Хранить вечно. Дело № 1 - Борис Борисович Батыршин Страница 16

тщательнее – но у меня сердце не лежало к такому варианту. В самом деле: даже если папка в данный момент лежит у «счетовода Вотрубы» в ящике стола (что тоже далеко не факт) - нет никаких гарантий, что уже завтра с утра она не окажется где-нибудь ещё. Например, в несгораемом шкафу, который я заметил в углу кабинета, а с ним стамеской не справишься…

Итак, решено, иду сегодня – и будь, что будет. А если не повезёт, и я засыплюсь – не расстреляют же меня, в конце концов? Коммуна предназначена для малолетних правонарушителей, а спереть из кабинета пару-тройку бумажек – подобный проступок не тянет даже на пятнадцать суток. Так, шалость пятнадцатилетнего балбеса, решившего выяснить – что там накропал на него гражданин начальник?

На этот раз в мои тщательно продуманные планы бесцеремонно вмешалась погода. Первые, ещё далёкие раскаты грома я услыхал, когда нёсся, сломя голову, к главному корпусу. Вскоре они приблизились – и вот уже по окнам столовой забарабанил настоящий майский ливень. Ни о какой тренировке речи, конечно, быть не могло. Я отыскал в столовой Олю, и попросил её передать подругам, что приобщение к тайнам китайской гимнастики откладывается до хорошей погоды. Кино и прочих культмассовых мероприятий на сегодня намечено не было, а потому сразу после ужина я вместе с ребятами отправился наверх - сначала в спальню, а потом и в просторный холл перед «вечерним клубом», где до отбоя проводили время те, кому не хотелось торчать в спальнях, но в библиотеке места не нашлось. Раз уж так получилось – стоит, пожалуй, использовать освободившееся время для приобщения к нашему дружному коллективу.

Вы умеете играть в шашки? Вот и я толком не умею - то есть, знаю, как ходить, что такое «фук», но в последний раз предавался этому высокоинтеллектуальному занятию, кажется, на картошке, на втором курсе института. А здесь шашки довольно популярны – на одну шахматную доску, за которой привычно устроились Олейник и Семенченко, приходилось не меньше трёх шашечных, и зрителей с советчиками вокруг них было не в пример больше. Меня игра не интересовала – я взял лежащую на журнальном столике подшивку «Харьковского пролетария» и принялся листать газеты, в глубине души рассчитывая на очередной флэшбэк.

Но – не тут-то было…

- Может, сыграем, Давыдов?

Я поднял глаза. Передо мной стоял Марк Гринберг из нашего отряда. Среднего роста, сутулый, с тёмными курчавыми волосами, роскошным крючковатым шнобелем и грустными, навыкате, глазами, чёрными, как маслины, выращенные в кибуце где-нибудь близ Ашдота.

В общем, Гринберг – он и есть Гринберг, ни добавить, ни убавить. Насколько мне было известно, он появился в коммуне недавно, всего за месяц до меня. Я несколько раз за сегодняшний день ловил на себе его взгляды, и помнится, ещё подумал – а этому-то что от меня нужно? Но потом решил, что показалось, и думать о Гринберге забыл.

Как выяснилось – напрасно.

Под мышкой Марк держал доску, которую, не дожидаясь моего согласия, принялся раскладывать на банкетке. Похоже, отвертеться не удастся, понял я – но отчего бы не внести в процесс некоторое оживление?

- А ты в Чапаева играешь?

Гринберг удивлённо поднял на меня глаза.

- В Чапаева? А это как?

Я показал – и уже через пять минут мы с Марком увлечённо резались в новую игру, о которой здесь, оказывается, понятия не имеют. Прочие коммунары оценили новинку – вскоре вокруг нас столпилось не меньше полутора десятков зрителей, которые давали советы, язвительно комментировали промахи и спорили насчёт тактики и стратегии новой игры. Шашки были забыты; на двух других досках уде пытались воспроизвести наш опыт, и даже Серьёзный Олейник и его партнёр нет-нет, да и бросали завистливые взгляды на развлекающихся пацанов.

Вот, к примеру, мой вклад в здешнюю культуру – не всем же командирские башенки изобретать? А заодно, поработать на поднятие собственного авторитета среди однокашников, тоже лишним не будет…

В положенное время пропел горн – сначала предварительный, «получасовой» сигнал, а потом и основной, ко сну.

Я лежал, слушая дыхание соседей по спальне – уснули, не уснули? Минуты текли томительно, словно вязкая смола; я в двадцатый раз прикидывал, как встану, как босиком пойду между кроватями, как выскользну в коридор. Рукоятка стамески, которую я сжимал в засунутой под подушку руке, жгла мне ладонь; по стёклам спальни барабанил дождь – не такой сильный, как давешний ливень, он, похоже, зарядил на всю ночь.

Ещё немного - полчаса, может час. Надо просто дотерпеть, а уж там будь, что будет…

Язычок металлически щёлкнул, уступая нажиму. Ящик заскрипел и поддался, выдвинувшись примерно на полсантиметра.

Уф-ф-ф, готово, и даже дерево особо не поцарапано. Конечно, профессиональный криминалист, вооружённый лупой и прочими криминалистическими приспособлениями, отыщет следы взлома - но уж точно, не «счетовод Вотруба». Во всяком случае, возни с ящиком оказалось не в пример меньше, чем с дверью кабинета, запертой на ночь дневальным. Там обойтись одной стамеской не получилось, пришлось пустить в ход кусок жёсткой стальной проволоки, предусмотрительно прихваченный в цеху – и всё равно, в какой-то момент мне показалось, что ничего не получится, и придётся искать другие способы проникновения в кабинет завкоммуны. Но, к счастью, замок оказался довольно хлипким – или это у меня внезапно прорезался навык домушника, приобретённый в прошлой жизни?..

А вот и папка – лежит себе поверх стопки других таких же, и никто её никуда не переложил. Я вытащил её из ящика, положил на стол, но всё равно в кабинетной темноте едва различал надписи. Крупные типографские буквы «Личное дело», ещё кое-как можно разобрать, как и старательно выведенное от руки «Алексей Давыдов № 245.

Я раскрыл папку. Темнеет в углу квадратики фотографий, стандартные «шесть на восемь», фас и профиль, как в уголовном деле - а вот текста уже не разобрать. И это проблема, потому что включать даже настольную лампу, не говоря уже о люстре под потолком нельзя. Шторы тут жиденькие, настоящей светомаскировки не организуешь, свет обязательно пробьётся наружу. Конечно, на улице по-прежнему льёт дождь, население коммуны давно спит, но всё равно, риск слишком велик.

Унести папку с собой и изучить в спокойной обстановке? Немыслимо – с тем же успехом можно самому пойти и признаться в краже. Мелькнула даже дикая мысль: поджечь письменный стол. Пока обнаружат, пока поймут что к чему, пока потушат – от стола останутся одни головешки, не говоря уж о бумагах, которых тут