Столичный доктор. Том II - Алексей Викторович Вязовский Страница 16

Я встал, открыл специальный главноврачебный шкафчик, в котором хранилось самое нужное для работы, налил в серебряную рюмочку тридцать капель коньяка, выпил его как воду, вернулся за стол, и начал писать пункт за пунктом необходимое для операции. Филатов знал, к кому обратиться. И что Бобров согласится, я ни капли не сомневаюсь. Как говорил тот смешной парень в фильме «Маска»? Вжарим рок в этой дыре? Вот именно.

* * *

Когда Кузьма постучался и доложил о господине Хрунове, я даже встрепенулся немного — так погрузился в дело Филатова, что предстоящий визит вежливости прокурора напрочь вылетел из головы. А я ведь ждал!

Прокурорский выглядел не блестяще. Как-то его за время, прошедшее с нашей последней встречи, жизнь изрядно потрепала. Сдается мне, начальство от его кунштюков в восторг не пришло, и Емельян Федорович немного пострадал от их гнева.

— Не будем тянуть кота за яйца, — я даже и не думал подавать руку прокурору, сразу кивнул в сторону лестницы — лекционный зал у нас располагался на втором этаже и конференция еще не закончилась.- Пройдем?

— Кота? Остро… Может быть, тут можно уладить наш вопрос? — промямлил Хрунов, растерянно моргая.

— Ну уж нет! Арестовывали при сотрудниках, извольте извиняться при них же!

Мы поднялись на второй этаж, зашли в зал. Моровский уже отпустил телефонисток, остались только люди в белых халатах. На трибуне стояла раскрасневшаяся Вика, которая что-то объясняла почтенному собранию про беспорядок в укладках и наркотиках. О да, больная тема. Отношение к морфию тут поверхностное, я себе поставил галочку в памяти при возможности поговорить с кем-то из корифеев, что пора заканчивать свободный оборот лекарств на основе кокаина и морфина в аптеках. Это вполне можно «продать» властям, подкрепившись разными заключениями.

— Виктория Августовна, — я слегка поклонился. — Извините, что прерываю. Пожалуйста, уступите трибуну господину Хрунову. Ненадолго, буквально на минутку.

Талль удивленно посмотрела на прокурора. Еще больше покраснела. А тот совсем пал духом, смотрит в пол. На секунду даже неудобно стало за эту экзекуцию. Впрочем, Емельян Федорович справился. Поднялся на трибуну, что-то промямлил про досадные недоразумения, извинился. Последнее у него вышло совсем тихо, без души.

— Вот, господа, — я встал рядом с Хруновым, решив воспользоваться оказией для небольшого внушения. — Все это нам полезное напоминание об ответственности за нашу работу. Власть бдит и дальше будет смотреть за нами еще строже. Не дай бог оступиться, что-то не так сделать. Прокурор тут как тут. В компании судебных следователей, ревизоров и прочей правоохранительной братии.

— Евгений Александрович!

Вика сострадательно смотрела на топчущегося у трибуны Хрунова.

— Зачем же так строго?

Вот сказал бы девушке пару ласковых. Как в будущем у медиков разные проверяющие будут пить кровь литрами, да не могу. Но кое-что заложить в головы все-таки есть шанс. Врачи — это особая каста в обществе. С которой много чего спрашивается, но и дается тоже немало. Например, некоторый иммунитет перед правоохранительной системой. Поди, осуди хирурга, который ошибся на операции и убил пациента! Ни один другой хирург не даст показаний на суде. Я поймал себя на мысли, что заранее придумывая оправдания в случае возможной неудачи при операции на боталловом протоке. Ведь убей я ребенка — тот же Хрунов мигом вцепится в меня.

— Вы правы, Виктория Августовна, — спорить с девушкой я смысла не видел. — Давайте отпустим Емельяна Федоровича и продолжим наше совещание.

Облегченный вздох прокурора услышали почти все собравшиеся в зале.

* * *

Вода в Москве начала спадать, перед самой Пасхой мальчишка-курьер принес записку от Бестужевой. Приглашает зайти. Есть повод. Эпопея со зловещими инъекциями закончилась, Антонина Григорьевна списалась с киевскими светилами, и теперь ждала очереди на операцию. Но по своей суетливой сущности всё ищет чего-то еще лучшего. А у меня к ней тоже разговор есть, но я сам не навязывался — эта дама должна считать, что инициатива исходит от нее.

Встретила меня та же служанка. А чего ждать нового? К такой хозяйке прислугу еще поискать надо, рисковать своим здоровьем каждый день многократно не все желают, даже за деньги. Ну ничего, получит Бестужева новый нос, жизнь наладится.

А сама Антонина Григорьевна была полна энтузиазма. Наконец-то поверила в светлое будущее и перспективы нормальной жизни. Потому что удивить сейчас кого-то дефектами внешности очень трудно. Даже в среде аристократов. Оспа, системная красная волчанка, гнойные осложнения, и прочие напасти — уродуют население не хуже сифилиса. Писаной красавицей моей пациентке не стать, но при желании даже замуж выйти сможет. Особенно при ее капиталах.

Ну и разговор завела из серии «спасибо мне, что есть я у тебя». Я дождался конца словоизлияния — а если его не поддерживать, то фонтан быстро иссякает.

— У меня есть предложение, Антонина Григорьевна, — осторожно приступил я к своей части беседы.

— Слушаю вас, Евгений Александрович.

— Вы же понимаете, что ваш случай имеет огромное значение для науки. И не только отечественной, но и мировой, — с этой дамой лести много не бывает.

— Да что я, — легкомысленно отмахнулась Бестужева. — Если бы не вы…

— Предлагаю вам сфотографироваться. У вас будут фотокарточки до и после выздоровления. А мы сможем их использовать, конечно же, на условиях полной анонимности, для демонстрации метода.

Я уже прицеливался на научную статью в Ланцете. А чего стесняться? Это открытие уровня лечения чумы и оспы.

— В фотоателье? С этим? — вдова коснулась вуали. — Ни за что!

— Никуда не надо идти и показывать нынешнее состояние вашего лица, — начал успокаивать ее я. — Моя помощница, Виктория Августовна, да вы видели ее у меня на приеме, — и я дождался утвердительного кивка, — приедет к вам с портативной камерой… Тайна гарантирована… При демонстрации мы не только скроем ваше имя, но и закрасим глаза, чтобы никто даже подумать не мог!

— Только ради вас! — с пафосом воскликнула Бестужева.

* * *

Вика увлеклась фотографией внезапно, после наблюдений за работой специалиста в этом, в буквальном смысле, нелегком деле. Фотограф таскал за собой тяжелую камеру, штатив, упаковку с пластинами, еще какое-то