Александр Кузнецов - Звездный час иуд Страница 16

Иванцов опять же на основании только ему ведомых фактов и предположений предрек, что амнистия может быть многим. Дальше все было как во сне.

Открытая калитка. Воздух свободы. Попутная машина до аэродрома.

Оказывается, главному церберу тюрьмы Куракову надо было по делам в поселок. Грузовик весело бежал по накатанной зимней дороге. Хлопал под напором воздуха брезент, пела душа. На заснеженном поле уже прогревал моторы гражданский вариант Р – 5, с закрытой кабиной для нескольких пассажиров. Карповскому помогли занять узкое сиденье. Сзади разместились еще два человека. Двигатель самолета зарычал, самолет еще несколько раз дернулся, и легко взмыл в небо. Профессор, до одури нюхал эту самую свободу, в виде специфического запаха авиационного бензина, масла и прочих эфирных составляющих. Из кабины видел наплывающий берег, ослепительно белый в торосах лед. Дальше показалось море. В этом году оно замерзло чуть позже обычного. Как говорили местные поморы – встало. Мелькали под крыльями острова с церквями, часовнями и длинными бараками. Сергей Николаевич несколько раз вытирал выступившие слезы. Что тут и говорить. Эмоции – проявление человеческой психики, естественная, так сказать, реакция на внешние и внутренние раздражители. На аэродроме Беломорска ему опять повезло. До железнодорожной станции шла машина с грузом. На этот раз в кабине место было свободным, так что ехал с комфортом. Водитель, в военной форме, оказался веселым парнем. По дороге откровенно лихачил, обгонял более медленные грузовики. На вокзале все сложилось, как нельзя удачно. Комендант станции оказался на месте, и после предъявления справки о досрочном освобождении, без лишних слов выдал билет на поезд Мурманск – Москва, и пожелал счастливого пути. До отправления время еще оставалось. Сергей Николаевич сходил на почтовое отделение, купил конверты. Попросил у миловидной улыбчивой девушки за стойкой, ручку и чернила, подписал адреса, записанные на бумажке, аккуратно положил в них письма товарищей. И опустил тут же в почтовый ящик. Еще раз поблагодарил добродушную работницу почты, направился в буфет. Не успел он уйти, как девушка перестала улыбаться, быстро открыла ящик и вынула только что брошенные незнакомцем письма. Сказала короткую фразу за дверь, и на ее место села другая женщина, теперь уже настоящий работник отделения. Сержант народного комиссариата внутренних дел Сергеева, комсомолка, мастер спорта по стрельбе из пистолета и перворазрядница по борьбе самбо, свернула в узкий коридор, и открыла незаметную дверь. Не успевший схватиться клей на клапане конверта отошел легко. Письма внимательно были перечитаны несколько раз пожилым дядькой, не отличимого от обычного счетовода макаронной фабрики. Вдобавок их сфотографировали, запечатали вновь, и спортивная девушка отнесла их в почтовый ящик.

Профессор к алкоголю большого влечения не испытывал. Как все уважающие себя люди, предпочитал выпивать в компании с интересными людьми. В этом вопросе он придерживался проверенного тезиса, не общество для вина, а вино для общества. В буфете взял стакан красного вина, оказалось довольно неплохим, плотную закуску. Эйфория захлестнула его до самых пяток. Все окружающие его люди казались такими милыми, родными, своими до мозга костей. Ну, и пусть, что они не обращают в привокзальной суете на него внимания. У каждого своя жизнь, свои заботы. Но, если бы Сергей Николаевич был внимательнее, или подобно Иванцову мог вычленять из потока событий последовательную цепочку взаимосвязанных действий, то он бы мог понять, что его вели. Вели от самой тюрьмы плотно, профессионально, так как это умеют делать спецы с большим опытом наружного наблюдения. Вот и сейчас он не обращал внимания на двух молодых людей, похожих на студентов старших курсов. Задорных, крепких, оживших героев с плакатов под броским логотипом – готов к труду и обороне! А если бы он был еще внимательнее, то признал бы в них двух солдатиков, которые помогали упаковывать ему лабораторное имущество. Но узнать их было очень нелегко. Казалось, они полностью перевоплотились в других людей. Карповский не знал самого главного. Помимо его желания его включили в систему, где он должен быть ключевым звеном. Отныне его личная, общественная и профессиональная жизнь просвечивалась до последней запятой в обычной записке, и до случайного чиха в дощатой будке сортира. Не знал он, что никогда не спящие сотрудники грозного учреждения профильтровали пассажиров поезда. На всякий случай отвели на другие маршруты лиц, которые вызвали подозрение. Постарались просветить тех, кто поедет с ним в одном вагоне. Вместо неожиданно заболевшего проводника вышел другой, старый чекист с дореволюционным опытом подпольной работы. На начальном этапе проводки в плацкарт внедрять своих не стали. Но, в последнем вагоне ждала приказа семейная пара среднего возраста. Причем, оба были медиками, и, естественно, профессиональная тема позволяла быстрее найти общий язык. Они должны были по прибытию на одну из станций, быстро покинуть вагон, переодеться, изменить внешность. И уже, «настоящими пассажирами», занять освободившееся места в купе Карповского. Таким образом, вокруг него естественным образом формировалась контролируемая среда. Все эти тонкости и хитрости спецслужбы не смог бы раскусить матерый агент панской Польши, а не то, что ученый. Довольный судьбой, сытый, а значит бесконечно добрый, Сергей Николаевич прошел на перрон. Не спеша подполз состав из новеньких сверкающих вагонов. Мощно пыхтел современный локомотив. Перед войной на железных дорогах СССР активно стал обновляться подвижной состав. Вместо старых вагонов и паровозов промышленность стала массово поставлять новые образцы. На главных линиях заменили рельсы, шпалы. Возросла скорость движения, повысилась надежность перевозок. То, что еще пять лет назад считалось рекордом, стало нормой. Нарком железнодорожных путей сообщения Каганович добился того, что по приходу составов на вокзалы местное население сверяло часы.

Ага, литерный прошел, значит двенадцать часов двадцать минут. Обед скоро. По этому показателю наши славные железнодорожники уже наступали на пятки педантичным немцам. И вообще о железнодорожниках той поры ходят настоящие легенды, словно о былинных богатырях. Старый машинист, водивший бронепоезда еще в гражданскую, убежденный коммунист Степан Иванович Акшин, например, на политбюро депо ставил на четыре кости все руководство. Воспитывал молодых лысоватых начальников, как надо правильно без загибов проводить в жизнь генеральную линию партии. И прислушивались к его словам, потому что знали, Иваныч по делу говорит.

Из тюрьмы людей вытаскивал, ибо чувствовал, за ним правда, а не за доносчиками. За свои слова и убеждения отвечал. И погиб, как герой. В августе 1941 года, выводил из под обстрела состав с ранеными солдатами. Пулеметная очередь с пикировщика разорвала ему грудную клетку. Помощник погиб на месте. А Степан Иванович держался на ногах, пока не вывел эшелон в безопасное место. Упал, и сказал кочегару:

«Леня, не могу больше. Веди сам. Помираю». Вот такие люди и есть соль нашей России. А посади его в тюрьму, он и там человеком останется. А главное, очередного сексота Ветрова из этой породы людей не сделать.

Убить можно, а согнуть – вряд ли.

Пожилой, но еще крепкий проводник в ладной форме улыбнулся Карповскому, ну, как прям, родного брата увидел.

– Ваше место товарищ, аккурат рядом с моим постом. Так, что по соседски, за чаем обращайтесь. И сахар у нас имеется. Для хороших людей не жалко.

– Спасибо, спасибо…- растрогался Сергей Николаевич. Немного отвыкший от такого вежливого обхождения. В тюрьме все больше команды в ходу – стоять, лицом к стене, руки за спину, загноблю падла! Вагон быстро наполнился пассажирами. Началась обычная суета. Шум, гам, грохот, расталкивание по полкам баулов, чемоданов, сидоров, корзинок. Потом это стихает и все ждут отправления. По своему, это волнующий момент. Есть все таки в этом своя романтика. На какой момент пассажиры сплачиваются, вливаются в братство путешественников. Очень быстро знакомятся, и, начинаются неспешные разговоры о житье – бытье, о горестях и радостях.

Уже давно психологи установили, что такое общение по своей эффективности превосходит продвинутый психотренинг. В купе, за совместной трапезой, порой под бутылочку, под неспешный разговор под стук колес, безо всякого усилия и насилия выплескивается наружу то, что пряталось все это время под черепной коробкой. Маскировалось. И посоветуют тебе, и, примут близко к сердцу печаль твою, разделят горе твое. Точно так же как и ты сам поддержишь собеседника в сложный момент его жизни. А когда компания добрая образуется, то и расстаются чуть ли не слезами. Сойдешь с поезда, а на душе легче, будто груз тяжелый сбросил. А коль пассажирка очаровательная попадется, да в душу западет, тут уж долго будешь помнить. Годы пройдут, а образ очаровательной незнакомки перед глазами так и колышется. Не случайно же прожженный жучара, морда чекистская Якимов предложил для Карпинского такой вариант врастания в среду после нескольких лет отсидки. Пока едет, по дороге, глядишь малость отмякнет.