Кирилл Бенедиктов - 23 Эльдорадо 1. Золото и кокаин Страница 16

— Ну, разумеется, — великодушно ответил я.

Мой будущий тесть с облегчением вздохнул.

— Я рад, что не ошибся в вас, молодой человек. До встречи, сеньор Диего!

Я покинул дом судьи в прекрасном расположении духа. Одним ударом мне удалось разрубить паутину, сплетенную де ла Торре вокруг моей возлюбленной. Теперь-то Альварес будет вынужден отступить! Перспектива судебного разбирательства в испанском королевском суде способна испугать даже самого богатого человека в Кастилии. Процесс может тянуться годами, и все эти годы за спиной графа де ла Торре будут шептаться — а, это тот самый, что подослал убийц к благородному Диего Гарсии де Алькорон. Я был уверен, что расставил врагу ловушку, из которой он не сможет выбраться, не отказавшись от моей Лауры. Я чувствовал себя умным, хитрым и предусмотрительным. Меня отнюдь не смущал тот факт, что в моем кошельке после вчерашних трат было совсем пусто, так что я не мог даже пообедать.

Когда тебе двадцать два года, подобные пустяки не способны испортить настроения. Тем более что мне было хорошо известно одно местечко за городом, где река Тормес делает плавный изгиб и под глинистым обрывом в омуте лениво шевелят плавниками большие серебристые рыбы. Я отправился туда и, используя нехитрые снасти, какие есть у любого деревенского мальчишки, добыл трех рыбин, каждую в полтора фунта весом.

Вам, возможно, покажется странным, что дворянин из старинного славного рода не гнушается рыбной ловлей, каковая испокон веков считается занятием, достойным лишь простолюдинов. Должен сказать, что мой батюшка всегда был свободен от этих предрассудков. С малых лет он отпускал моих старших братьев, а затем и меня вместе с крестьянскими детьми на речку и в лес. Там мы, мальчишки, учились простым, но полезным вещам: ловить рыбу, добывать мед диких пчел (увлекательное, но опасное занятие), ставить силки на птиц, мастерить из прутьев ловушки, в которые попадались осторожные суслики, и так далее. Батюшка справедливо считал, что эти науки, которые обычно не преподают дворянским детям, могут пригодиться и в далеком походе, и на войне, и еще в сотне мест, куда может забросить человека судьба. Впоследствии моя жизнь стала ярким подтверждением его правоты, жаль только, что сам он об этом так никогда и не узнал.

Покончив с рыбалкой, я выкопал в глинистом берегу ямку, положил туда еще трепыхавшуюся добычу и развел сверху костер из смолистых сучьев, которые наломал в ближайшем кустарнике. Это прекрасный способ приготовить рыбу (а также кролика и утку), если в вашем распоряжении нет котелка.

Чтобы не скучать, ожидая, пока поспеет мой ужин (он же обед), я решил искупаться. Стягивая через голову рубашку, с некоторым удивлением нащупал витой шнурок, переплетенный с золотой цепочкой нательного креста. Ладанка, которую подарила мне вчера на прощание Лаура! А я- то совершенно забыл о ней!..

«Потом... когда ты будешь думать обо мне, а я буду далеко... тогда и посмотришь», — сказала мне моя возлюбленная. На самом деле произошло наоборот — я наткнулся на ладанку и только после этого вспомнил о Лауре. Что ж, возможно, именно на это она в действительности и рассчитывала. Девушки, даже самые невинные, бывают в глубине души очень хитры.

«Интересно, что там?» — подумал я, развязывая шнурок. Обычно в таких ладанках носили маленькие изображения святых, кусочки мощей или святых реликвий, которые можно было купить у странствующих монахов. Но тут ничего подобного не оказалось. Из кожаного мешочка выпала мне на ладонь небольшая, но тяжелая фигурка то ли из серебра, то ли из похожего на серебро сплава, который используют фальшивомонетчики.

Фигурка эта изображала рыбу, называемую морской свиньей или дельфином.

Почему именно дельфин? Что хотела сказать мне этим моя возлюбленная? Пожав плечами, я вернул фигурку на место, затянул кожаный мешочек покрепче и, сняв ладанку с шеи, бросился в прохладные воды Тормеса.

Через два часа я разбросал догоравший костер, разбил глиняную корку и извлек из импровизированной печи трех превосходно запеченных карасей. Свежий воздух и зверский аппетит с лихвой компенсировали отсутствие соли, и не успело солнце спрятаться за апельсиновую рощу, как от всех трех рыбин остались только аккуратно обглоданные кости.

Я закинул руки за голову и улегся в траву, любуясь начинающей темнеть небесной лазурью.

Направляясь в Саламанку на свидание с Лаурой, я не рассчитывал на то, что задержусь здесь больше, чем на одну ночь. Иначе я куда более мудро распорядился бы имевшимися в моем распоряжении деньгами и не стал тратить целый дублон на развлечения в «Золотом осле» и на мельнице старого Хорхе. Однако что толку жалеть о том, чего в любом случае не вернешь? Судья Гусман просил меня остаться в городе еще на два или три дня, а для этого мне требовалось по крайней мере пять серебряных реалов. Правда, за комнату на улице Сан-Себастьян было заплачено вперед, и я мог жить там вплоть до самого Рождества, но ведь молодому дворянину нужно еще есть, пить и заботиться о своем коне. Если я не собирался и впредь питаться одними запеченными в глине карасями, мне следовало всерьез озаботиться тем, где добыть означенные пять реалов.

Строго говоря, вариантов было немного. Можно было пойти к ростовщику и в обмен на долговую расписку получить не пять, а все пятьдесят реалов, но, как я уже говорил, одалживаться я не люблю. Возможно, потому, что все былое богатство моей семьи утекло в кошельки ростовщиков- маррано  под шелест долговых расписок.

Второй вариант был честнее — деньги можно было заработать. Впрочем, сделать это было не так просто. Молодой дворянин не может торговать, как купец, или пасти овец, как крестьянин, или продавать индульгенции, как монах. Были, впрочем, места, где молодых идальго принимали с распростертыми объятиями. В каждом испанском порту имелись специальные вербовочные конторы, где иссеченные шрамами ветераны с поэтическим красноречием расхваливали судьбу наемника и готовы были вручить тебе увесистый мешочек с монетами в обмен на согласие сражаться под знаменами того или иного кондотьера. Бесконечные итальянские войны жадно требовали все новых и новых солдат и офицеров, особенно тех, кого не нужно учить обращению со шпагой, конем и аркебузой. Но карьера наемника меня не привлекала — хотя бы потому, что я собирался в скором времени жениться на Лауре и, уже в качестве зятя главного судьи, возобновить обучение на юридическом факультете университета.

Воспоминания о годах, проведенных за изучением права в Саламанке, подсказали мне достойный выход из положения. Хотя диплома правоведа я так и не получил, но все же достаточно поднаторел в юриспруденции, чтобы давать дельные советы людям, толпящимся в приемной суда. Разумеется, самым разумным советом было бы держаться от судов подальше, но раз уж люди решились искать справедливости у королевской юстиции, отговаривать их от этого — занятие бесполезное. А помочь правильно составить исковое заявление, жалобу или апелляцию я мог с пользой для клиента и с выгодой для себя. Серебряный реал за грамотно составленную бумагу — в два раза дешевле, чем берут стряпчие в конторах, — и еще пару монет за квалифицированную юридическую помощь. По-моему, совсем недорого. Достаточно помочь трем-четырем бедолагам, и я обеспечу себя обедами и ужинами в «Перце и соли» до конца недели. Да и Мавр будет питаться не пожухлым сеном, а отборным овсом.

Разумеется, дело было сопряжено с небольшим риском — стряпчие, почуяв конкурента, могли пожаловаться городской страже, — но я не собирался заниматься этим ремеслом долго. Куда более неприятной виделась мне перспектива попасться на глаза судье Гусману — он вряд ли одобрил бы перевоплощение своего будущего зятя в уличного летрадо . Но, поразмыслив как следует, я решил, что главный судья Саламанки вряд ли часто появляется в приемной, постоянно заполненной надоедливыми просителями и истцами.

Решив, таким образом, стоявшую передо мной задачу, я повалялся еще немного на траве, затем с удовольствием искупался в речке и, радуясь приятной вечерней прохладе, направился обратно в город.

Когда я миновал городские ворота, Саламанку уже окутала бархатная майская ночь. В узких, как ущелья, улочках царил почти абсолютный мрак. Лишь изредка в окнах второго и третьего этажей сквозь щели деревянных ставен пробивался слабый желтый свет; то были зажиточные дома, владельцы которых могли позволить себе целые люстры восковых свечей. Я пробирался едва ли не на ощупь, стараясь не приближаться к середине улицы — там были проложены канавы, предназначенные для стока дождевой воды. Увы, помимо дождей, которые в Саламанке выпадают нечасто, эти канавы наполняли всевозможные нечистоты, пропитывавшие ночной воздух непередаваемым зловонием. В темноте ничего не стоило оступиться и угодить в такую канаву; они были недостаточно глубокими, чтобы в них утонуть, но перепачкаться с ног до головы в их содержимом было вовсе не трудно.