

Протягиваю руку, чтобы отдать, но Соня вертит головой и припускает к магазину…

Встав в очередь девушка оглядывается на меня, и набравшись смелости говорит:

— Вы Розу не обижайте. Она Вас любит…

Заметив, как я скривил губы, Соня осекается, и отвернувшись бормочет на мой взгляд какую-то хрень:

— Сёме спасибо… На кладбище сходила. В церкви свечки поставила. Детей искупала. Вещи постирала и Маше оставила. Роза с Дашей не возьмут…

Ей что? Кирпич на голову упал? Она думает мне интересно слушать чем она вчера занималась?

Она берёт хлеб и отдаёт деньги. Тут подбегает пацанёнок и дёргает её за рукав:

— Тётя вас дядя на улице ждёт. Идёмте быстрей…

Соня, широко раскрыв глаза. оборачивается и отдаёт мне сумку с хлебом:

— Передай девушкам.

Отходит на пару шагов, и что-то говорит мне, но я из-за шума не разбираю слова. По щекам Сони текут слёзы. Она поворачивается и выходит из магазина.

Я получаю хлеб. Отсчитываю деньги. Выхожу. Сони нет на улице. Быстрым шагом дохожу до угла магазина. Никого. Бросаюсь бегом к другому углу. Потом в пустой магазинный задворок. Стоят, разговаривают. Соня вытирает глаза и что-то говорит Сёме. Тот наклоняется и целует девушку в губы. Потом замирают уставившись друг на друга. Сёма достаёт блеснувший лезвием нож. Чуть отводит руку назад и вонзает Соне под грудь.

Семён пытался убежать, но я подсёк его прямо у входа в магазин. Бдительные граждане вызвали наряд милиции и скорую. Милиция записала мои показания. Врачи констатировали смерть девушки.

Захожу в гостиницу. Сидящая на сверхскромном советском ресепшене Машка-Сотка осклабилась, увидев меня. Потом, увидев сонину сумку, до неё что-то дошло, и она, сев на стул, зарыдала. Дежурная стала похожа на добрую сонину соседку, что не дала ей и детям пропасть с голода. Размазывая макияж, Колыванова спросила: