На своем месте - Михаил Иванович Казьмин Страница 16

баранками, я уж хотел было по привычке попросить почитать допросный лист Печёного, но пристав для начала подсунул мне доклад старшего из соглядатаев. Описание наружности наблюдавшего за моим домом вроде бы и не имело ничего общего с тем, что дал Мартынов и повторили свидетели по убийству Плюснина, но… Очень уж нарочито смотрелось это самое «ничего». Вот всё не так — и волосы рыжие, и рыжие же усы с бородою, и без очков, и одет по-простонародному, в армяк [3] да шапку-колпак с овчинной опушкой и рукавицы. Признали «Иван Иваныча» губные, кстати сказать, не только по предмету его интереса, но и по росту, общему сложению и походке. Молодцы, что тут скажешь… Кое-какая догадка о том, как и почему удаётся «Иван Иванычу» ловко уходить от слежки и так разительно менять внешность, в моей голове шевельнулась, но я решил её пока что не высказывать, во всяком случае, до прочтения допросного листа Курдюмова и пояснений Шаболдина.

Курдюмов, если по допросному листу судить, оказался совсем не дураком, что при его роде занятий и понятно. Он сразу же, не дожидаясь вопросов пристава, попросил не допрашивать себя под заклятием, пылко пообещав отвечать без утайки, потому как понимает, что спрашивать его будут про человека, к воровскому люду никаким боком не касаемого, а значит, и под воровским законом не ходящего. Соображает, что тут ещё сказать!

Со слов Курдюмова выходило, будто заказчик явился к нему прямо-таки ниоткуда — никто за него не просил, никто его с Курдюмовым не сводил. Он сразу назвал старого вора и по имени, и по прозванию, а когда тот начал отнекиваться, никакой, дескать, я не Курдюмов и не Печёный, обознались, господин хороший, наставил на старика револьвер и напомнил тому о нескольких делах, что Печёный не столь давно провернул. Назвался заказчик Иван Иванычем, сказал, что надобен ему малый, способный влезть с улицы в окно второго этажа, что проникновение за ограду дома он сам устроит, в разговоре льстил Печёному, именуя его по-господски Павлом Фомичом и обращаясь на «вы», пообещал хорошо заплатить за подбор исполнителя, говорил вежливо, но револьвер не убирал. Классическая демонстрация кнута и пряника, в общем. Запросил Курдюмов за услугу полсотни рублей, поторговавшись, согласился на тридцать, пошли искать Мартышку, быстро нашли его, «Иван Иваныч» с юным воришкой сговорился, да и отдал потом деньги Курдюмову ассигнациями. В общем, заказчик Курдюмову ну очень не понравился, но под дулом револьвера деваться старому вору было некуда. Вот и решил Печёный пересидеть в тихом месте, дождавшись известий о Мартышке, а там уже думать, как нахала найти да наказать примерно, чтобы не думал, будто с ним, уважаемым человеком, так бесчестно поступать можно. Узнав о том, что Мартышка полез в очень непростой дом, попался и сидит у губных в холодной, а подручный его Плюха вообще убит, Печёный уверился в правильности своего решения, а теперь даже рад был, что отыскали его губные, а не «этот чёрт». Описание «чёрта» он, кстати, дал то же самое, что и Мартынов, разве что приходил «Иван Иваныч» к старому вору без саквояжа.

В правильности догадки, посетившей меня несколько минут назад, я уже почти уверился, но, прекрасно понимая, что у пристава она восторга не вызовет, попросил Шаболдина вот прямо сейчас ещё раз побеседовать с Курдюмовым, задав ему всего один вопрос: что сам Печёный думает о том, как этот «Иван Иваныч» его нашёл. Мы переместились из кабинета в допросную, куда через пару минут привели и Печёного.

…Свою воровскую кличку Курдюмов вполне оправдывал — почти всю голову, включая лицо этого невысокого, кряжистого, лысого и безбородого старика покрывали рубцы от старых и очень, по-видимому, сильных ожогов.

— Да и не знаю даже, — на вопрос Печёный ответил не сразу, на какое-то время задумавшись. — Что какая-то паскуда меня ему сдала с потрохами, оно понятно, никак иначе тут и быть не могло, но вот какая именно — ума не приложу. Поискать ту крысу я потом собирался, когда отсиделся бы да прикинул, что и к чему. Да вот не вышло, ваши меня раньше нашли.

— Вот что, Курдюмов, — тоже не сразу, а после недолгого раздумья сказал пристав. — Что отвечаешь ты мне правдиво и без утайки, я вижу. Но вот смотри, что у нас с тобой выходит… Держать тебя в камере мне вроде и нет нужды, но отпусти я сейчас тебя, не знаю, увижу я тебя живым, когда ты мне опять понадобишься, или на столе в прозекторской. А ты мне живой нужен будешь, когда мы того «Иван Иваныча» изловим, боюсь, одного Мартынова не хватит, чтобы его размотать. Поэтому придётся тебе, пожалуй, у меня посидеть.

— Оно, конечно, по-всякому случиться может, — ни спорить, ни соглашаться с приставом старый вор не пожелал. — Но тут уж как скажете, раз я вам попался.

— Однако же у меня здесь не богадельня, на казённых харчах тебя держать, — продолжил Шаболдин. — Давай, говори, кому мне сказать, чтобы тебе передачки носили. На домашнем харче всяко же лучше сидеть будет? И не ври, что некому тебя подогреть, всё равно не поверю, — с усмешкой добавил пристав.

— Аграфену Комолову спросите в пекарне Свято-Алексеевского девичьего монастыря, что в Остожье, — не стал отнекиваться и затягивать с ответом Курдюмов.

— Эк вы, Борис Григорьевич, с ним по-доброму, — удивился я, когда Курдюмова увели в камеру.

— Курдюмов, хоть и вор, человек не конченный, — ответил пристав. — Знаете, Алексей Филиппович, как он Печёным стал?

— И как же? — мне действительно стало интересно.

— В Нерчинском каторжном лазарете пожар случился. Курдюмов четверых из огня вынес, за пятым кинулся, а его горящими досками да балками завалило, потолок прогорел и рухнул, — рассказал пристав. — Еле отходили потом.

Да… И правда, не конченный. Но делать нечего, пора портить Борису Григорьевичу настроение. Не особо, честно говоря, хотелось, но я же не по злобе, я исключительно для пользы дела…

— Тут, Борис Григорьевич, пришла мне мыслишка одна… — очень хотелось оттянуть произнесение самых неприятных для пристава слов, но отступать было уже поздно. — Боюсь только, вам она не понравится.

— Да ладно, Алексей Филиппович, — отмахнулся Шаболдин. — Давайте уж, говорите. Если в пользу пойдёт, оно и не страшно.

— Вот смотрите, Борис Григорьевич, — начал я, — «Иван Иваныч» этот умеет замечать слежку за собой и умеет