Василий Звягинцев - Мальтийский крест. Том 2. Черная метка Страница 16

— И что, по-вашему, из этого следует?

— Только одно. Если по итогам встречи не было опубликовано никакого совместного коммюнике, значит, на ней были достигнуты какие-то тайные соглашения. Скорее всего — за счёт остального мира. А если одна из сторон начинает односторонне как-то её комментировать, значит, она проиграла. И пытается взять подобие реванша. Заведомо невыгодная позиция…

— Я не совсем понял.

— Тут и понимать нечего. Я получаю возможность говорить, не стесняя себя дипломатическими предрассудками, отчего наше с вами общее дело только выиграет.

Византийская вязь императорской мысли, похоже, поставила Доджсона в тупик. Вначале вроде как согласие на полную дружескую откровенность, потом нечто похожее на завуалированную угрозу, попытка «застолбить свой участок» и снова возвращение словно бы и к исходной точке, но с намёком на заранее уже выигранную позицию.

Очень трудно человеку, избранному на высший государственный пост одной из великих держав всего на четыре года, соперничать с якобы коллегой, но принадлежащим к страте, потомственно занимающейся этим делом вторую тысячу лет. Не озабоченному, очевидно, такими «важными вещами», как мнение конгресса, сената, избирателей, наконец! Ему на это — плюнуть и растереть. Самодержец ответственен только перед Народом, Богом и Историей.

— Ваша цель, Джеральд, — размеренно, очень убедительно, с доброжелательным, но в то же время твёрдым лицом говорил Император, — функция или задача, назвать можно как угодно, заключается в том, чтобы убедить меня сохранить Россию в составе ТАОС, одновременно выторговав какие-нибудь преференции для своей страны. Я ещё не разобрался, самостоятельны ли вы в роли политика, избранного судьбой-историей, или же где-то конъюнктурно пытаетесь опередить события и оседлать удачный, на ваш взгляд момент. Или, что самое для меня удобное, просто выражаете согласованное в тиши кабинетов, где собираются члены всяких там «плющевых» и им подобным лиг,[18] общее мнение. К «Хантер-клубу» не имеете гости принадлежать? Хотя вряд ли. Там другой уровень…

Доджсон не выдержал и вскочил, не выпуская из руки стакан, а из угла рта сигару.

— Вам не кажется?! — президенту показалось, что он сумел выразить должную степень возмущения неджентльменским поведением собеседника. Совсем забыв, а точнее, просто не зная, что русские цари и императоры с XV века великолепно умели изображать все положенные европейским владыкам формулы и позы политеса, на самом же деле по собственному усмотрению легко переходили от властных стереотипов византийских императоров к стилю и манерам ордынских ханов. И обратно.

Разве такому за пять или даже двадцать лет в «гарвардах» и «итонах» научишься? А вспомнить тысячелетней давности предка, какого-нибудь скандинавского ярла, Отара из Нидаросса,[19] грязного хама и убийцу, с сотней викингов завоевывавшего тогдашнюю Францию или Англию, — воспитание и политкорректность не позволяют. А иногда бы и не мешало!

— Что мне должно показаться? — мягко спросил Олег. — Вы согласились говорить со мной по-дружески. О судьбах мира, заметьте. А такая высокая цель разве предполагает вспышки мелочного самолюбия? Подумаешь, упомянул, что для членства не в русском, заметьте, в английском клубе ваша должность — не повод. Невместно, батенька…

Президент десять лет изучал русский язык в колледже и университете, свободно на нём читал и говорил, но кое-каких тонкостей всё же не постиг. Ему бы лучше было вести переговоры с Императором по-английски. А он увлёкся. Вообразил, что использует лишний, а то и решающий в его игре шанс.

— Как? Неуместно, несовместимо? Что с чем? Он и сам не заметил, что допустил непростительную для большого политика ошибку. Поддался славянскому обаянию Олега, действительно незаурядного человека, только это обаяние было сродни нежности шёлковых нитей, какими паук опутывает свою жертву. Очень немного людей на свете могли противостоять почти совсем незаметному со стороны давлению могучей воли Императора.

Чекменёв, Ляхов (по известной причине), ещё кое-кто. Доджсон к этому типу не принадлежал.

— Не из той темы вопрос. Невместно — означает несоответствие занимаемому месту. Боярину Репнину невместно сесть за царский стол левее боярина Кошкина. Так Государь Император Пётр Алексеевич и формулировал — большого литературного таланта был человек.

Олег Константинович своим талантом гордился — умением процитировать почти любой документ за последние триста лет дословно или очень близко к тексту.

«Ежели кто выше ранга будет себе почести требовать или сам возьмёт выше данного ему ранга должен быть подвергнут за каждый случай штрафу — вычету двухмесячного жалованья. Равный же штраф и тому, кто кому ниже своего ранга место уступит, чего надлежит фискалам прилежно смотреть, дабы тем охоту подать к службе и оным честь, а не нахалам и тунеядцам получать. Почитание лиц по рангам не касается лишь тех случаев, когда некоторые, яко добрые друзья и соседи съедутся или в публичных ассамблеях».

Император перевёл дух, смочил горло очередной гвардейской «соткой», вытер усы.

— Видишь, друг Джеральд, где настоящая-то демократия? Сам своё право упустил, так фискал напомнит. И тебе, и обидчику. И всё это было осмыслено и подробно расписано за сто почти лет до вашей, так сказать, Конституции…

Так вот нам, по положению, невместно по пустякам, не касающимся исполняемых нами должностей, ссориться. Эмоции оставим для другого случая. Поэтому продолжаю.

Хотя мы ведём переговоры «без предварительных условий», одно наличествует априорно. Россия из ТАОС выходит. В нарисованном вами апокалиптическом сценарии, с которым я в целом согласен, нам гораздо легче будет продержаться в одиночку. Это очевидно. Просторы и климат делают мою страну куда менее привлекательной для «выходцев с Юга», чем любую другую.

Наша армия готова защищать свои рубежи до конца, от Владивостока до Варшавы, опираясь на полную поддержку привычного к любым невзгодам населения, генетически умеющего воевать без оглядки на собственную жизнь, и уж тем более — конвенции любого рода, если их заведомо не соблюдает неприятель. Наш мобилизационный потенциал, что вам, как Верховному Главнокомандующему американской армии, наверняка известно, на сегодня составляет сорок миллионов достаточно обученных военному делу мужчин в возрасте от двадцати пяти до пятидесяти лет. Ещё столько же, с привлечением женщин, может принять участие в иррегулярных[20] формированиях и партизанском движении. Так что мы устоим в любом случае. Лишь бы патронов хватило, а их точно хватит.

Ни один, даже теоретически вообразимый противник не сможет, проникнув вглубь России на пару тысяч километров, просто физически выжить там больше нескольких недель — с напрочь отрезанными коммуникациями. При этом нашему солдату для поддержания полной боеспособности достаточно кружки кипятка и двух сухарей в сутки. Плюс — подножный корм…

Пока до «подножного» дело не дошло, Олег Константинович положил себе на тарелку несколько ломтиков страсбургского паштета, кусочек копчёного угря, какую-то зелень. Поднял на уровень глаз рюмку.

— Дорогой Джеральд, перед иными, называющими себя цивилизованными народами давным-давно не стоит проблема физического выживания этноса. А для нас это — тысячелетняя, увы, но повседневная реальность. К тому же (у русских — очень хорошая память, если кто не знает, просто мы из врожденной скромности ею не рисуемся), мы не забыли, как наши союзники по Мировой войне фактически предали Россию. Да, да — очередной раз предали, заняв якобы «нейтральную» позицию в нашей борьбе с большевизмом. На самом же деле — желая отхватить по куску, какой проглотить удастся. Немцы — Украину и Прибалтику, англичане — Архангельск и Кавказ, вы с Японцами — Дальний Восток от Камчатки до Урала. Если всего урвать не получится — под благовидным предлогом отказаться хоть от ранее достигнутых договорённостей. В частности — по Константинополю и Проливам, нам обещанным за спасение Парижа и прочие мелкие услуги в одна тысяча девятьсот пятнадцатом году. Теперь, как говорится, долг платежом красен.

Доджсон не то чтобы смутился, но почувствовал себя некомфортно. Император прав, как личность и правитель гигантской, по всем показателям — могучей страны. Не только экономикой — железной волей, абсолютно нечувствительной к привходящим обстоятельствам.

Но это ещё полбеды. Олег и его страна действительно имеют практическую возможность предъявить союзникам счёт за все прошлые обиды, опираясь на единодушную волевую позицию, безусловную солидарность, или, как выражались в Византии, симфонию власти — светской, церковной и нутряной, народной, не всегда сформулированной, но всегда очевидной.