Михаил Ланцов - Эрик Страница 17

Наконец-то все закончилось и можно снова заняться кузнечным делом. Возможно, у вас возникают улыбки – доспехи, и из булата! Ведь из него делали только оружие! Да, это действительно так, из булата, в основном, делали только оружие. Но не из-за того, что нельзя было делать доспехи, а из-за очень большой сложности в его, булата, производстве и стоимости. Да и мастерство ковального дела требуется немалое, ведь из такого материала резонно ковать только пластинчатые доспехи, а это сложные трехмерные формы. Как это ни горестно, но к моменту освоения таких навыков уже появилась сносная сталь, которая получалась значительно дешевле. А вы думали, что булат – это разновидность стали? Зря. На самом деле, булат представляет собой механическую смесь высокоуглеродистых элементов и низкоуглеродистых. В незакаленном виде его можно не только ковать, но и отливать! А скрепляются эти частички между собой путем кузнечной сварки. Да и об особых свойствах булата можно говорить только после закалки. Отменный материал, особенно если нет стали, а ведь о нем есть упоминания уже в Античности. Так вот и жили – единицы позволяли себе классные булатные клинки, а остальные считали за великое счастье добыть хотя бы что-то железное. Но я отвлекся. Доспех. Его было решено делать в раннем готическом стиле, но само собой с модификациями и доработками. Мы же не реплику древней поделки делаем, а находясь в древности, творим нечто новое. Увы, даже имеющиеся инструменты позволяли сделать только довольно примерную поделку в духе поздней готики, и о многочисленных изящных ребрах жесткости пришлось забыть. Очень большое метание у героя было в вопросе выбора шлема. Но, в конце концов, он решил не портить сильно композиционную гармонию силуэта и оставить саллет с бевором. Единственное – он не стал делать на саллете "раковой шеи", дабы облегчить его и сделать удобнее. Баланс наплечников он, все же, нарушил, сделав левое плечо несколько больше правого. Сабатоны решил не делать вовсе, заменив их кольчужными чулками. Область паха прикрывалась короткой кольчужной юбкой. Но самой сложной оказалась работа по сборке изящных готических перчаток, в условиях его технического оснащения это была поистине ювелирная работа. Дело, правда, двигалось очень медленно, а тут, через месяц после его начала, вернулся наш старый знакомец – мастер Готфрид с его весьма обильными заказами. Эрику пришлось ему помогать с самого утра до вечера и лишь после того работать по вечерам всего по два часа в сутки. Так что дело было законченно только к середине зимы. Ему пришлось потратить целых полгода своей жизни, но он сделал это! Готовый доспех был собран и проверено его функционирование – посадка на теле, подгонка. После чего его пришлось разобрать, немного доработать, отполировать и подготовить к термохимической обработке – закалке и воронению. Барон решил совместить эти два процесса и провести закалку в смеси льняного и оливкового масел. В общем, сказано – сделано. Знатный доспех вышел! Всем доспехам доспех! Формы стройные, даже изящные, поверхность гладкая, черная. И сидит отменно, и двигаться в нем легко. Общий вес этой игрушки получился в пределах двадцати килограммов. Немало, но учитывая, что он распределен по всему телу и почти не стесняет движений, то просто замечательно. Эрик чуть не прыгал от восторга, что у него все получилось. А главное – даже Готфрид не понял, откуда что взялось, а главное как, лишь, охая да удивленно выпучивая глаза, вертелся, вокруг его поделки уже в самом финале. Оставалось дело за малым. В качестве оружия ему захотелось поздний клинок – меч далматских славян времен Ренессанса – скьявону. Ну а что, "зубочистка" с обоюдоострым клинком, шириной примерно в 4 см и длиной почти метр. Гарда корзинкой. По форме клинка подходит и для рубящих, и для колющих ударов; и на коне сойдет, и в пешем порядке. Очень толковая вещь, над которой он и работал следующие полгода.

К завершению работы над доспехом более-менее поправился Остронег. Шутка ли – у него было четыре тяжелых ранения и масса мелких, вроде сломанных костей. Больно ему было и тоскливо, так как чувствовал себя ответственным за гибель византийца. Не усмотрел он вовремя намерения дурных франков. Не вытащил того, кто доверился жизнью. Одна отрада была – отомстили тем вредителям, но она быстро отошла и тьма снова окутала его. Душа страдала и выворачивалась наизнанку от преследовавшего злого рока. Вокруг него гибли все люди, которые доверяли ему свою жизнь. Смотреть людям в глаза больно было, ощущая себя проклятым. Вот и сегодня Эрик вернулся с конной прогулки, а пригретый им гость глаза отводит и лицом хмур.

– Остронег, что с тобой? – Эрик пока (не) разговаривал с гостем на его родном языке, держа его знание как козырь, а потому они беседовали на латыни, которую тот знал на сносном уровне.

– Со мной все хорошо, господин, скоро смогу бегать как жеребенок.

– А чего тогда хмур? Что тебя печалит?

– Не нужно вам знать, эта боль моя, сердечная. Да и не поможете вы ей.

– Всякую боль вылечить можно. Говори, что как девка жмешься.

И он рассказал о судьбе своей счастливой, как обретал счастье и терял его раз за разом, да не просто, а через смерть терял. Сначала родителей его половцы убили, да сестренку в плен угнали. Он за ней пошел, отбить пробовал. Пока отбивал – жену себе там нашел, половчанку молодую. Вот втроем и возвращались домой, да и там – не судьба. Как переправляться стали через Дон, то погоня их настигла, стрелять стали. Сестре в спину попали, так и сгинула в воде раненной. Но с женой ушли. Погоревали, но отошли – стали жизнь строить. Понесла она от него ребенка. А как с большим животом уже ходить стала, лошади померли у старосты. Он на нее народ и поднял. Пришли вроде по-доброму, в гости, за делом каким. А как вошло в хату человек шесть, тут его и зажали, а жену на улицу тащат. Вырываться пробовал, но крепко держали, чуть не удушили. А как отпустили, да на улицу вышел так и упал на колени. Они, ироды, жену его, на сносях будучи, повесили прямо во дворе на яблоне. Тут он совсем и озверел от горя. Всю ночь в гости ходил. У них отродясь хаты не запирали, так что он с топором зайдет тихонько, дверь за собой прикроет, и давай народ рубить. Ближе к утру порубил всю деревню. Никого не осталось. Никого не пожалел, даже детей крошек. А тяжесть не уходит. На рассвете похоронил свою ненаглядную, под той самой яблоней, и пошел куда глаза глядят. Голодал. Тяжело было. Как он в стольный град Константинополь попал, сам не помнит, но принял его там человек добрый себе на службу – мешки ворочать на торге. А через год, видя, что мужик он справный, перевел в охрану, да и приближал дальше. Учил его ратному делу, доспех с оружием доверил. Проникся к нему Остронег любовью сыновей, так как один он был на свете, не к кому податься. Да опять не уберег – франки зарубили того человека, да и сам – чуть жив остался. Тяжело ему. Всех кого любит, все гибнут. Никто не выживает, кто жизнь ему свою доверит. Сказал дрегович, тяжко вздохнул и снова поник головой.

– Знаешь, друг ситный, нечего тут печали разводить. Жизнь не бьет только тех, кто уже мертвый. Говоришь, что все гибнут, кто жизнь тебе доверит? Так это поправимо. Доверь свою жизнь кому-то, рок тебя и обойдет. Я потихоньку дружину собираю, но людей абы каких брать не хочу. Мне нравятся крепкие, верные люди. Что верность хранят своему слову, и в жизни, и в смерти. Но условие мое есть – любое мой приказ, что приказ Бога. Жизнь потеряй, но выполни. За это и я тебя не забуду и не обижу. А не подчинишься, арканиться станешь, возгордишься – сам прирежу. Ты видел, я слов на ветер не бросаю. Ну как – пойдешь ко мне?

Остронег медленно поднял голову и посмотрел своими, небесно-голубыми, холодными в глаза в зеленые, горящие неукротимой, кипящей энергией глаза Эрика. Смотрели они долго. Молча. Их лица выражали спокойствие, а осанка расслабленность и грацию. Прошло десять минут. Дрягович встал, не отводя взгляда, положил руку на плечо и сказал.

– Эрик. Моя жизнь и судьба теперь в твоих руках. Клянусь тебе в верности, что в жизни, что в смерти. Клянусь перед ликом предков моих, перед ушами славного Даждьбога.

После этого он сделал шаг назад и поклонился в пояс. И наш герой получил второго человека в команду. А следующий день на подгонку одного из французских хаубеков, что так и не были выставлены на продажу. Денег хватало, а вещи полезные – могут пригодиться.

Вот и подходит к концу второй год, что барон прожил в славном городе Вене. Много чего с ним тут случилось – и хорошего, и плохого. Но главную задачу он выполнил, так что теперь гарцует в новеньких доспехах, выезжая на конную прогулку. Пусть он и не славился особой добротой да лаской, но в городе его уважали. Спросите за что? За крепость духа, трезвость ума и решительность. Не каждый сможет отбиться от нападения банды разбойников, и еще меньше людей могут отбить раненого у толпы разъяренных рыцарей. Кровь и смерть. Он был в них по локоть, но время было такое, и человека, что не может убить в бою, считали ничтожным. А как же христианские добродетели, спросите вы? Ведь роль нашего героя была связана с достославным институтом рыцарства. Я буду вынужден вас разочаровать, увы, благородные рыцари имели место быть только в куртуазных романах, а также более поздних апокрифических мечтах. Ну и, само собой, в некрологах, ведь как, в своё время, кто-то пошутил, читая некролог, можно во всех подробностях узнать, кем человек не был. Вы расстроились? Образ прекрасного Айвенго оказался красивой сказкой? Да, да, господа, увы, этот мир весьма циничен и довольно грязен, а потому мы и верим в сказки, дабы взращивать зачахшую мечту в своей душе. Времена Ричарда Львиное Сердце как раз очень близки к тем временам, что описываются в этой книге, так что институт рыцарства находился примерно в той же стадии своего существования. Что же он из себя представлял? Ключевым было то, что рыцари являлись международной закрытой корпорацией, неподсудной обычному суду, их мог судить только их сеньор, и, за редкими исключениями, так оно и было. Обычный человек в эти времена уже не мог быть возведен в рыцарское достоинство иначе, как имея на то право рождения. То есть его папа уже должен быть рыцарем, а этот статус могли иметь только дворяне. Потомки викингов и норманнов, что грабили Европу на протяжения веков, впитали подобные замашки в поведении и сохранили их, даже окутавшись неким ореолом добродетельных образов. Их предки кидались в бой с криками "Один!" на устах, а потомки, не избежавшие влияния христианства, посвящали лившуюся рекой кровь уже христианским святым. Быта практически не вели, так как заниматься чем-либо продуктивным считалось недостойным благородного рыцаря. Поэтому все свободное время они пили-гуляли, воевали все равно с кем, участвовали в турнирах, собирали дань за "крышевание" деревушек да грабили такие же населенные пункты, но уже соседские, когда с деньгами становилось совсем плохо. Единственным благородным делом считалось воинское искусство – тем они и жили. К слову хочу отметить, что человеческая жизнь что-то стоила только для того, кто не мог ее сам отнять, а потому вынужден был нанимать кого-то со стороны. Согласитесь – это совершенно не совпадает с теми образами благородных защитников, что рисуют нам в фильмах и романтических книгах. Думаете, выдумка? А вспомните про замечательное право первой брачной ночи, когда все девушки, выходя замуж, должны были провести первую ночь в постели дворянина. Что, тоже не вяжется с образом прекрасного Айвенго? Только представьте – уже немолодая жена сидит в своей башенке, а наш возмужавший благородный рыцарь развлекается у себя в комнате с молодыми крестьянками. И причем совершенно законно. Грязненько? Противненько? А что делать? Такова жизнь. Хотя если запаковать все это в броню да отполировать, получится благородный рыцарь в сверкающих доспехах, который изящно проедет по мостовой и оставит в окнах домов массу прекрасных дам с маслянистыми глазами, вздыхающих о столь обворожительном образе. Но мы замечтались. Итак, на дворе июнь месяц 1198 года, Вена, наш благородный рыцарь идет в сопровождении Остронега по рынку, чтобы прицениться и купить ему доброго коня.