Дмитрий Дашко - Штрафники 2017. Мы будем на этой войне Страница 16

Но на сей раз старший лейтенант натолкнулся на жесткий взгляд матерого урки. В душе Угольникова шевельнулось нехорошее предчувствие. Поборов его, он надменно спросил:

– Почему не здороваемся?

– Да пошел ты…

От неслыханной наглости старший лейтенант остолбенел.

Нет, конечно же, ему не раз и не два приходилось слышать подобные, мягко говоря, дерзости от заключенных, не идущих ни на какой контакт с администрацией колонии. Но чтобы от локальщика! Это событие из ряда вон выходящее.

Такое следовало давить в зародыше. Но сделать хоть что-то Угольников не успел.

Из дежурки выскочил лейтенант Карпов по кличке Антрацит, которой его наградили зеки за темный от рождения, как будто очень загорелый цвет лица. Он что-то кричал.

Сквозь порывы метели до Угольникова донеслось:

– Бунт! Бунт в зоне! По телефону… с вышек… доложили!

Ноги у Угольникова стали ватными. Он еще раз глянул на злорадно ухмыляющегося локальщика.

«Да ведь он из отрицаловки! Как его? Циркач! – обожгла вдруг страшная мысль. – А где настоящий локальщик?»

И тут уголовник выхватил из левого рукава телогрейки кусок арматурного прута и врезал им офицеру по голове. Удар был секущим, прошел по касательной, лишь слегка зацепив, вдобавок спасла шапка.

Угольников бросился бежать, слыша за спиной издевательский крик мнимого локальщика:

– Ссышь, начальничек!!!

Еще один удар, теперь по затылку. Дежурный неловко крутнулся на месте и опрокинулся на спину, однако нашел в себе силы пнуть наседавшего урку. В отместку тот наотмашь врезал арматуриной офицеру по ногам, затем еще и еще…

От сумасшедшей боли туманился рассудок. Последним, что успел увидеть старший лейтенант, была зловещая улыбка Циркача. Тот скалился, обнажив темные от чифиря рандолевые [13] фиксы.

Потом резкая обжигающая боль в груди и темнота.

Стоявший все это время столбом Карпов попытался укрыться в дежурке.

Набежавшие отовсюду зеки принялись ломать дверь и выковыривать решетку на окне. Стекло разнесли вдребезги, отчего в дежурке разом похолодало. Отчетливей стали слышны крики и мат беснующихся уголовников.

Пока Карпова спасала решетка. Когда ее выломали, в оконный проем полезли страшные лица, больше похожие на обтянутые кожей черепа.

Карпов вышел из ступора и схватил швабру, которой пользовались шныри, наводя порядок.

– Не подходи!!! Понял?! Назад!!! – кричал он истошно, размахивая своим «грозным» оружием.

– Ну, здравствуй, Антрацит, – недобро выдохнул Циркач, уже влезший в окно.

Ударом штыря он разбил лейтенанту лицо. Тот дико заорал, выронил швабру и упал вслед за ней на пол, захлебываясь кровью.

Второй удар проткнул его насквозь. Удар был столь силен, что заточенная арматура вошла в дощатый пол, пригвоздив несчастного, словно жука.

Плюнув в искаженное мукой, окровавленное лицо лейтенанта, Циркач присоединился к беснующейся толпе, штурмующей локалку «козлятника» – огороженную территорию с бараком, где проживал «актив» – заключенные, сотрудничающие с администрацией.

«Козлы», чуя неизбежную расправу, кричали часовым на вышке, чтобы те открыли огонь по толпе.

А на вышках и впрямь царило беспокойство. Кое-кто, вопреки уставу, уже направлял автоматы с запретки на локалки отрядов.

В одной из них располагался барак одиннадцатого отряда, сплошь состоящего из так называемых лиц кавказской национальности. Все они имели тяжелые статьи и большие сроки за участие в бандформированиях. Сейчас эти зеки – опасные, сплоченные, по привычке сидели на корточках, бросая по сторонам быстрые колючие взгляды, оценивая ситуацию, вероятно рассчитывая на рывок в город, жилые дома которого возвышались сразу за внешним периметром. На балконах, несмотря на зиму, торчали любопытные, наслаждаясь бесплатным зрелищем.

К середине дня буйство заключенных слегка улеглось. Самопроизвольно разделившись на несколько неравных групп, зеки хаотично перемещались по зоне через сломанные ворота локалок.

Уже полегли под ударами арматурин все «козлы». Оборзевших повара и хлебореза отметелили до состояния окровавленного мяса, раздербанили зоновский ларек. Избили до смерти нескольких «бугров», напрягавших мужиков работой, разгромили клуб.

кто-то попытался сунуться к шлюзу, но с вышек открыли предупредительный огонь, и толпа отхлынула, кроя матами часовых.

Каким-то образом среди зеков прошел слух, что «хозяин» зоны полковник Десятников, прозванный жуликами Червонец, уже прибыл и находится в административном корпусе. Значит, недолго осталось ждать и спецназ.

Недаром зоновский «кум» – начальник оперчасти подполковник Степанцов по кличке Панцирь, забрался на одну из вышек и орал оттуда в мегафон – местная громкоговорящая связь почему-то не работала, – предлагая разойтись по баракам. Мол, скоро приедет прокурор и выслушает все жалобы. Его увещевания встретили смехом. Любой зек знал, что за «прокурора» обычно выдает себя какой-нибудь переодетый опер из другой зоны. Выслушает всех с сочувствующим видом и уедет. А наивные жалобщики ждут результата.

Но сегодня «прокурорами» будут бойцы спецназа. Они всех «выслушают» и всем «посочувствуют».

Самые сообразительные уже понимали, что пора спрятаться или хотя бы вернуться в бараки, накрыться подушками и матрасами – так хоть есть шанс, что спецназ, который обязательно войдет в зону, не отобьет ливер. Бить, конечно, будут и потом, но уже не так, все-таки злость сорвут на первых. Тут главное – не стать этими первыми.

Смотрящий зоны вор по кличке Фонтан и его окружение – «ближние», спровоцировавшие бунт, подались в стоящий на территории колонии храм Святого великомученика Георгия Победоносца. Они лучше всех знали, где надо прятаться от спецназовцев. Даже у этих церберов есть уважение перед храмом.

Фонтану бунт нужен был, в первую очередь, для того, чтобы окончательно не потерять лицо, потому как за утрату общака на сходке могут «дать по ушам» [14].

Смотрящим ему в любом случае уже не быть, но при этапировании в другую зону его авторитет останется на подобающем уровне. Поэтому бузу Фонтан рассматривал как личную страховку. И все же он понимал, что на сходке люди могут повернуть дело так, что бунт будет дополнительным обвинением против него. Дескать, Из-за бузы много братьев-сидельцев пострадало. Мало того, что общак потерял, еще и пацанов под пресс сунул!

Все это вор понимал, но вынужденно согласился с мнением остальных авторитетных сидельцев, что ходили у него в «ближних». Они высказались за бунт.

Циркач хоть и входил в касту блатных, но к ближнему кругу Фонтана отношения не имел. И, тем не менее, все же увязался за ними. Мешать ему не стали: каждый имеет право защищаться, как может.

Спецназ вошел в зону через шлюз, то есть с комфортом. При поддержке БТР-80 бойцы ворвались в зону.

«Бэтээр» сразу открыл огонь на поражение. Пули сбивали зеков с ног, пробивая тела насквозь, вырывая из черных бушлатов окровавленные куски ваты.

Когда уголовники увидели, что спецназовцы без щитов и дубинок, то сразу поняли: теперь отбитые почки за счастье покажутся – будут валить. Так и случилось. Рявкнул пулемет, к нему присоединились автоматные очереди.

Живущих на свободе никто не жалел. Кто ж станет жалеть каких-то заключенных?

А они в панике разбегались кто куда, да только спасения нигде не было. Одиннадцатый отряд положили полностью. Всех до единого. Видимо, их сплоченности и прошлых «заслуг» в бандформированиях опасались больше всего.

Когда спецназовцы сунулись в храм, навстречу им вышел батюшка – отец Юрий, как раз приехавший в зону перед самым бунтом. Священник был в полном церковном облачении и держал перед собой крест.

– Остановитесь! – произнес он громко.

Это подействовало на разгоряченных усмирителей бузы.

Отец Юрий продолжал:

– Люди, находящиеся в храме, под защитой Бога.

– Послушайте, как вас… – заговорил командир спецназовцев, – мы знаем, что в храме находится вся верхушка зачинщиков, это они виновны в бунте.

– В храме находятся кающиеся грешники. Если они и виновны в чем-то, то не вам их судить. Такое право есть только у Господа нашего. Или мало вам крови сегодня?

– Мы не уйдем, батюшка, – командир наконец-то нашел подходящее обращение, – не уйдем, пока не локализуем зачинщиков. Даю вам слово, что мы их не тронем.

После некоторого раздумья отец Юрий согласился.

Из храма приказали выходить по одному.

Как только кто-то появлялся, спецназовцы тут же заламывали ему руки, сгибая в три погибели лицом к самому потемневшему утоптанному снегу, и уводили в таком положении, заставляя двигаться почти бегом.

Их всех, и тех, кому посчастливилось уцелеть, закрыли в ШИЗО – штрафной изолятор, что-то вроде небольшой тюрьмы на территории самой зоны, предназначенный для наказания провинившихся заключенных. Зеки по старинке называли его БУР – барак усиленного режима.